Александр Зорин
Однажды Таня, жена моя, встретила отца Александра на автобусной остановке в Семхозе, где он, экономя минуты, ждал автобуса: электричка в Загорск уходила позже. Таня с сумками, тяжёлыми, конечно, тащится на дачу, и у перекрёстка с Хотьковской дорогой – тут же и остановка – одна сумка у неё обрывается: не выдержала лямка, и всё содержимое сыплется на землю. Подъехал автобус. Отец Александр, видя Таню, бросается на помощь. Оба они подбирают просыпанное. Автобус ушёл. И следующий будет не скоро…
Отец Александр, считавший минуты, забывал о времени, когда возникал призыв о помощи. Сколько таких призывов оттаскивало его от письменного стола, где он безупречно точным словом тоже помогал людям.
Хотя рьяных доброжелателей, пытавшихся отгородить его (особенно в последнее время) от наседающей паствы, просил этого не делать. Не посягать из благих намерений на его личную жизнь, в которой невозможно отделить судьбу писателя от священника.
Минуты у него были на счету, если не секунды… Иногда он мог прервать говорящего на полуслове и проститься – опаздывал на поезд. Зоя Афанасьевна Масленикова вспоминает: со станции Пушкино в сторону Семхоза шли две электрички с разницей в четыре минуты. Первая, александровская, битком набитая, вторая – через четыре минуты, загорская, где можно и сидеть, и дышать спокойно. Он выбирал всегда первую. Зоя Афанасьевна сначала возмущалась – четыре!!! минуты!.. И тогда он ей объяснил: «За четыре минуты можно прочитать двадцать страниц или написать одну страницу, или ответить на письмо».
Таня, жена моя, делилась с отцом Александром своими трудностями, нехваткой времени и проч. «Время надо лепить, – ответил он. – Как скульптор из вязкой глины лепит задуманную форму, так и время поддаётся обработке: уплотнению, усекновению, лепке».
Владимир Илюшенко
В последние годы жизни отец начал стремительно седеть и стал ещё больше похож на библейского пророка. Он и жил так же стремительно, каким-то образом уплотнял время, спрессовывал каждую минуту. Он за последние годы своей жизни сделал столько, сколько не сделал ни один человек в наше время – не только в России, я убеждён в этом. Он знал, что смерть рядом, за углом, и торопился. Он говорил: «Я чувствую себя подобно стреле, которую долго держали на натянутой тетиве».
«Жизнь человеческая обрывается легко, – говорил отец Александр. – Каждый день нас могут позвать, чтобы мы дали отчёт о своей жизни. Мы должны со всей серьёзностью подойти к этому: что мы сделали для вечности? Вы все знаете, что огонь Божий в вечности сжигает всё ненужное, всё злое, всё греховное, временное. Но если от нас убрать всё греховное, временное – что же там останется? Почти ничего».
Елена Кочеткова-Гейт
Однажды у нас с отцом Александром зашёл разговор о спорте. Я спросила, любит ли он ходить на лыжах. «Люблю, – ответил отец. – Но никогда этого не делаю, потому что физически нет времени. Понимаете, Лена, ведь так многого хочется, а время бежит. Я как-то раз прикинул, сколько мне остаётся и сколько удастся сделать, так что приходится дорожить каждой секундой».
Меня поразили его слова. Я поняла, до какой степени он отличается от всех нас, его духовных детей. Отец Александр живёт здесь и теперь. А мы – в мечтах. Он живёт в духовной реальности. А нам и подойти к ней страшно. Я поняла тогда, что главные черты отца Александра – реализм и оптимизм.
Владимир Леви
– Как ты столько успеваешь? – допытывался я (и не один я).
– А сколько столько?.. Я одним делом всю жизнь занимаюсь. И не я его делаю, а оно меня… Древо Цели: один ствол на корнях, дальше ветви и ветки, мельче и мельче… Задачи разветвляются на дела, дела на делишки – как кровообращение: от сердца до капилляров.
– Сколько же у тебя самых крупных ветвей – главных проектов?
– На каждый обозримый период стараюсь держать не больше пяти, как пальцев на руке, притом только одна работа главная, как большой палец, а остальные сопутствующие, но их сумма по значимости примерно равна основной… Стараюсь соблюдать иерархию – отличать делишки от дел, дела от задач, задачи от Цели: если низшее наезжает на высшее, а не служит ему – к ногтю… Всё, в общем, просто. Но конечно, энтропия взимает налог, зряшные потери всё равно происходят… Если в пределах примерно одной пятой от времени в целом – ещё ничего… Когда человек вполне ясно себе представляет, к чему стремится, то всегда знает, чего хотеть в каждый миг, что предпочесть, от чего отказаться, в этом случае время само себя бережёт…
Михаил Мень
Среди многочисленных уроков отца – умение контролировать время и всё успевать – один из самых главных. У меня часто спрашивают, не была ли семья Александра Меня обделена, ведь он был постоянно то на службе, то на лекциях, то писал свои работы в кабинете. Но мы никогда не чувствовали дефицита его внимания, отец очень много успевал, он чётко умел распределять своё время и с детства меня к этому приучил. Он всегда вёл дневник, и его жизнь была расписана поминутно. Я никогда не видел, чтобы он просто ничего не делал. Сорок минут идёт электричка до Пушкино, так вот, очень многое из того, что сейчас публикуется, написано и отредактировано им в электричке. В конце жизни, перед трагической гибелью, он особенно спешил всё успеть. Когда мне исполнилось двенадцать лет, отец подарил мне часы прадеда и сказал: «Время – это конь, который стремительно несется вперёд, а часы на твоей руке – это вожжи, чтобы ты мог управлять им».
