Проповедник, духовник, церковный писатель – всё так. Но самое поразительное в нём то, что он был полностью реализовавшимся человеком. В том смысле, что он ничего не оставил для себя, а всё, что было в нём, отдал.
Священник Георгий Чистяков
Отец Александр относился к числу людей, которые не боятся. Он не боялся ходить в больницы к тяжело больным и умирающим, хотя это было запрещено строжайшим образом, не боялся проповедовать и, более того, говорить о вере с детьми, практически открыто нарушая советское законодательство. Не боялся языка своей эпохи и, в отличие от практически всех своих собратьев, умел, подобно апостолу Павлу, говорить с «язычниками» о Христе на их языке. Не боялся синтезировать опыт своих предшественников, очень разных и порою взаимоисключающих друг друга, и это у него получалось удивительно хорошо, ибо делал он это не на уровне человека, но на уровне любви Божьей.
Борис Чичибабин
Мой самый главный и самый любимый поэт – А.С. Пушкин – как известно, был также очень весёлым и радостным человеком. Это роднит отца Александра с Пушкиным. Мне кажется, что своей открытостью – как известно, для Пушкина не было неинтересных людей: все – от будочника до царя, были ему интересны… Мне кажется, что отец Александр Мень также был таким человеком.
Для всех сделаться всем
Великие люди способны на великую доброту.
Мигель де Сервантес
Священник Михаил Аксёнов-Меерсон
Отец Александр, подобно апостолу Павлу, стал «всем для всех, чтобы спасти некоторых» (1 Кор. 9:22) и поворачивался к собеседнику той стороной, которая того интересовала, точнее, которую он мог воспринять. Пока меня самого не заняла еврейская проблематика, отец Александр о ней не упоминал. Его уникальная отзывчивость многих вводила в заблуждение: церковных диссидентов, которые ожидали, что он пойдёт с ними обличать иерархию; правозащитников, тянувшихся к нему со своими петициями; самиздатчиков, вроде меня, пытавшихся втянуть его в самиздатскую полемику; сионистки настроенных христиан, которые надеялись, что он возглавит иудео-христианскую общину в Израиле, и т. д. Всех благодушно поддерживая (оказалось, что одно время Солженицын хранил у него в саду вариант своей рукописи «Архипелаг ГУЛАГ», которую отец Александр, шутя, называл «Сардинницей»), он оставался непоколебимым в своём собственном служении, и сдвинуть его было невозможно.
Сергей Бычков
В 1966 году отец Александр познакомился с Асей Дуровой – русской эмигранткой, работавшей в посольстве Франции в СССР, через которую рукописи отца попадали на Запад. Возрождение «Вестника русского студенческого христианского движения» было делом двух конгениально мыслящих людей – отца Александра в СССР и Никиты Алексеевича Струве во Франции. Об этом позже, в расширенном издании книги «Бодался телёнок с дубом» будет вспоминать Александр Солженицын, который активно подключился к делу возрождения парижского «Вестника». Благодаря Асе Дуровой и Степану Татищеву журнал нелегально попадал в Москву, пробуждая и побуждая к делу религиозного просвещения и противостояния коммунизму. Духовный сын отца Александра Михаил Аксёнов-Меерсон, на квартире которого в центре Москвы происходили нелегальные встречи с Асей Дуровой, написал и отослал в Париж биографии двух опальных священников Николая Эшлимана и Глеба Якунина после того, как их запретили в священнослужении за открытое письмо патриарху Алексию I и Председателю правительства СССР Н. Подгорному. Они были опубликованы Н.А. Струве в «Вестнике РСХД» № 95–96 за 1970 год под псевдонимом Аркадьев. Немало редких архивных материалов передал в Париж другой духовный сын отца Александра – Евгений Барабанов.
Александр Вадимов (Цветков)
Музей Н.А. Бердяева был тогда всего лишь частной коллекцией и помещался в моей квартире, где время от времени демонстрировался специально собравшимся гостям. Сдвигались столы, на них раскладывались экспонаты: книги, журналы, фотографии… На 15 января 1989 года был намечен очередной показ. <…> Отец Александр обещал приехать. Ожидание в тот вечер затянулось. <…> Позвонили: едут. И вот – звонок в дверь.
Строгий светский костюм – чёрная водолазка и стального цвета пиджак – отнюдь не разрушал облик священника. Благословив мою жену и меня, протоиерей вошёл в комнату, ставшую на этот вечер музеем. Я показывал ему экспонаты, рассказывал о некоторых из них. Батюшка слушал очень внимательно, изредка делая замечания.
– Вот одно из последних приобретений: редкий по сохранности экземпляр книги Бердяева «С точки зрения вечности», 1907 года издания.
– Ещё не прочитали?
– Нет.
– Когда будете читать, увидите там статью, в которой Бердяев называет Ленина «самоновейшим инквизитором».
И сказано это было не всуе, не из желания потревожить один из ещё неприкосновенных тогда идеологических тотемов, а как дополнение к уже состоявшемуся разговору о высылке философа по распоряжению Ленина в 1922 году. Беседа коснулась «Вех». Отец Александр рассказал в нескольких словах о реакции А.И. Солженицына после прочтения этого сборника.
Закончив показ коллекции, я вручил гостям по экземпляру брошюры-памятки (также отпечатанной к этому дню) и попросил их оставить записи в Книге отзывов. Батюшка написал: «Да благословит Бог ваше чудесное начинание, которое будет (и уже есть) важнейшей вехой в возрождении духа в нашей стране. Прот. А. Мень».
