— Н-да-мм… Потом опять возьмите: ученых неплохо, понимаешь, обеспечивают. И зарплата, и все остальное: путевки там, премии… Я вас что хотел спросить, Николай Степанович: как это вам в голову вскочило в свое время сделаться именно что ученым?
Крамаренко, делая очередную заметку в блокноте, сказал:
— Потянуло, знаете, еще в ранней юности… Я всегда интересовался биологией…
— Смотри ты, как вас правильно тянуло. Вы ведь как будто кандидат на сегодняшний день?
— Угу. Кандидат биологических наук.
Лыткин прищелкнул языком и повторил:
— Биологических наук. Вот это — да! Оригинально! Интересно так звучит. Красивенько… Ну, а как же вы это — попали в кандидаты? Ведь вы же, я знаю, родились на селе и так и далее…
— Да. А потом я окончил среднюю школу и вуз, защищал диссертацию.
— В этом-то и вся закавыка. Об чем у вас была, я извиняюсь, диссертация?
— Я работал над такой темой: о влиянии желез внутренней секреции на рост млекопитающих. Изучал литературу…
Завхоз понимающе кивнул головой и принялся свистеть «Темную ночь». Потом он спросил:
— А эту литературу вы мне не можете одолжить? Поскольку, понимаешь, сами вы уже — кандидат, и оплачивают вас как положено, и так и далее… А?..
Крамаренко оторвался от микроскопа и с удивлением взглянул на завхоза:
— Зачем вам литература?
— Понимаешь ли… Хм… Я хотел посмотреть, не хватит ли там еще на одну эту — как ее? — дистанцию… Может, я выкрою для лично себя чего-нибудь…
— Позвольте! Для диссертации нужна и собственная эрудиция. Одними чужими трудами не обойтись…
— Чего, чего еще нужно?
— Эрудиция, я говорю. Ну, познания в области науки.
— Ааа… Это у меня есть. Все ж таки диплом у меня какой-никакой имеется: кончил я в свое время автотракторный, понимаешь, техникум…
— Да, но для того, чтобы стать кандидатом, нужно иметь законченное высшее образование.
— Ну и что?.. Наш техникум, я слышал, впоследствии был приравнен к вузу. И потом здесь уже, у вас, я за три месяца поднатаскался… Одних научных крыс через мои руки прошло штук… штук, понимаешь, порядка тысяч пяти…
— Каких это «научных крыс»?
— Ну, этих — белых. Над которыми вы же опыты делаете. А кто этим крысам создает условия? Кто их поит, кормит, следит, чтобы клетки им чистили вовремя?.. Исключительно товарищ Лыткин, то есть я. Опять же возьмите научную посуду, химикалии, — дрова плюс бензин… Всё — я да я. Если хотите знать, у меня есть огромные знакомства в научном мире. Член-корреспондент Академии наук Петрофилов, Афанасий Афанасьевич, — всегда он со мной за руку здоровается. Профессор Любавский опять же; профессор Щеглов; потом этот — как его? — с седой такой бородкой и очки на носу с зажимом, как для белья, он — тоже… Да мало ли кто… Нет, я, понимаешь, тоже от науки недалеко ушел. Мне теперь получше книжек раздобыть, и я ее мигом сварганю — эту вашу дислокацию.
— Диссертацию?
— Ее. Так что же — дадите вы мне литературу? — И, увидев, что Крамаренко пожимает плечами, Лыткин торопливо продолжал: — Ей-богу, ну что вам стоит? Такие мы с вами друзья, понимаешь, еще весною я вам подсобил на дачу перебраться: грузовичок дал и с горючим… А вам жалко на подержание две какие-нибудь там книжки мне сунуть. Тем более вы уже сами с этих книг всё посписали…
— Я не списал, — отозвался научный сотрудник, — я их цитировал… ну, ссылался на них…
— А теперь дайте я сошлюсь. Жалко вам, да?
Крамаренко еще раз пожал плечами и, поняв безнадежность дальнейшей беседы, сказал:
— Извольте. Я вам принесу два-три труда по биологии.
— Вот и хорошо! — оживился завхоз. — А у меня шурин есть — он сам товаровед — в нашем райпищеторге устроился. Так он живо разберет, что там к чему, и подсобит мне. Тяните сигаретку… ах да, вы не курите… Потом я надеюсь на наших сотрудничков: кое-кто для меня потрудится охотно… Да… Так я завтра наведаюсь за книжками. А то прямо обидно, понимаешь: все кругом ученые, даже — крысы, только я один неученый… Надо будет еще свой диплом поискать — из автотракторного техникума. Куда-то жена его запихала при переезде… Пока, значит…
Примерно через месяц после того, как Лыткин получил от Крамаренко две толстые книги, снова он пришел в лабораторию. Под мышкой у завхоза были и обе одолженные им книги и еще какая-то пухлая папка. Протянувши для пожатия руку, Лыткин весело заговорил:
— Ну, вот, понимаешь, и ваши книжечки принес обратно, и вот он — мой труд…
— Какой труд?
— А диссертация. Вы небось думали, что слабо, мол, Лыткину сочинить диссертацию, — так? Ан я и состряпал. Вот она. Видите, какая толстенная? Называется «Еще к вопросу о биологии»…
И с этими словами завхоз стал раскрывать папку.
— Как же вы ее того… написали? — ахнул Крамаренко.
