Во времена гонений
Когда на свете появляется истинный гений, то узнать его можно хотя бы по тому, что все тупоголовые соединяются в борьбе против него.
Ив Аман
Когда мы боялись, что отца Александра вот-вот арестуют, я спросил, не собирается ли он предпринять необходимые шаги, чтобы покинуть страну. Я только что обнаружил его ответ. Маленькая смятая записка дошла до меня какими-то неведомыми путями. Она написана была им, как всегда, в спешке, схожим с клинописью почерком, страшно неразборчивым, со строчками, лезущими вверх, хотя на этот раз они оказались немного прямее. На тот случай, если записка попадёт не в те руки, он написал её иносказательно, с присущим ему юмором, несмотря на тяжёлое время. «Моя болезнь, развивающаяся угрожающе быстро, – лишь часть общей эпидемии. От этого не существует лекарств. Перебраться в незаражённый район невозможно, да у меня и нет особого на то желания. Остаётся лишь верить, надеяться и продолжать работать». Я не знаю, следует ли переводить «развивающуюся болезнь» – «риск ареста», а «эпидемию» – «усиливающиеся репрессии» тех времён.
Тогда каждый иностранец, покидающий Советский Союз и не вполне удовлетворённый программой «Интуриста», задавался вопросом, удастся ли ему ещё раз ступить на русскую землю. Это придавало прощанию особую остроту. Увидимся ли мы опять, отец Александр? Я снова вижу его на перроне маленькой станции в лесу. «Надейтесь. Если Богу угодно…» Да, если Богу угодно. Всё в руках Божьих. Сколько раз повторял он эту фразу!
Ариадна Ардашникова
Не знаю, насколько Перестройка стала рассветом, но перед нею была такая тьма. В эту жуткую тьму КГБ особенно плотно обложил отца Александра. Нам рассказали (не по телефону, конечно, он прослушивался), что отец встал, как всегда, в пять утра и натощак поехал в Деревню, а когда служба кончилась, гэбэшники не разрешили Марии Витальевне (Тепниной. – Ю.П.) покормить его, посадили отца в машину и увезли на допрос. Допрос шёл до пяти вечера, а в шесть его привезли к вечерней службе, а после неё опять увезли на допрос. И так изо дня в день – неделю. Это было время Великого поста.
Литургия кончилась, отец в храме, прихожан наших много, и какие-то посторонние мужчины – молодые, опрятные, так «хорошо» улыбаются. Увидев, что я совсем не представляю, что происходит, отец быстро, по-деловому подходит, берёт меня за руку повыше локтя и ведёт за церковную ограду. Шёпотом говорит: «На кладбище, на кладбище!» В церковный домик прихожан уже не впускали. Приходить к отцу запретили. А про кладбище я не сразу поняла. Оно что, выпало из их поля зрения? Во всяком случае, за нами никто не шёл.
Была весна. Я что-то мямлила одними междометиями: «Ну… как? Как вы? Они вас посадят?» А он догадался, что мне страшно: «Арина, ну разве это страшно?» И шёпотом, как заговорщик: «С Богом можно жить везде. И в тюрьме можно жить». Отец остановился и раскинул руки, вдыхая весенний холодок: «Радость какая в Божьем мире, красота-то какая – смотрите!» Я посмотрела: пахло подсыхающей на солнце грязью, навозом, деревней, прелостью перезимовавших трав, и все почки на деревьях, на кустах, и все придорожные вылезшие травинки – всё набухло, всё ждало Пасхи…
Нонна Борисова
Нас начали таскать на допросы – всех тогда вызывали вокруг отца Александра Меня, и его самого тоже. Дважды у нас был обыск. Один раз – когда о. Антоний Элинс, генетик, возглавлявший Русский центр в Медоне (Франция), привёз Евангелия и другие христианские книги. Он впервые приехал в Россию и по наивности оставил их в гостинице, а сам вышел. У него тут же всё и проверили. Мы жили на даче, дома была Дина Сергеевна (мать о. Александра Борисова). О. Антоний принёс к нам сумку с литературой и ушёл в посольство. А мы с детьми и отцом Александром Менем ехали в Москву, чтобы встретиться с ним. И вот мы входим, я вижу эти сумки, понимаю, что это литература, беру их – и раздаётся звонок в дверь. Но ведь даёт же Бог реакцию! Я заношу эти сумки в комнату и отцу Александру Меню говорю: «Иди сюда, быстро». Мы закрываем за собой дверь, и, пока Саша с бабулей встречают этих… которые пришли с обыском, оформляют бумаги, мы всё рассовываем: в диван, под аквариум, в пианино. Остались в сумках только детские книжки. А тогда за два экземпляра Евангелия грозила статья – «хранение и распространение». Но обыск был кратковременный, они очень торопились, им нужен был Элинс. Дом заблокировали со всех сторон, и они загребли много всего, но не то, за что можно было посадить. Поскольку они знали, что Элинс только что был здесь и оставил книги, они не думали, что мы успели спрятать, и забрали Цветаеву, издание YMСA-Press, стихи Мандельштама – книжки от Надежды Яковлевны.
