нял, что сделают визу сегодня, но за ней надо прийти после перерыва, т. е. после 16 часов. «Что делать?!» – обращается ко мне отец: в 16:30 он уже должен начать службу. Я предлагаю разделиться: он поедет в храм, а я вернусь в посольство за его паспортом с визой. Договариваемся с этим сотрудником, чтобы паспорт выдали мне – на мой паспорт. Мы прощаемся с отцом; он смеётся: что будет с хором без регента?..
К 16 часам я уже у посольства. Открывают в начале пятого. Волнуюсь и только молюсь. Наконец моя очередь – вручаю уже другому сотруднику свой паспорт и выданную мне бумажку на получение паспорта для Меня А.В. И сразу получаю отказ – «Нон!» Снова начинаю на своей итальянской тарабарщине объяснять ситуацию с получением визы… Не действует! Не выдержав, я требую: «Зовите своего шефа!» Почему-то слово «шеф» сработало: сотрудник уходит куда-то в глубину, и через несколько минут оттуда выходит (о счастье!) тот самый человек, который принимал у нас документы. Он стоит на несколько ступеней выше меня, но – узнаёт. И тут – о, мой звёздный миг! – он величественно простирает руку в мою сторону и властно изрекает, словно возглашая: «Это – Александр Мень!» Я чуть не падаю… Но спустя десять минут получаю паспорт с заветной визой.
Утром мы с отцом обмениваемся впечатлениями. Он радостно смеётся, слушая мой рассказ. «А мы вчера… – он посмеивается, – служили… хор – своё, я старался не слушать… они такое пели… а я – своё…» И мы идём в храм служить литургию.
Ирина Рязанова
Отец Александр ехал в электричке с несколькими женщинами. Подошёл пьяный и начал приставать к женщинам. Батюшка встал и молча пошёл на него, глядя в упор. Тот стушевался и ретировался.
Юрий Сенокосов
Одно из самых ярких впечатлений в моей жизни – встреча Мераба Мамардашвили с отцом Александром Менем. Они не были знакомы и увиделись впервые в Пицунде, на побережье Чёрного моря. Хорошо помню, что произошло это в двадцатых числах сентября 1987 года, когда мы втроём: Мераб, моя жена Лена и я – пришли из поселка Лидзавы, где жили во время отпуска, чтобы купить на рынке в Пицунде хлеб, овощи и сыр. Было часов одиннадцать утра, приятное осеннее солнце, мы запаслись на рынке всем, что нужно, включая две бутылки вина, и остановились у кафе выпить кофе. И в этот момент, обратив на кого-то внимание, Лена громко сказала: «Юра, это, кажется, Алик!»
Действительно, шагах в тридцати от нас стояли двое мужчин, и один из них был отец Александр Мень, с которым меня познакомил ещё в конце 1963 года Женя Барабанов, а второй – Серёжа Рузер, вскоре эмигрировавший в Израиль и ставший преподавателем Еврейского университета в Иерусалиме. Обрадовавшись такой неожиданной встрече, забыв о кофе, мы тут же все решили отправиться в Лидзаву.
Я не видел отца Александра примерно полгода, он слышал от меня неоднократно о том, кто такой Мераб Мамардашвили, а Мерабу я рассказывал об отце Александре. Но чтобы они встретились вот так и потом проговорили до 11 часов вечера, сидя за столом на Рыбозаводской! Совершенно не помню, о чём они говорили. Ни я, ни Лена, ни Серёжа, общаясь между собой, не вслушивались в их мерно текущую беседу. Но видели, насколько увлечённо, не обращая на нас внимания, они говорили. Было очевидно, что на наших глазах происходила тогда символическая встреча выдающегося философа и выдающегося священника, которые, несмотря на совершенно разный жизненный опыт, встретившись впервые, понимали друг друга с полуслова.
Позже, когда в Москву из Тбилиси прилетал Мераб, мы отправлялись к отцу Александру на электричке в посёлок Семхоз, недалеко от Сергиева Посада, где он жил. И там за ужином, который готовил отец Александр, угощая нас не только огурцами, выращенными на собственном огороде, они продолжали общение как давние близкие друзья, обмениваясь репликами по поводу происходивших в стране событий. Философ и богослов не спорили, понимая друг друга, потому что думали об одном и том же: о свободе и человеческом достоинстве.
Увы, 9 сентября 1990 года был убит отец Александр, а 25 ноября того же года в аэропорту «Внуково», возвращаясь на родину в Грузию, умер от инфаркта Мераб.
Андрей Смирнов
Меня вызвали в детский сад, когда первой моей дочери Дуньке было три года. Тётя-воспитательница рассказывала им на «ленинском уроке», что вот какой хороший Ленин, и поэтому вы всем должны быть обязаны, благодарны Ленину. Вот то, что солнышко светит, речка течёт, деревья зелёные, вообще тем, что вас любят, – это всё Ленин! На что трёхлетняя Дунька ничтоже сумняшеся сказала: «Нет, неправда, это всё создал Бог!» Воцарилась тишина, тётя-воспитательница сказала: «Какой дурак тебе это сказал?» На что Дунька сказала: «Не дурак, а мой папа! Он поумнее вас!» Меня, естественно, тут же вызвали туда. А у меня ещё вид был такой, который действовал, конечно, на воспитателей и других идеологических работников, – у меня были патлы до плеч, борода, драные джинсы, ну, такой хиппарь. Значит, пришёл я к этой тётеньке-директрисе детского сада. Она говорит: «Что вы себе позволяете, что вы ребёнку жизнь портите? Что вы начиняете какими-то бреднями голову?» А я был, к сожалению, невыдержанный, очень раздражительный, я начал орать. Я заорал, что я – режиссёр фильма «Белорусский вокзал», я – профессиональный идеологический работник, я лучше вас знаю, как воспитывать моих детей! А вы не суйтесь, ваше дело – следить за тем, чтобы дети… В общем, какие-то грубые слова я ей наговорил. То есть она встала, прикрыла дверь в коридор и сказала: «Да я вас понимаю, но зачем ребёнку жизнь портить?»
