— Так ведь…
— Что «так ведь»?
— За мной хотела зайти Наташа Зайцева: мы условились на волейбольную площа…
— Никаких Наташ! Еще чтобы мне пристегивали бытовое разложение: дескать, какие-то там девицы ходят…
— Петенька, она же — не к тебе, она — к Павлику… Ихнее дело молодое…
— Вот именно: ихнее дело — молодое, они еще нагуляются!.. А мне на старости лет не хватает отвечать перед партбюро — за что? — за девиц!.. Нет уж, до завтра потерпите без волейбола!.. Ну, кажется, всё!..
— Ты еще не говорил, что именно на стол ставить — в смысле угощения.
— А, да, да… Водку, безусловно, не подавать. Водка по нынешним временам — сигнал для проверки по линии того же быта. А вот с вином как?.. Лучше ты, Клавдия, оберни бутылочку портвейна бумагой, и сделаем вид, будто специально для них посылали за алкоголем. А так, мол, в доме не держим!.. Да не в газету заворачивай, а возьми настоящей оберточной бумаги… Что, Вовка сигнала не подает еще?
— Пока нет…
— Странно!.. Что же их могло задержать?..
Детский голос вступил еще раз:
— А вон в шаду дяди и тетя штоят…
— Где, где, где?! — нервно переспросил Лаврёнышев. — Какие дяди и тетя?..
Через полминуты он уже высовывался из окна и сладким голосом зазывал:
— Товарищ Свиристенко! Товарищ Батищев! Товарищ Карпухина! Куда же вы, друзья?.. Мы вас, можно сказать, с утра ждем…
Но представители общественности в это время уже выходили в боковую калитку. А когда сам Лаврёнышев добежал до этой калитки, все трое садились в машину.
И на вопрос шофера: «Что ж так скоро?» — Свиристенко ответил:
— Нет, не скоро… пожалуй, именно долго. Чересчур долго даже мы терпели, а — кого? Как вы думаете, товарищи?
Товарищи только вздохнули. Машина тронулась и, набирая ход, сравнительно легко оторвалась от догонявшего ее Лаврёнышева. Лаврёнышев остановился, но еще некоторое время делал рукою вслед машине пригласительные жесты: дескать, просим, ждем вас, стол накрыт и прочее. Он даже щелкал себя по горлу, обещал угостить вином…
Пассажиры машины молчали с полчаса. А потом Карпухина, так сказать, подбила итоги:
— Вот что значит, если зайти к иному… со стороны кулис…
И все трое представителей общественности грустно покачали головами.
Тяга к дружбе
Стало известно, что освободившуюся комнату отдали научному сотруднику. Обитатели квартиры чувствовали себя польщенными званием будущего соседа, хотя никто его не знал.
Когда в утро переезда непривычно широко раскрытые двери, пропустив ставший на дыбы матрац, обнаружили жену ученого, озабоченную, в сбитой на сторону шляпе, с баулами в руках, — Мария Степановна Хвиснева из крайней по коридору комнаты уже стояла в прихожей, воспроизводя своей улыбкой хлеб-соль.
— Наконец-то вы! — сказала Мария Степановна. — Я вас так ждала: ну, думаю, будет хоть еще одна интеллигентная дама в квартире. — И, понизив голос, добавила: — Без вас тут буквально задыхаешься — такая грубая публика, все рабочие… И привет профессору!
Через полчаса Мария Степановна просунула в комнату новых жильцов свою голову в мелких кудряшках. Голова повертелась, осмотрела все и зашептала:
— Еще скажу: не доверяйте Милохумовым — ихняя комната сейчас из прихожей. Сам — алкоголик, а у самой любовник и характер.
Под вечер, когда научный работник с женой сидели в прибранной уже комнате, что-то зашуршало в замочной скважине, и через пять секунд дверь приоткрылась. Мария Степановна снова просунула голову:
— Я смотрю, ваш чайник долго так не кипит, то пойдемте лучше ко мне почайпить. Милости просим без церемонии, как соседи и интеллигенты!
Ученый вежливо отказался, сославшись на усталость.
Наутро новая жиличка заметила исчезновение корзины, оставленной в коридоре. Корзина нашлась на черной лестнице, и была сильно помята.
— Это я выбросила, — сухо сказала Мария Степановна. — Вы не хотите со мной быть в дружбе, чай пить брезгуете… Вообще, видно, чересчур об себе понимаете, что есть наука. Тогда и колидор занимать я не позволю!