Сергей Бычков
13 сентября 1965 года на день ангела отца Александра, как обычно, приехали друзья и прихожане. Евгений Барабанов предупредил, что по Москве идут обыски. Отец Александр предусмотрительно убрал машинописный экземпляр «В круге первом» – вынес на террасу. А вместе с ним и другую антисоветскую литературу. А на следующий день нагрянули чекисты. Позже отец Александр вспоминал: «И вот сижу себе в Семхозе и смотрю: идет целая вереница мужиков в пиджаках и галстуках. Я спускаюсь с мансарды вниз, они так вежливо говорят:
– Мы из Комитета государственной безопасности. Есть ли оружие?
– Нет, конечно.
– Антисоветская литература?
– Нет, ничего не держим.
– Хорошо.
Восемь часов ковырялись у меня тут, и я говорю:
– Я вас тут оставляю, вы продолжайте это дело, я вам доверяю, вы – официальные люди, найти вы у меня ничего не найдёте из того, что вы ищете.
– Мы ищем роман Солженицына.
– А я его в глаза не видел никогда, ищите, а мы поедем в церковь».
Отец Александр поехал с несколькими гэбистами в храм в Тарасовку, и обыск продолжился в алтаре и в сторожке. Там тоже ничего не нашли.
Марианна Вехова
Было одно страшное лето, когда казалось – вот-вот мы потеряем отца Александра. Его без конца, чуть ли не каждый день, вызывали в КГБ. Иногда вызов приходил из Патриархии, но встречал его там какой-нибудь чин с Лубянки. Прошло несколько обысков в церковном домике и в доме отца Александра в Семхозе. Напряжение нарастало. И у нас складывалось впечатление, что так просто это всё не сойдёт на нет, что-то плохое случится…
Однажды, в жаркий день, когда прошли литургия, требы и все разошлись, я сидела на даче с ребёнком, и вдруг мне стало тяжело от мысли, что они дождались, когда все разойдутся, отец останется один, приедут, арестуют его и увезут, как это у них принято! Они стремятся совершать свои злодейства без свидетелей. От этих тревог я не могла усидеть в тишине и покое, тоска меня точила, и я побежала к церкви. Было душно, как перед грозой, пыльно, над травой висела мгла. У магазина, наискосок от церкви, стоял большой военный грузовик, и солдаты кого-то молча ждали в кузове.
«Это за ним!» – испугалась я окончательно и припустила что есть духу к церкви. Возле неё было пусто, тихо. Среди двора стоял отец и улыбался мне. Я сказала: «Я так боялась, что вас забрали! Они ведь могут организовать покушение, “несчастный случай”… Страшно оставлять вас одного».
«Как раз пока они меня пасут, не надо ничего опасаться, – сказал отец. – Им невыгодно сейчас меня убирать».
Юрий Глазов
Отец Александр держался своих правил игры с властями. Его беспрестанно вызывали на допросы в КГБ, и, не чая порой выйти из этих переделок живым и невредимым, он не сдавался, не раскалывался, не эмигрировал. Он не предал своих друзей, не отказался от веры в Христа. Эта вера была не только унаследована им от матери и её сестры, но дарована свыше, и само существование этого человека в нашей стране и в наше время – не лучшее ли доказательство бытия Божия?
С особой благодарностью воспринимаю наши последние встречи, наши самые последние беседы с отцом Александром. Моей жене Марине он признавался, что ему идут постоянные угрозы, но он старается не говорить об этом Наташе (жена о. Александра). Смысл его слов, сказанных Марине в связи с этими угрозами, вкратце можно передать так: «Не надо волноваться. Всё в руках Божиих. Если так случится, если эти угрозы окажутся действительными, то, значит, Самому Богу будет угодно это, и в этом нужно видеть большую благодать. Мученичества не ищут и не домогаются. Но не надо бояться, нужно отгонять страх и постараться сделать как можно больше. Каждый день делать как можно больше добрых дел, как можно больше людей обратить в веру. Самое же главное – нужно благодарить Бога за всё, и просыпаясь, и отходя ко сну. Что бы ни случилось, радуйся каждой минуте жизни, радуйся за всё посланное, ибо всё это в руках Божиих. И не отчаивайся. Разлуки нет. В этом ли мире или в другом мы все друг друга любим и всегда будем вместе».[121]
Священник Виктор Григоренко
Частично дело отца Александра и документы из него опубликованы. Из них становится понятно, почему за ним следили. Церковь контролировалась КГБ. Их интересовали связи с православными на Западе, контакты с представителями Русской православной церкви за границей. Церковные контакты с Западом воспринимались как подрывная деятельность, направленная против советского строя, и обвинения против отца Александра сводились к тому, что он был близок к западным христианам.
Работая над своими книгами, отец Александр переписывался со многими учёными, богословами и священниками на Западе. Я хорошо помню почтовый ящик, который всегда был набит письмами, и почтальоны жаловались, что устали их носить. Подобные связи раздражали КГБ, особенно на фоне экуменического движения, которое тогда поддерживалось, – достаточно взглянуть на «Журнал Московской Патриархии» того времени, где практически в каждом номере отражалась экуменическая деятельность, но связи отца Александра с Западом воспринимались как угроза государству. Этот мотив звучит в нескольких докладных записках на имя Андропова: «Контакты Александра Меня подрывают советскую государственность».