София Рукова
Отец Александр жил такой глубинной, скрытой от постороннего взгляда духовной жизнью, что рядом с ним и внутри него время и пространство теряли свою власть, как бы утрачивали своё значение. Его «скорости» были иными, а обращение к Богу не нуждалось ни в «пространственных», ни во «временных» ограничениях – они словно мешали ему быть ближе ко Христу.
Из физических понятий к нему более всего подходил «миг»: он мгновенно передвигался, мгновенно (внутри себя) произносил слова, мгновенно посылал (возносил!) молитву, мгновенно мыслил и формулировал ответы на самые изощрённые вопросы, и всё – с искусством снайпера: точно в цель.
Андрей Тавров (Суздальцев)
Время отец Александр воспринимал как вызов. Бег времени был ему вечным напоминанием о том, сколько упущенных возможностей послужить Христу осталось уже позади. Он постоянно соперничал со временем, наполняя и раздвигая его рамки до такого объёма, что казалось, оно и вправду остановилось. А то и пойдёт сейчас назад. Его трудоспособность была невероятна. «Про меня думают, что Александр Мень – это три человека, – шутил он, – один – священник, второй пишет книги, а третий издаётся за рубежом и что-то там ещё делает».
Однажды в слове перед исповедью он даже достаточно резко, что было ему несвойственно, отозвался о тех прихожанах, что слоняются по двору. Для него это было недопустимым мотовством – так он был заряжен на свершение.
И когда появилась возможность выступать перед аудиториями дворцов культуры – он один говорил за всю церковь. Было такое ощущение, что церковь пребывала в тот период в некотором столбняке ввиду открывшихся свобод и была не готова действовать, а может быть, ей просто нечего было сказать. Чиновники всегда выжидают, как оно обернётся дальше. Зачем спешить? А он спешил. Он хотел обогнать неумолимое время. Не знаю, чуял ли, что его, земного, немного ему осталось.
Про Христа воскресшего он несколько раз говорил мне, что «Он управлял временем, как и пространством: не только проходил сквозь запертую дверь, но также мог путешествовать в будущее или в прошлое». Свидетельства этого он находил в некоторых неувязках евангелистов, описывающих последовательность явлений воскресшего Христа.
Владимир Шишкарёв
Как-то батюшка меня взял с собой на станцию, и мы шли по базару. Он, как ребёнок, радовался всему: там были арбузы, дыни, виноград, всё это осеннее богатство – ну, даже художник так картине не радуется. Он смотрел с восторгом на всё это дело. И мне он говорил: «Вот видите, Володя, у меня очень мало времени, но я ни одной крупицы красоты не упускаю. Есть мгновение – я это мгновение ловлю. И вы, – говорит, – не упускайте».
Священник Георгий Эдельштейн
Отец Александр Мень для меня всегда был загадкой. Я впервые задумался о нём в Алабине. Он всегда с точностью до минуты знал, когда закончит службу. Его прихожане могли отстоять всю службу до конца, подойти к кресту, не спеша дойти до станции, сесть на электричку и уехать – большинство были из Наро-Фоминска. Им нужно было на электричку. Опоздаешь – будешь стоять на морозе. Отец Николай Эшлиман тоже должен был служить так, чтобы успели на электричку в том же Монино. Но он всегда об этом забывал, сам опаздывал и замерзал, и морил холодом своих прихожан, но никогда не мог уложиться – то слишком рано заканчивал богослужение, то слишком поздно. Во всяком случае, у него никогда не было такой внутренней дисциплины, как у отца Александра.
Ирина Языкова
Отец Александр говорил: «Нужно жить здесь и сейчас, потому что подлинная жизнь существует только в этой точке. А мы, как правило, либо застреваем в прошлом, копаемся в воспоминаниях, либо улетаем мечтами в будущее. Но прошлого уже нет, а будущего ещё нет. Значит, мы не живём, потому что жизнь всегда происходит только здесь и сейчас».
Всякое дыхание…
Ты ввёл меня в эту жизнь, как в чарующий рай. Мы увидели небо, как глубокую синюю чашу, в лазури которой звенят птицы, мы услышали умиротворяющий шум леса и сладкозвучную музыку вод, мы ели благоуханные и сладкие плоды и душистый мёд. Хорошо у Тебя на земле, радостно у Тебя в гостях.
Ариадна Ардашникова
Зима 1985 года. Помню, еле пролезла к отцу, окружённому людьми, и затараторила без передышки: «Отец Александр! Мы котёночка взяли, он к Померанцам на дачу приполз летом, с ним на террасе такой уют, и его назвали «Ют», они приютили его только на лето, им зимой неудобно с ним жить, мы решили его брать на зиму, хотим кастрировать, и выдохнула: «Вы благословите?» –