Только глядим: на четвертый день наш троюродный командировочный уже не слезает со своей кушетки. То он аккуратно умещался как раз на кушетке, а теперь сгибаться зигзагом ему не под силу, и ноги у него, как шлагбаум, высунулись через всю комнату. Комната небольшая. Жена говорит:
— Какая неделикатность!.. Приезжать к чужим людям с такими ногами. Такие ноги надо сдавать в камеру хранения!
И вдруг троюродный больной заявляет нам посторонним голосом:
— Дорогие, пока не поздно, везите меня в больницу целиком — с ногами, и с резью, и с моими двумя чемоданами…
Делать нечего: поймал я левый грузовичок. Самолично этого троюродного сложил в кузов, так сказать, навалом. И привез в больницу. А там говорят:
— Какого района больной? Может, на наше счастье, из другого района? Где прописан?
Я думаю: ну, это — маком!.. Вам, дорогие медики, от него не отвертеться. И быстро даю лично мой паспорт. Тем более — года у него подходящие к моим, лысина подходящая, а нос на фотокарточке в моем паспорте заляпан милицейской печатью.
Ну да, да, конечно, этот троюродный муж возьми и помри от какого-то там острого воспаления при помощи этой больницы… И как водится, мой паспорт больница сама засылает в загс с извещением, что вот, мол, чей это паспорт, тот товарищ вчера помер, и вскрытие показало…
А мне-то ихнее вскрытие ничего не показало! Я, как нарочно, за два дня до этого вскрытия уехал принимать товар в мелкооптовой базе нашего треста в Подольск. А жена моя тем временем уже получила извещение, что я скончался, через управдома. И поскольку меня нет третьи сутки, жена охотно верит, что она уже — вдова.
Я же наутро после извещения возвращаюсь домой, открываю дверь из подъезда своим ключом и, пока раздеваюсь в передней, слышу: в нашей комнате разговаривает моя жена и такая у нас есть соседка — Люция Прохоровна. Она, знаете, ведущая язва на все восемьдесят квартир нашего дома.
И вот я слышу из передней, что Люция Прохоровна постным голосом говорит:
— Эх, Семен Иваныч, Семен Иваныч, как же это он?
А Семен Иваныч — это мое имя. Я насторожился.
Люция продолжает:
— Как сейчас помню, на той неделе встретила я Семена Иваныча у нас на лестнице. Он, как сейчас помню, несет сумку с овощами. Увидал меня, говорит: «Не хотите ли, Люция Прохоровна, морковочку, на память?..»
И тут уже я вспомнил: она тогда у меня эту морковь из авоськи сперла.
— Отчего же все-таки он скончался, Марья Петровна?
Моя жена — Марья Петровна — отвечает:
— Кто же его знает?.. Помните, какой у него был характер? Он мог в пьяном виде подсунуться под машину…
Я вхожу в комнату и спрашиваю:
— Мусечка, кто это мог подсунуться?
И вдруг моя жена вскакивает на кушетку обеими ногами, пятится назад, и рот у нее хлопает, видно, сам по себе, так вот: ба-ба-ба-ба-ба-ба… Я гляжу на Люцию, а эта на четвереньках ползет к двери.
Потом жена кричит:
— Разве ты еще живой?!
Люция Прохоровна — ей:
— Не заговаривайте с ним! Это — вурдалак, упырь, он с того света!!!
Я тогда говорю этой язве:
— Сама ты — упырь и морская свинья! Брысь отсюда сейчас же!.. Мусечка, — говорю, — неужели ты думаешь, что я к тебе явился с того света?!
Жена говорит:
— Я от тебя могу ожидать какого хочешь свинства…
А только мы с нею разобрались, как и что, — приходит наш управдом. Я, значит, прилег на кушеточку; он меня не замечает и обращается к моей супруге:
— Вот какое дело, гражданка Корешкова: придется вам, по случаю смерти вашего благоверного, потесниться. Вторую комнатку мы у вас заберем…
Я отзываюсь с кушетки:
— Илья Степанович, а я ведь — тово… еще не умер…
И сам думаю: как бы он тоже не полез на четвереньках. Но управдом спокойно так поворачивается ко мне и говорит:
— Вы, может быть, еще и не померли. Но вот владелец этой комнаты — гражданин Корешков, Семен Иванович, — тот, как говорили в старину, «в бозе почил».
Я спрашиваю:
— А кто же такой тогда я?
Управдом отвечает:
— Мне это неизвестно. Предъявите свой паспорт, и я вам скажу: кто вы такой.
Меня даже в пот бросило. Я ему:
— Товарищ управдом! Илья Степанович! Ведь я у вас в доме двадцать четыре года живу. Мы с вами в этот отрезок одной водки выхлебали литров по шестьсот на брата!
А он:
— Водка сюда не касается. Супруг этой дамы — товарищ Корешков — официально и документально помер. А вы имейте в виду, что я вам не разрешу ночевать без прописки. Пока!
И ушел. Управдом то есть… Вот положение! Жена — та просто воет как белуга:
— Ой, Сеня, я предчувствую, что нам с тобой больше не жить вместе! Если даже тебя оформят со временем, то, безусловно, на какую-нибудь другую фамилию. И мне придется с тобою по суду разводиться, что бы за тебя же выйти замуж… Вой-вой-вой!..