— А так и написал. Заглавие мне шурин подкинул — я ведь вам говорил: он у меня — мастак. Товаровед — шутка ли! Он прямо так и заявил: у них, у ученых, чаще всего сочинения называются «Еще к вопросу…». К какому вопросу — это дело десятое. «Вопрос, — он говорит, — завсегда найдется…» Ну, а главы эти — то есть самый труд — я так сорганизовал: четверть этой книги перепечатал и из той что-то около трети… Оно и набралось почти полная папка. Теперь вы мне скажите: куда мне сдать эту чертовщину, чтобы, понимаешь, поскорее, без волокиты, оторвать эту степень… кандидата то есть… А чего вы смеетесь?
Крамаренко с трудом убрал улыбку и сказал:
— Боюсь, за ваше сочинение степени вам не получить.
— Это еще почему? Если мало, я еще полпапки могу подпечатать…
— Нет, видите ли: диссертации так не пишут. Нужны самостоятельные работы…
— Это значит, чтобы без шурина? А кто же узнает, что он мне подсоблял? Вы-то небось не выдадите меня, а?
— Нет, я не о том. Работа должна быть самостоятельная в научном смысле. Понимаете? Вы должны иметь свои собственные мысли.
Лыткин присвистнул.
— Вона! — произнес он. — Да откуда ж мне их взять? Вот вы, например, Николай Степанович, для своей диссертации откуда доставали эти самые мысли?
— То есть как — откуда? Они ко мне пришли в процессе работы.
— Ну, а если начистоту? Мы ведь как-никак друзья, понимаешь…
Крамаренко обиделся и отвернулся. Завхоз помолчал немного, затем принялся насвистывать «Кабы дожить бы до свадьбы-женитьбы» и, наконец, язвительно вымолвил:
— Понимаем. Зачем нам, скажите пожалуйста, делиться с товарищами, когда нам еще самим на докторскую диссертацию надо иметь запасец?.. Ясно. Честь имеем кланяться, товарищ кандидат. Надеемся скоро вас всех перекандидатить, между прочим… Вот вам ваши книжки, а моя диссертация останется при мне. Ясно? Ну и вот!
А еще через две недели Лыткин вошел в лабораторию к Крамаренко бодрой походкой. За ним шли две уборщицы, и Лыткин властно отдавал им распоряжения:
— Сегодня же полы вымыть, слышите? А то, понимаешь, научная лаборатория, а хуже свинарника. Вдруг заскочит кто из Академии наук, спросит: «Почему такая грязь? А? Кто здесь у вас является завхоз?» Я, значит, выходи вперед и сгорай со стыда — так? Ничего подобного! Мы порядок здесь наведем. Это я вам как научный работник говорю.
А когда уборщицы ушли, Лыткин сказал Крамаренко чрезвычайно небрежным тоном:
— Наше вам. Всё в микроскоп глаза пялите… Между прочим, моя диссертация пошла на оценку в один ученый совет.
— Не может быть! — невольно вырвалось у Крамаренко.
Завхоз ехидно улыбнулся:
— Хе-хе… То есть почему эго «не может быть»? Думаете, только свету что в окошке?.. Окромя вас, будто и нету больше ученых?.. Нашлись, понимаешь, толковые люди, взяли мою папочку как миленькие. Правда, не без знакомства. Поднажать пришлось. Ну, там, подарочки были… Без этого и в науке нельзя… Шурин очень мне помог. Золотой человек! Так умеет сунуть кому надо, что статуя и та у него возьмет!.. Ну, пока. Ужо заскочу, когда получу диплом: как кандидат к кандидату, хе-хе-хе…
И еще через пять дней Лыткин появился в лаборатории грустным и вялым. Крамаренко, увидев его, спросил:
— Ну как ваша диссертация?
Лыткин махнул рукой и отвернулся.
— Забраковали, — глухо произнес он, — вернули назад и с разными, понимаешь, надсмешками. И главное, написали мне: откуда я какую главу брал… И почем они знают? Вы им, что ли, сигнализировали?
— Кому? Ведь я не знаю, куда вы ее давали…
— Что ж, охотно верю. Вообще все вы, ученые, я как посмотрю, вроде — одна бражка. Там мне почти те же слова говорили, как вот и вы… Зря только истратился на перепечатку, да еще студентку одну нанимал, которая эти цифры выписывала да иностранные буквы. И наши двое сотрудников — не стану называть кто — шуровали по этим книгам, тоже не бесплатно. А об своем времени я уж и не говорю. Шурин опять же с ног сбился — хлопотал…
Лыткин вздохнул шумно и с прихрапыванием. Потом он почесал указательным пальцем где-то за ухом.
Потом закрыл глаза ив этом положении начал грустным шепотом:
— Нет, уйду я от вас… уйду… Я как посмотрю, в этой вашей науке нету никакой перспективы — для меня персонально. А шурин очень меня зовет в торговую сеть. Там, понимаешь, надо не ерундицию и не диссертации ваши, а голову нужно иметь. Плюс — энергично действовать. Нет, уйду я, уйду!
Не глядя на Крамаренко, Лыткин сунул ему руку и пошел к двери…
«Волхвы» просчитались…
Командировочное удостоверение № 17/245, выданное Масленникову С. П. добровольным спортивным обществом «Станок», появилось следующим образом: председатель означенного ДСО сидел у себя в кабинете и, попивая несколько остывший чай из стакана с персональным подстаканником (из числа призовых подарков), просматривал свежий номер газеты «Советский спорт». Внезапно он крякнул настолько громко, что секретарша Люся приоткрыла дверь в кабинет из приемной и спросила:
— Звали, Николай Аполлонович?
— Нет… Хотя — да. А ну, кликни ко мне этого Масленникова!
Люся исчезла и закрыла дверь. А председатель задержал свое внимание на странице «Советского спорта», которая лежала перед ним в тот момент, когда он крякнул. Более того: председатель нервно похлопывал по этой странице ладонью и повторял: