В мае 1991 года, в день Святой Троицы, я был рукоположен в сан диакона, начал служить в одном из вновь открытых московских храмов. Через год удалось издать небольшим тиражом маленький сборник моих религиозно-научных размышлений, тех, которыми я мучил отца Александра.[61]
Владимир Зелинский
В отце Александре ощущалась неоспоримая, покоряющая благодать апостольства – Петрово стояние на камне, с которого не сдвинешь, и Павлово – быть всем для всех, чтобы спасти (вразумить, крестить, привести к таинству) хотя бы некоторых.[62]
Александр Зорин
«Нам некогда унывать и предаваться меланхолии, как чеховским героям», – шутил отец Александр. И правда, депрессия – непозволительная роскошь в наших обстоятельствах. Однажды я встретил на пути к его дому известного писателя, согбенного под увесистым рюкзаком и с большим чемоданом. Писатель долгое время пребывал в депрессии и откликнулся на предложение отца Александра пожить у него в доме и поработать… Через неделю он уже вовсю трудился, легко шутил и сочинял острые автоэпиграммы. Пример отца Александра, да ещё в такой близости, действовал как ионизатор в спёртом воздухе, как распахнутое в грозу окно. Он и меня приглашал: «У вас там на даче шумно, приходите, когда меня нет, творите».
Вячеслав В. Иванов
Когда мне предложили баллотироваться в народные депутаты, я легко согласился. В это время меня уговаривал не отказываться ни от каких общественных обязательств священник Александр Мень, с которым мы дружили. Я его хорошо знал, и отчасти в том, что я согласился быть директором Библиотеки иностранной литературы в это же время, когда меня выбрали депутатом, в этом было влияние Меня, который мне внушал, что необходимо, чтобы мы тоже соглашались на какое-то участие в руководстве.
Николай Каретников
К сожалению, я смог показать отцу Александру лишь немногие из своих сочинений. У него всегда было очень мало времени, и я не решался часто отрывать его от дел. Кроме того, в домике около церкви не было инструмента. Иногда я привозил кассетник, и он слушал музыку в записи. Он любил и прекрасно разбирался не только в духовной, но и в светской музыке. Одарённый музыкально и артистически, он вёл службу эмоционально, особенно на Страстной неделе: его покаяние было трагично.
Отец Александр был совершенно чарующим человеком, неописуемо обаятельным. Он весь искрился добротой и высоким умом. Бывал весел и общителен в застолье – в его присутствии застолье становилось христианской трапезой. А какая изумительная речь! Ведь он потрясающе говорил по-русски! Быстро и необыкновенно чётко формулировал мысли. Что же касается его руководства моей композиторской работой, то оно началось с «Мистерии апостола Павла».
Однажды осенью 69-го я дождался, когда он освободился после службы, и попросил, чтобы он посоветовал мне взять какой-либо сюжет из раннехристианских времён. Я сказал, что, к сожалению, не могу обратиться к Евангелию, так как с Евангелием также работал Бах, а там, где прошёл Бах, простому смертному делать нечего. «Николай Николаевич! – почти не задумываясь, ответил отец Александр. – Есть сюжет, замечательно подходящий для настоящего театра: апостол Павел в Риме! Подумайте сами: Нерон и нравы императорского Рима, первые столкновения с христианами, большой римский пожар и многое-многое, что вам известно».
Когда появились готовые сцены либретто, отец Александр внимательно следил за тем, как продвигается дело, вносил поправки, делал интересные и точные предложения.
Параллельно с «Мистерией» я начал писать оперу «Тиль Уленшпигель». Мы беседовали о протестантах, гёзах, о людях и нравах XVI века. И наконец, в мой последний хоровой цикл «Восемь духовных песнопений памяти Б. Пастернака» я ввёл по совету отца Александра два текста из Ветхого Завета, которые связали цикл с сегодняшним днём и определили его глубинный смысл.
В 70-м году отец Александр Мень в ответ на мою просьбу подсказать тему для сочинения о ранних христианах предложил мне взять сюжет о пребывании апостола Павла в Риме. Он дал список литературы, которую следовало изучить, и когда Семён Лунгин начал, по мере написания, выдавать мне готовые сцены из будущей «Мистерии апостола Павла», я немедленно отправлялся в Новую Деревню. После конца службы мы с отцом Александром уединялись и начинали работу с текстом. Это была обычная спокойная работа с духовным руководителем и одновременно редактором: я осмысливал его замечания, старался на месте разрешить возникшие сложности и весь уходил в эту работу – громыхал Неронов триумф, Павел проповедовал любовь, горел Рим, в дыму и пламени звали друг друга гибнущие люди, жгли христиан, судили и казнили апостола Павла, потом свергали Нерона.
Что работа эта была обычной, мне только казалось… В непредсказуемый момент глаза отца Александра загорались великим весельем, и он жарко восклицал: «А теперь, Николай Николаевич, помолимся за успех дела!» Начиналась молитва, к ней отец Александр был готов ежесекундно. Он ни на мгновение не терял связи с Господом. Я бросался догонять его, как отставшая лошадь бросается догонять уходящий кавалерийский полк. Потом наши голоса сливались… И это было счастье.
