Марина Михайлова
Когда у отца Александра спрашивали: а вот, чего мы так плохо живём (это было как раз в то время, когда не было ни мыла, ни сахара, ничего), он ответил: «А почему мы должны хорошо жить, если мы отяготили свою совесть народную таким количеством преступлений? Это было бы очень странно, если бы страна, которая просто миллионами своих же косит, если бы она при этом ещё жила хорошо…»
Зинаида Миркина
Мне казалось, что церковь давно отошла от Духа и прилепилась к букве. Я считала, что церковь и есть тот самый упроститель, исказивший безмерную истину, чтобы втиснуть её в прокрустово ложе наших представлений. И встретить такого священнослужителя было для меня чудом. Примерно это я сказала отцу Александру и услышала в ответ:
– Ну что вы, Зина, вы просто не знаете Церкви. Церковь сохранила предание, Церковь сохранила нам все духовные сокровища.
Видя перед собой такого священника, я готова была сейчас же поверить в это, отбросив всё моё знание как несущественное.
Юрий Пастернак
Однажды я обратился к батюшке: «Отец Александр, есть у меня такое свойство: кружить подолгу вокруг да около цели. Обложить город и держать осаду, не предпринимая попыток ворваться в него. Есть я всегда начинаю с гарнира, оставляя мясо на потом. Мне нравится играть прелюдии, но разбор фуги я всегда откладывал на потом. Существуют такие влекущие ум области, сферы науки, знания, как, например, древняя история, античная литература. Достаточно начать, вчитаться – и не оторвёшься. Но книга лежит на столе, а ты всё кружишь и кружишь…»
– Я вас понимаю. В ранней юности нечто подобное было и у меня. Но я научился получать удовольствие от преодоления. И это исчезло. Это называется страх перед реализацией. Это, как говорится, ужаленный змеёй от верёвки отдёргивает руку; обжёгшийся на молоке, на воду дует. Видимо, в вашем детстве были пресечены попытки реализации. В каком-то смысле мы живём, когда реализуемся. Находясь «в потенции», мы как бы и не живём. Я, чтобы преодолеть это, предпринимал действия. Пусть ошибочные, но действия. У современного французского философа есть книга, которая так и называется «Actions». У меня есть русский перевод предисловия, я вам дам его прочитать.
– Отец Александр, есть ещё такой нюанс. Не читая то, что необходимо, я могу прочитать гору книг, но не ту книгу, что нужно.
– Да, эти действия фактически есть избегание действия.
Анатолий Ракузин
Рос я в ассимилированной еврейской семье, и, только когда крестился, я вдруг почувствовал себя евреем. Сказал об этом отцу Александру, а он мне ответил: «Меня это нисколько не удивляет. Это естественно. Так мы вообще никто, мы просто болтаемся, а христианство приводит еврея к его истокам».[66]
Марина Роднянская
На выступлении в Доме композиторов отцу Александру пришла записка: «Что надо сделать, чтобы из нашей церкви ушли священники-евреи?» Я была поражена. В таком интеллигентном месте! Отец Александр, ничуть не смутившись, с полным самообладанием, без раздражения ответил: «Ну что ж, для этого надо вынести из храма всех апостолов, затем Божью Матерь, а затем… сказать прости-прощай Господу нашему Иисусу Христу!» Притихший зал разразился аплодисментами.
Ирина Рязанова
Муж одной женщины не выносил её мать. Наконец, он отправился к отцу Александру, чтобы поговорить на больную тему. Вернулся довольный. Жена спросила:
– Что сказал отец Александр?
– Он сказал: «Ну, выкиньте её в окошко!»
(Ему сразу стало легче).
Олег Степурко
Однажды я увязался за отцом Александром. Там были лужи, грязь, кое-где положены хилые доски, и нужно было с доски на жёрдочку перепрыгивать. (Кстати, на дороге из Заветов Ильича в Новую Деревню была большая незасыхающая лужа, и я взял за правило, каждый раз, когда иду на службу, приносить один камень, и за лето я эту лужу закрыл. Наверное, эта каменная дорога сих пор осталась.) Так вот, мы с отцом Александром прыгали через лужи, и я его спросил: «А как же так, ваша мама Елена Семёновна была такая праведница, воспитала вас, такой верующий человек, а так тяжело умирала». Он, ничуть не смутившись, сказал: «Ну, знаешь, наш Спаситель тоже не очень комфортно умирал».
Однажды я был в гостях у Сандра Риги. В это время у него гостили рижские музыканты. Они рассказывали, что, играя в ресторане, во время работы проповедуют Евангелие. Я с восторгом рассказал об этом отцу Александру, на что он ответил: «Это бесполезно. Пьяный проспится и всё забудет».
Я рассказал отцу Александру, что в интервью со мной зашёл разговор о «Нюрнбергском процессе» над КПСС. Отец Александр ответил: «Олег, а Церковь покаялась?» «Нет», – сказал я. «Ну а как мы можем требовать суда над атеистами, пока Церковь не покаялась?»