После этого я обратился к отцу Александру, говорю: «Ну что делать, ведь всё вокруг, на каждом шагу, ну, двойная жизнь, т. е. приучать детей ко лжи с первого шага?» И он меня поразил, у него лицо стало жёстким в этот момент. Он сказал: «А что такое, по-вашему, у трёхлетнего ребёнка не хватает ума, чтобы понять, что мы живём двойной и фальшивой жизнью? Они прекрасно понимают, что в детском саду говорят одно, дома – другое, по телевизору – одно, на улице или во дворе – другое. Ребёнок должен быть готов к этому. Зачем приучать ко лжи? Говорить надо правду. Только вот болтать не надо, трепать языком! Надо, чтобы они с молодых лет это понимали».
Он очень мне этим помог, его слова стали ключом в моих отношениях с детьми, за что я ему вечно благодарен.
Олег Степурко
Рассказывают, что отец Александр любил в самые наизастойные годы ходить в музеи, скажем, в Третьяковку, в облачении. И объяснял это так: «Чтобы знали, что мы живы».
Андрей Тавров (Суздальцев)
Однажды я видел отца Александра в сдержанном гневе. Это было связано с историей об «инопланетянах». Она довольно-таки комична.
Я жил той весной на даче и что-то сочинял. Ночи были холодные, деревья только начали покрываться листвой, и по ночам в небе мерцали огромные звёзды. Ночью я вышел полюбоваться на звёзды. Я стоял на крыльце и долго смотрел, как они там мерцают. Внезапно одно из светил без всякой подготовки снялось с места и движением обозначило в воздухе фигуру, похожую на скрипичный ключ. Я замер. Я не привык, чтобы звёзды танцевали. Какое-то время я соображал, что бы это такое могло быть. В это время застывшая было звезда продолжила свои манёвры, причём было ощущение, что она напрочь лишена массы, потому что всё происходило без разгона, стремительно. «Тарелочка» то разгоралась, то тускнела, продолжая чертить в воздухе замысловатые фигуры и временами застывая. Потом к ней присоединились ещё две. По мере того как они подходили к третьей с двух сторон, та разгоралась всё больше, а я всё больше жалел, что на даче нет бинокля. Две мерцающие точки приблизились к третьей вплотную, она разгорелась сильным светом, они слились воедино и исчезли. Я почувствовал беспокойство. Я допускал мысль о том, что это инопланетяне, и сбивчивые истории о похищениях закрутились в моей голове. В это время я услышал шорох маленьких ножек по сухой траве в тёмной глубине сада…
Я взял фонарик, ружьё и медленно пошёл к забору, откуда доносились странные звуки. Признаюсь, что я сильно напрягся. Подойдя к забору вплотную и осветив землю, я увидел ёжика. Это были не марсиане. Я сел на корточки и стал с ним общаться, я люблю ежей. Что ж, по крайней мере «топот маленьких ножек» я определил правильно.
Наутро приехала жена. Я встретил её бурно. Стал рассказывать о визите инопланетян. Когда дошёл до «топота маленьких ножек», жена печально вздохнула…
Когда я рассказал свой анекдот отцу Александру, он отреагировал мгновенно: «Ну, зачем же ружьё, – сказал он улыбаясь. – Надо было пойти к ним и сказать – здравствуйте, идите ближе, дорогие! Я очень рад вас видеть!» В ответ я вспомнил, что в своей книжке Серафим (Роуз) объявил НЛО манифестацией сатаны. Отец Александр посерьёзнел: «Откуда этот мусор берётся! Все вдруг начинают читать, как сговорились, Серафима (Роуза). Знаете, это единственный автор, книги которого я бы с удовольствием сжёг. Собрал бы и сжёг. Он пишет о том, что истинно православных людей, которые спасутся, очень мало. А если вдуматься, то настоящие православные – это он и ещё несколько человек. А если уж по строгому рассмотрению, то останется он один. А что, всё остальное человечество – для Бога плесень? Да? Его что, надо просто смахнуть в огонь и забыть?»
Про сжечь книги звучало не очень кровожадно. Время от времени он жёг у себя на участке собственные рукописи, а потом с восторгом сообщал: «Целых два чемодана сегодня сжёг, красота!» Для него это был рабочий момент. Над своими книгами он работал тщательно: «Гоголь семь раз переписывал. Что я, лучше Гоголя? Не меньше семи!» – и улыбка.
Священник Владимир Тимаков
С отцом Александром Менем мы дружили семьями. В молодые годы своего священства я служил в Николо-Кузнецком храме. Там прослужил я двадцать девять лет. Отца Александра я знал ещё по семинарии: в год моего окончания академии будущий отец Александр туда поступил.
Александр Мень был всесторонне эрудированным молодым человеком и охотно делился знаниями с окружающими. Первое высшее образование у него – светское. Его отец был инженером, и любая религия была ему чужда, мать же, будучи еврейкой, преисполнена была беззаветной преданности Христу. В качестве иллюстрации приведу один эпизод.