Поздний час и дальняя дорога заставляли его спешить, и я высказал сожаление, что не успел показать ему серию слайдов «Бердяев в Москве». Он ответил: «Ничего, слайды посмотрим в следующий раз. Главное, я с вами познакомился. – И, зная, что мне очень хотелось, чтобы он совершил заупокойную литию по Бердяеву, добавил: – А панихиду обязательно отслужим».
Через неделю после бердяевского вечера у меня родилась дочь. <…> Не припомню сейчас, где мне довелось узнать, что обряд наречения имени и таинство крещения можно совершать раздельно, а не сразу, как это обычно делается. Я обратился к отцу Александру – он охотно согласился. Спросил:
– Имя уже выбрали?
– Да. Лидия.
И вскоре приехал к нам домой. Дочь сразу признала его, с удовольствием шла к нему на руки, за всё время совершения обряда ни разу не заплакала. После наречения имени батюшка сказал краткое слово.
– Дорогие мои, вот и ещё один человек, родившийся в мир, получил имя. А ведь имя – это мистическая категория, оно – начало индивидуальности. Одним из самых страшных в сталинских лагерях было то, что у человека отнимали имя и взамен давали номер… – После добавил: – Надеюсь её венчать.
…После крестин мы сели за стол. Разговор коснулся одной идеи, которую я тогда вынашивал: составить сборник статей о Бердяеве и выпустить его в свет – может быть, воспользовавшись услугами одного из возникших тогда негосударственных издательств. Отец Александр заинтересовался и обещал написать статью. Сидя за столом, протоиерей рассказал: «Звонил мне недавно Юлиан Семёнов, предлагал войти в редакционный совет его изданий – «Совершенно секретно» и «Детектив и политика». Я сначала ответил, что детективов не пишу и политикой не занимаюсь, а потом подумал и согласился. Ведь и Спаситель приходил к мытарям и блудницам…»
В то время первый номер «Совершенно секретно» ещё не вышел, и было трудно составить представление об издании. Впоследствии отец Александр с интересом читал исторические и историко-культурные публикации в бюллетене, да и сам охотно в нём печатался. За месяц до гибели спросил меня, сколько длится производственный цикл в «Совершенно секретно» и, следовательно, когда нужно представить в редакцию проповедь на Рождество 1991 года. Тогда же, порадовавшись, что у батюшки появилась кафедра, с которой можно проповедовать сотням тысяч людей, я решил поговорить с ним о перспективе создания в Москве общедоступного музея Бердяева. Это представлялось возможным, если какая-нибудь организация согласится финансировать проект. Внимательно выслушав то, что мне самому иногда казалось прожектёрством, отец Александр сказал: «Напишите письмо Юлиану Семёнову. Я передам и, как человек, видевший коллекцию, немного ему расскажу».
В один из последующих дней я отдал батюшке письмо, а 6 июля мне позвонил первый заместитель Семёнова Александр Плешков и пригласил в московскую штаб-квартиру Международной ассоциации детективного и политического романа. Часового разговора с Александром Николаевичем оказалось достаточно, чтобы решить все вопросы. Музей возник.
Вечером я позвонил отцу Александру, рассказал ему о визите в штаб-квартиру, благодарил за помощь. Он сердечно меня поздравил, но свою роль отрицал: «Да я-то тут при чём? Передал письмо…»
Батюшка постоянно интересовался состоянием дел в музее, помогал, радовался удачам, говорил об этом начинании в своих выступлениях (однажды даже пригласил меня на сцену после своей лекции о Бердяеве в каком-то клубе), но ни словом не обмолвился о том, что без его помощи музей, возможно, никогда бы и не возник. Что ж, теперь настало время сказать об этом.
4 апреля 1990 года съёмочная группа Екатеринбургской (Свердловской) киностудии начала работу над полнометражным документальным фильмом «Бердяев». В один из первых же дней автор сценария и режиссёр спросил меня как консультанта фильма: кого из православного духовенства можно попросить сказать несколько слов об отношении мыслителя к Церкви?
– Протоиерея Александра Меня.
В ближайшее воскресенье студийный «рафик» приехал в Новую Деревню. Там был отснят небольшой эпизод, в котором батюшка говорит, стоя перед храмом. А через несколько дней у создателей фильма родилась неожиданная мысль: пригласить отца Александра быть ведущим всей картины. Он согласился. Так началась его последняя большая работа в кинематографе, оставшаяся незавершённой. Осенью мы предполагали озвучивать фильм, батюшка должен был начитать несколько закадровых текстов, а также «затонировать» эпизоды, в которых на его голос наложились посторонние шумы. Предполагалось также, что после монтажа возникнет необходимость доснять один-два эпизода с отцом Александром. Может быть, и фильм тогда получился бы не таким безнадёжно серым, и не было бы обидно, что драгоценное время последних месяцев жизни отца Александра потрачено на работу, которую едва ли кто-нибудь будет смотреть… Летний световой день позволял выезжать на объекты даже в вечернее время, после лекций отца Александра, если они заканчивались не слишком поздно. В урочный час машина подавалась к дверям клуба, института, дворца культуры, в которых выступал батюшка. Но иногда мы приезжали за ним в Новую Деревню. Из таких поездок мне особенно запомнилась одна.