Я послушал, послушал и кинулся из дома. Куда? Конечно, в больницу, где я умер. Прихожу в больницу, в ихнюю канцелярию, и говорю какой-то там грымзе в белом халате:
— Товарищ, дело, видите ли, в том, что у вас скончался один больной, но этот больной вовсе не я.
Грымза смотрит на меня осклизлым взглядом и заявляет:
— Гражданин, вы думаете, что вы говорите?
Я ей:
— Конечно. Я-то, как видите, жив, а мой паспорт вы заслали в загс как якобы умерший.
Она говорит:
— Это кто — паспорт у вас умерший? Вы что — вы пили?
А я ей:
— Нет, вы только послушайте: умер моей жены троюродный муж; а я — сами видите — живой. Можете даже меня потрогать!
Грымза тогда говорит:
— Зачем вас трогать, когда вы и так тронутый?.. Идите, идите себе, гражданин: у нас больница по внутренностям, мы психических не берем…
— Не уйду! — кричу. — Скликайте ваших профессоров! Пускай они сделают конвульсиум и дадут справку, что я живой!!!
Грымза только откинулась назад и сказала еще одной:
— Клава, сбегай за санитарами. Это, безусловно, припадочный.
Мне еще не хватает, чтоб меня теперь загребли санитары. Безусловно, я из этой больницы бегом…
И прямо к себе на службу. Прямо к своему заведующему, товарищу Терникову. Говорю ему:
— Мне даже совестно вам докладывать, товарищ Терников, но вот какая петрушка… Меня тут случайно записали в покойники, хе-хе…
Терников отвечает:
— Да, да, я знаю. Мы уже отчислили тебя приказом ввиду смерти.
— Товарищ Терников, почему же вы тогда не удивляетесь, что я к вам пришел? Или вы считаете, что я — призрак?
— При чем здесь призрак? Мало ли какая у тебя может быть надобность записаться в покойники?.. Растрата крупная… или ты от алиментов думаешь скрыться…
Я уже хриплым голосом ору:
— Нет у меня ни растрат, ни других грехов!.. На коленях вас умоляю: возьмите меня обратно на работу!..
А заведующий:
— Вряд ли, — говорит, — это удобно. Имеется приказ управляющего о твоей смерти. Мы сейчас не пойдем на то, чтобы отменить приказ. Зайди месяца через три; если окончательно не умрешь — поговорим о возможности вновь зачислить тебя к нам…
И вот, дорогие граждане, плетусь я к себе домой и думаю: быть мне покойником до самой смерти. А навстречу мне попался некто Фисаков — председатель нашей кассы взаимопомощи. Он мне замечает:
— Послушай, Семен Иванович, отворачиваться тебе особенно не приходится. Ты лучше скажи: когда ты отдашь ссуду?
— Какую еще ссуду?
— Здрасте! Да ты у нас в кассе брал сорок рублей или нет?!
Ну, думаю, теперь настал мой черед поиздеваться.
— Ах, да, — говорю, — при жизни еще я что-то такое брал… Но поскольку я теперь умер, попрошу задолженность списать. Пока!
А дома я буквально свалился на кушетку. И лежу воистину как труп. И на четвертые сутки приносят мне повестку в нарсуд.
«Так! — думаю. — Выселяют по суду. Ну ладно. Только я потребую, чтобы меня из дома вывозили исключительно на катафалке. Покойник так покойник!..»
И вот я иду в суд. Выходит судья и говорит:
— Слушается дело по иску кассы взаимопомощи сотрудников треста райочистки к Корешкову.
Я кричу:
— Как?!
А судья:
— Помолчите. Ваша речь впереди. Кто будет говорить от истца?
И можете представить: выступает вперед Фисаков и начинает:
— Разрешите мне, как председателю правления кассы. Этот гражданин брал у нас сорок рублей. А как надо возвращать — он возьми и притворись, будто он скончался. Вот этот вот самый, который сейчас прыгает перед вами…
Судья мне замечает:
— Гражданин Корешков! Вы, между прочим, не в балете. Уймите свои ноги! И объясните суду, будете вы платить или нет?
Я говорю:
— Поскольку я, гражданин судья, на сегодняшний день являюсь покойник, я привык, что на том свете у нас всё на шермака…
Судья тут же пошептался с заседателем и объявляет:
— Прошу всех встать. Народный суд в составе… — и так далее… — решил: иск кассы взаимопомощи удовлетворить, а гражданина Корешкова, который обманным образом включил себя в число умерших, считать живым, обязать милицию выдать ему паспорт, и ввиду того, что означенный Корешков позволил себе заявить на суде, что якобы он есть призрак, и при этом танцевал, то оштрафовать его, Корешкова, на десять рублей. Решение может быть обжаловано в десятидневный срок.
Я как закричу:
— Какое обжалование?! Возьмите с меня двадцать рублей, только верните скорее паспорт!
Судья погрозил мне пальцем и ушел в совещательную комнату.
А я как кинулся целовать этого Фисакова… всего обслюнявил! Он еле от меня вырвался…
Пришел я домой. А там управдом, а с ним Люция Прохоровна. Управдом говорит мне:
— Что же, бывший гражданин Корешков, освободите вы комнату или нет? Я вижу: склочник вы, а не покойник, вот что!
А я:
— У нас на том свете все склочники. Что, я вам еще не являлся во сне, нет? Жалко!
Тогда Люция Прохоровна говорит:
— Вы! Бывший жилец! Имейте в виду, что у меня есть договоренность: я буду менять свою полутемную комнату на эту, которая освободилась из-под вас.