Андрей Тавров (Суздальцев)
Однажды я спросил отца Александра в связи с чтением Ницше и греческих философов о том, есть ли в мире новизна, если мир цикличен и в нём царит вечное возвращение?
«Знаете, ведь что может быть более старым, чем фраза “Я люблю тебя”. Однако, когда один человек говорит её другому искренне, из глубины души – он всегда говорит её в самый первый раз в мире. И вместе с этими словами новизна приходит в мир. И, скорее всего, мир не цикличен, а восходящ, спирален…»
Отец Александр предлагал своим прихожанам чистоту в отношениях, в браке и был здесь весьма настойчив. Это сочеталось с тем, что он всегда защищал людей от упрёков в легкомысленных связях, в разврате. «А как же Пушкин? Его увлечения? Какое же это христианство?» В ответ, улыбаясь, словно с радостью говорил: «Ну, он же был ещё совсем молодой человек, к тому же с южной кровью! Всё внутри кипело!» – «А Ахматова?» – «Так что ей было делать, если всех её мужей сажали и убивали?»
Когда же я стал развивать тему про поэтическую исключительность, про то, что «у поэтов свой закон», он улыбнулся и сказал: «Много прекрасных женщин. Но ведь на всех не женишься. – И, посерьёзнев, добавил: – К тому же, смотрите, вот у меня прекрасная жена, но ведь это только жена, это только любовь к жене, ведь это лишь отблеск любви Его к нам и нашей к Нему, не сравнимой ни с чем».
Однажды, начитавшись духовной литературы, я спросил его, как обрести смирение? Я имел в виду не то состояние забитой покорности, которое принято понимать под этим словом, а внутреннее состояние устремлённости к выполнению не своей воли, а высшей. И если своя разрушает, то высшая – укрепляет. Именно это имел в виду, кажется, Бердяев, когда писал, что смирение – это взгляд в реальность.
«Начните со скромности, – сказал отец Александр. – Промолчите, когда хочется оставить за собой последнее слово. Не настаивайте на своей правоте. Давайте больше высказываться другим…»
В приходе отца Александра было много евреев, и сам он был евреем. Поэтому в разговорах с прихожанами не могли не вставать некоторые «специальные» вопросы, например, об избранности еврейского народа, его отмеченности Богом Израиля. «Избранность евреев, – отвечал отец Александр, – избранность народа, призванного Богом, прежде всего предполагает не какие-то льготы или права, а повышенную ответственность перед теми призывами, с которыми Бог обратился к ним, перед теми нравственными задачами, которые Бог поставил перед еврейским народом. И Библия полна упрёков Творца в адрес избранного народа, что он всё время отпадает от тех нравственных высот, ради осуществления которых и был создан, всё время предаёт своего Создателя. Неправильно говорить, – продолжал отец Александр, – что существует только один избранный народ, это не так. Греки, например, тоже были избраны Богом, чтобы донести людям весть о совершенной красоте, точно так же, как израильские пророки доносили весть о совершенном Боге и его духовных требованиях к человеку…»
Людмила Улицкая
Отец Александр Мень помогал связывать порванные нити, восстанавливать связи с тем христианством, которое проповедано было на берегах Киннерета, а не в роскошью совращённых храмах Византии. Улыбаясь примиряющей улыбкой, замечал, что «если б не огромное церковное богатство, не было бы ни готической архитектуры, ни итальянского Возрождения, что именно церковные богатства во все века питали культуру». Но ничто меня не убеждало: только церковь святого Франциска, Серафима Саровского и «нестяжателей» имеет право на существование, всё прочее – мамоне… А отец Александр, весёлый бессребреник, белозубо улыбался: «Да ты экстремистка!»
Владимир Файнберг
После службы приехали в церковь телевизионщики, установили в храме свою аппаратуру, чтобы взять интервью у отца Александра. Кроме уборщиц и регента Сони Руковой, там больше никого не было. Получив ответы на заранее придуманные вопросы, телегруппа уже начала было сматывать свои провода. Но внезапно каждый из этих людей почувствовал, что у них возникли свои, не надуманные вопросы. Завязалась доверительная, неформальная беседа. Один из телевизионщиков спросил: «Как вы относитесь к коммунизму?» «Коммунизм – это теория, а христианство – практика, – ответил отец Александр, – и они находятся в противоположных направлениях».
Соня хорошо запомнила ответ и на другой вопрос: «А как вы относитесь к лозунгу французской революции – “Свобода, Равенство и Братство”?» «Сами по себе эти слова ничего не означают. Равенство? Кого и перед кем? И вообще, весь мир устроен по принципу иерархии. Поэтому равенство – это абсурд. Оно возможно только перед Законом. Свобода? Тогда от чего и кого? В принципе, это слово означает просто анархию. Мы это проходили… Братство? Для этого нужен, как минимум, общий Отец».
Один из наших прихожан задал отцу Александру вопрос об Апокалипсисе. «Прежде всего запомните раз и навсегда. Эту книгу все неправильно читают. Её читают как книгу ужасов. А эта книга о победе. Эта книга имеет такое же отношение к Новому Завету, как Новый Завет – к Ветхому Завету. Новый Завет – испо