Как-то я взяла семилетнего внука Кирюшу на встречу отца Александра со старшеклассниками. Мы сели в последние ряды какой-то школьной аудитории. Кирюшка удрал от меня в первый ряд. После были ответы на вопросы. Отец Александр раскрыл записку, расправил помятый листик и прочёл: «В чём смысал жизни?» Ну конечно, это мой пострел пораскинул своим интеллектом! Кто из старшеклассников напишет «смысал»? Я вся собралась в ожидании ответа. Отец Александр молчал секунду и сказал: «Смысл моей жизни в том, чтобы каждую её минуту быть как можно ближе к Богу и делать это всеми средствами, какие Он мне дал». Помню, меня тогда поразило, что отец произнёс: «Смысл моей жизни». Да, да! Не «прогресс человечества», а цель моих целей. Значит, человек не получает смысла жизни с рождением, а сам своей свободной волей избирает смысл своеи жизни.
Наталия Большакова
Я спросила у отца Александра:
– Что отличает дух от души?
– Душа есть и у растения, и животного – это психика, а вот творчество, сознание, свобода, добро и зло – это дух. Если отнять у человека всё, что нематериально, – мысль, чувство, совесть и т. д., – во что превратится человек? В говорящего робота, в орангутанга в пиджаке. Нет, даже хуже! Дух – это храм человека, и если дух свят, то он как бы захватывает всё существо человека, и тело его становится храмом. Поэтому нам дороги мощи святых.[64]
Анна Борзенко
Когда ушла Елена Семёновна, я спросила у отца Александра, как он? Он ответил: «Я держу её душу в своей руке…»
Сергей Бычков
Я задал отцу Александру вопрос: «Кто из святых прошлого и настоящего привлекает Вас более других и почему?»
– С детства я любил святителя Димитрия Ростовского, святого Иустина Мученика (за поиск истины), преподобного Серафима (за всё его светлое). Преподобного Сергия считал своим покровителем. Крестили меня близ Лавры. В Загорске, по воле судеб, прошла большая часть моей жизни. Из западных всегда любил Франциска Ассизского, а потом Франциска Сальского. Любил Иоанна Златоуста (с детства много читал его и о нём). Очень дороги мне были миссионеры-святые, начиная с апостола Павла. Вообще всегда очень чтил святых и чувствовал их близость, молясь им.
Отец Александр вспоминал: «О соотношении национального и религиозного я задумывался мало и осознал его внезапно, беседуя однажды со старообрядческим начётчиком в глухой забайкальской деревне. Он сказал мне, что “за Удой лучше поют и служба лучше” (т. е. в православной церкви). Я спросил: “Что же вы туда не ходите?” “Нет, – сказал он, – в какой вере родился, в такой и умри”. “Ну а что было бы, – спросил я его, – если бы князь Владимир, крестивший Русь, рассуждал бы так, вы бы и до сих пор поклонялись Перуну?”».
Марк Вайнер
В великопостной молитве Ефрема Сирина, любимой Пушкиным («Отцы пустынники и жены непорочны…»), есть важное место: «…любоначалия… не даждь ми». Я спросил отца Александра, что это значит: любовь к начальству или любовь к начальствованию. Он ответил: «И то и другое. Одного без другого не бывает». И с тех пор моя всегдашняя нелюбовь и к тому, и к другому получила благословение.
Марианна Вехова
Однажды я познакомилась со странной женщиной. Она сказала, что чувствует, что у меня какие-то необыкновенные мистические способности. Я отвечала, что у меня нет мистических способностей и что мне не нужны новые ощущения, обычных хватает. Но она стала меня буквально преследовать, раздобыла мой телефон и адрес и уговаривала хоть раз попробовать выйти с ней вместе в астрал. Наконец я ей сказала, что должна спросить разрешения у своего духовного руководителя, без консультации с ним я на такое дело не пойду.
Отец Александр просил этой женщине передать, что он мне не советует заниматься мистическими опытами, потому что это опасно, как опасно плыть в океане на надувной лодке без компаса, без паруса и вёсел, отдаваясь течениям и не зная, какие таятся в бездне под твоей лодкой драконы… Он посмеялся: «Зачем путешествовать в астрале? Мы ещё там набудемся, надоест! Это всё равно как читать книжку, пропуская середину, торопиться заглянуть в конец. Всё равно ведь дойдёшь до конца, зачем же пропускать середину? Так можно пропустить что-то интересное и важное».
Мария Водинская
Как-то я сказала отцу Александру о долге, который понимала чересчур серьёзно. Это было про то, что я «должна» что-то своим близким, которые вкладывали в меня свои силы, время и т. д. Отец засмеялся, и я в какой-то момент наконец почувствовала всю нелепость своих утверждений. «Вы ничего не должны, Машенька! Вы свободны!»