Константин Ковалёв-Случевский
1978 год, лето… Тогда я, молодой историк, амбициозно считал себя непризнанным литератором и непонятым поэтом. Была у меня тогда почти неразрешимая жизненная проблема. Я мнил себя в то время одновременно композитором и писателем. Когда-то я окончил музыкальную школу по классу скрипки. Одновременно мне приходилось работать сразу на трёх работах: корреспондентом в «Литературной России», дворником в соседней больнице, а по ночам сторожем в моей любимой Исторической библиотеке. Все дни были расписаны по минутам. Надо было кормить семью. Один за другим родились оба моих сына. Помогать было некому. А было мне тогда двадцать четыре года. Ну когда тут сочинять музыку! Этой проблемой я поделился с отцом Александром. Меня поразило его знание музыкальной культуры. И мы не раз обсуждали текущие музыкальные события. Надо сказать, что среди его прихожан было немало музыкантов.
Однажды во время беседы он, выслушав мои жалобы на нехватку времени, сил и возможностей, как бы невзначай спросил:
– Так вы не успеваете писать музыку и одновременно заниматься литературным трудом?
– Именно так.
– Попробуйте по-другому.
– То есть?
– Соедините всё вместе. Пишите о музыке.
Эти мимоходом брошенные слова определили почти всю мою жизнь. Вот что такое видеть и чувствовать человека, ощущать его проблемы как свои! Это были слова настоящего пастыря, и я был и буду всегда благодарен ему за них.
Прошли годы. Результатом стали несколько моих книг о музыке и музыкантах, а также многочисленные статьи, научные труды и доклады в сфере музыкальной эстетики, приведшие меня в университеты мира (Оксфорд, Париж и др.) и ставшие основой для диссертации. Появился и цикл телепрограмм на Первом канале Центрального телевидения.
Илья Корб
Удивительным и глубоко духовным было общение отца Александра с монахиней Иоанной (Ю.Н. Рейтлингер)[22], совершенно глухой, а к концу жизни и ослепшей. У матушки Иоанны было расписание служб отца Александра, и всегда во время литургии она, живя в Ташкенте, была в литургическом общении с отцом Александром, и это ей давало огромные духовные и жизненные силы.
Ольга Меерсон
У меня был двоюродный брат, Альфред Шнитке, и это человек, которого слушает весь мир. Он мне сказал: «Я поехал к отцу Александру один раз. Меня никогда в жизни никто так до конца не выслушивал и не слушал».
Зинаида Миркина
Отец Александр приехал к нам и сказал, что пора пробивать в печать «нашу книгу». Речь шла о книге, написанной совместно Померанцем и мной, впоследствии выдержавшей три издания под названием «Великие религии мира». Тогда ещё мы называли её «Образы и идолы». Книгу эту Александр Владимирович очень любил и называл её «нашей» (нашей с ним вместе). Мы писали её, постоянно консультируясь с ним, пользуясь его материалами. «И вот настало время», – радостно сказал отец Александр и горячо взялся за её продвижение в жизнь. Сам он к тому времени стал очень популярен, появлялся на телеэкране и сам себя, смеясь, называл «поп-звездой». Да, тогда была надежда, что лицо нашего Православия будет светящимся лицом Александра Владимировича Меня. Но, увы…
Через какое-то время мы получили от него по почте письмецо, скорее записку. Кто мог думать, что она будет последней?.. Записка затерялась, но текст её я хорошо помню: «Изо всех сил стараюсь продвигать нашу книгу, но встречаюсь с неожиданными и сильными препятствиями: одни говорят, что книга доперестроечная; другие, что это книга XXI века. Как быть?»
Этим вопросом кончалась записка. Вопрос, который повис на долгие-долгие годы, относился не только к нашей книге, далеко не только.
Ольга Неве
И ещё я хотела бы рассказать об одном эпизоде, очень ярко характеризующем нашего батюшку. Я никак не могла выкарабкаться из материальной пропасти. И как-то он мне сказал: «Я видел, как ты вышила кофточку Ляле (его дочери, моей подруге). Так ты же рукодельница! Я вот думал, чем бы ты могла зарабатывать (Боже мой, он думал о моей жизни!). Очень не хватает портних, которые шили бы облачения, всё мы вынуждены покупать в Софрино, а цены у них растут год от года. Заказы собрать нетрудно, я бы тебе помог». «Так ведь это особая специфика, их очень сложно шить, без выкроек просто вообще невозможно». «Да, я про это думал, я найду тебе выкройки».
Не прошло и месяца, как отец Александр и выкройки нашёл, и переснял их сам! Сейчас, зная, как проходили его дни, до какой степени он был занят, я поражаюсь, как внимателен он был не только к духовной жизни своих чад, но и к обычной, материальной жизни! А тогда я просто была ему благодарна. Он же отец!