Однажды я спросила у отца о грехах, что с ними делать. И он мне рассказал про корову, которая пасётся на лугу. «Она делает своё дело, знай себе жуёт, а оводы, как грехи, к ней липнут. Она их хвостом отгоняет и продолжает своё дело делать». Про это же он говорил и другими словами. Он говорил, что в каждом из нас есть «ветхий человек» и «новый человек». И полагать себя нужно в «новом человеке».[65]
Ирина Вышеславская
Ещё помню, я обратилась к нему с важным для меня вопросом: как он относится к людям, которые его предают или обманывают? Он ответил, что «такой человек сжимается в его глазах и становится маленьким. Но надо помнить, – сказал он, – что это не весь человек, а только состояние его души на данное время. Человек, так же, как мир, не окончательное творение Господа. И мир, и мы – всё находится в состоянии постоянного творения. Конечная цель, божественный образ, вложенный в каждого человека, – прекрасен. Надо стараться видеть эту цель сквозь всю наносную муть и грязь и по мере сил помогать человеку найти дорогу к этому образу, в него вложенному».
Екатерина Гениева
Благотворительность, как её обычно понимают, унижает, развращает, воспитывает иждивенчество. Это я не сразу поняла. Когда-то мы с отцом Александром Менем организовывали первые благотворительные поставки Библии, и он говорил мне: «Нужно брать хотя бы три рубля за книгу». «Зачем?» – удивилась я. «Ничего нельзя давать бесплатно». – «Но это же Биб-лия!» – «Да, Библия. Если у кого-то этих трёх рублей не будет – мы и так отдадим. Но если всем раздавать просто так, никто не будет воспринимать Библию как дар».
Ехали мы однажды в мае с отцом Александром на машине, и я, естественно, как и водится, жалуюсь ему: «Это трудно, то не получается, вот люди такие-то уезжают, те не приезжают». Отец мне отвечает: «Катя, да в нашей стране трава не должна была расти, а у нас сирень цветёт!» Он попросил моего мужа Юру остановить машину (дело было возле Тарасовки), перешёл в рясе с крестом дорогу, купил два замечательных букета сирени (один для Натальи Фёдоровны, другой вручил мне) и сказал: «Трава не должна была расти, а у нас сирень цветёт! Пожалуйста, делайте, что должны!»
Светлана Домбровская
Однажды, загнав себя в очередной тупик, я спросила в отчаянии:
– Ну почему, почему я всё время, вот уже третий год, спотыкаюсь об один и тот же камень!?
– Три года!? – копируя меня, хмурил брови отец, между тем как глаза его смеялись. – Да… Это ужасно – три года…
И откинувшись на спинку стула (это было в его кабинете), проговорил почти отстранённо и глядя в окошко: «Мария Египетская, между прочим, сорок лет в пустыне каялась, прежде чем… А вы – три года…»
Владимир Ерохин
Термин «спасение» был непонятен мне. От чего нас надо спасать?
«От этой серой, бездарной, бессмысленной жизни, – ответил отец Александр. – Люди живут насыщенной серятиной».
Я пришёл к отцу Александру впервые осенью 1974 года, чтобы задать ему вопрос: «Откуда в людях столько зла? Как можно быть одновременно хорошим учёным и плохим человеком?» И он мне ответил: «Нужно иметь внутренний стержень. Представьте себе человеческое тело. Например, прекрасную девушку. Вообразите, что исчезла плоть. Что останется? Останется скелет… (Батюшка рассуждал вполне профессионально, ибо по первой своей специальности был биологом. Да и скольких людей – старых и молодых – отпел и похоронил.) Скелет ужасен, но он по-своему и прекрасен: в нём есть гармония, пропорции, структура. А теперь вообразим обратную картину: что было прекрасное человеческое тело – и исчез скелет. Что останется? Лужица дерьма. Нечто подобное происходит и с нашей душой. Надо иметь внутренний, духовный стержень».
– Невыносимо жить пригнувшись, как в пещерах, – сетовал я. – Хочется всегда говорить то, что думаю.
– Александр Сергеевич тоже прибегал к услугам нашего друга Эзопа, – мудро ответствовал отец Александр, прохаживаясь по террасе заброшенного дачного дома. – Можно жить и пригнувшись, это в конце концов неважно. И не забудьте, что именно в пещерах были сделаны такие открытия, как огонь, лук, топор и, может быть, колесо.
Тамара Жирмунская
Как-то я спросила Александра Владимировича – так я поначалу называла его, – развивается ли христианство. Спросила с глазу на глаз, потому что тогда, в начале восьмидесятых, когда началось наше общение, в больших аудиториях он не выступал, я же в Новой Деревне была новичком и ни к одной малой группе не принадлежала. Это – во-первых. Во-вторых, будучи «новоначальной», я боялась задать при других глупый вопрос, показаться невеждой. Он не удивился моему вопросу: «Христианство не нуждается в развитии; развивается, усложняется наше понимание христианства». Он всегда стремился подтвердить свои слова каким-нибудь конкретным образом и тут же нашёл его. «Представьте себе, – сказал он, – мощную радиостанцию и людей на острове, она вещает, а у них нет приёмника, они не могут поймать эти волны. Потом какой-то приёмник появляется, но улавливает далеко не всё. Только высококачественный приёмник позволит без искажений понять передачу…»