В течение трех дней после этого Мария Степановна старалась насолить новым жильцам: она подливала воду в суп, прятала и грязнила посуду, крала письма, пачкала мебель и многими другими способами мстила за отвергнутую дружбу. А на четвертый день совершенно неожиданно голова Марии Степановны просунулась по-прежнему в комнату новых соседей:
— Что это ваш чайничек долго так не кипит?.. Может, зайдете ко мне почайпить? Нехорошо нам, интеллигенции, жить совершенно врозь, перед людьми даже довольно совестно…
Поскольку приглашение и на сей раз было отвергнуто, Мария Степановна немедленно возобновила военные действия с тем, чтобы через неделю опять предложить мир. И снова мир был отвергнут.
Но однажды к новым жильцам пришли гости. Их праздничный вид и веселые голоса, суета хозяев вызвали зависть всей квартиры.
Забрав с кухни чай и приготовленное там угощение, ученый и его жена скрылись в своей комнате. Очень скоро в дверь постучали резко и громко.
— Граждане! Довольно даже бессовестно, — послышался голос Марии Степановны, — довольно даже хамство становить галоши в колидоре, чтобы с их текли лужи!
Гости неловко замолкли.
Жена ученого вышла на кухню. Стараясь сдержаться, она сказала Марии Степановне:
— Что вам от нас нужно?
Мария Степановна взяла нагретый профессорский чайник и воду из него молча вылила в раковину. Жена профессора дрожа повторила:
— Что вам нужно?
— Я хочу дружить с вами. Позовите меня сейчас к себе, — спокойно сказала Мария Степановна и протянула руку к подносу с посудой ученого.
— Никогда!
Мария Степановна не торопясь выбрала чашку и бросила ее на пол.
— Боже мой… Что же это?!.. Никогда!
Мария Степановна взяла с подноса горку блюдец.
Жена ученого сдавила себе ладонями виски. Из комнаты доносился возобновившийся разговор. Ссора вышла бы громкой, и было бы совестно перед гостями.
— Хорошо, — сказала жена ученого, — я согласна. Идемте к нам в гости.
Мария Степановна подозрительно глянула ей в лицо и не спеша, аккуратно поставила посуду обратно на поднос.
— Я сейчас, — весело заговорила она, — я только приоденусь немножко: все ж таки чужие интеллигентные мужчины у вас… засмеют, если что не по моде и вообще некультурно у меня будет…
Через двадцать минут она постучала — на этот раз тихо и деликатно — и вошла к профессору свеженапуд-ренная, в кружевном воротничке. На голове прыгали крупные, завитые на полгода локоны.
— Познакомьтесь, — сказала жена ученого, закрыв глаза и крепко сжав руки, — наша соседка…
Мария Степановна улыбалась, показывая золотые коронки на резцах.
— Ох, сколько народу!.. Я уж не буду со всеми за руку. Позвольте мне сделать общий здрассте…
Хочется поговорить(почти по Чехову)
Кому поведаем печаль свою?
Каблукова — работника товаропроводящей сети — несправедливо уволили со службы. Каблуков подавал жалобы, хлопотал, надеялся и отчаивался и, наконец, обратился к прокурору. Прокурор предложил явиться за ответом через неделю.
За это время Каблукову удалось достать новые справки и выписки из отчетности, которые казались самыми убедительными.
В одиннадцать часов утра Каблуков сидел в приемной прокурора и в сотый раз мысленно повторял речь, которую он произнесет сейчас, предъявляя новые документы.
Очень скоро Каблукова ввели в кабинет прокурора. Прокурор поднялся навстречу и ласково заговорил:
— Товарищ Каблуков, если не ошибаюсь?.. Ну, ваше дело мы решили.
— Как то есть решили? — холодея, переспросил Каблуков.
— Решили в вашу пользу. Мы предложили администрации восстановить вас на работе.
Каблуков охнул от радости. Сейчас же появилась мысль, что надо как-то ответить прокурору, но в голове была только заготовленная речь. И поэтому Каблуков начал так:
— Спасибо вам, товарищ прокурор. Тем более я имею новые данные… Вот, взгляните, справка… «Дана сия в том, что шпингалеты, задвижки и щеколды, отпущенные с базисного склада 13 декабря по наряду №… приняты по акту и сданы нам…» Видите: сданы! Идем дальше. Вот удостоверение с места моей прежней работы… Читайте: «Гр-н Каблуков В. С. проявил себя как общественник, а также как незаурядный работник на скобяном фронте…»
Прокурор мягко перебил:
— Все это сейчас несущественно. Мы уже сделали свой вывод…
Тут прокурор обратился к вошедшей секретарше и приказал:
— Вера Митрофановна, дайте на руки вот товарищу Каблукову копию нашего решения. — И опять Каблукову. — Мы уже послали это решение туда — на место вашей работы.
Каблуков судорожно перебирал в памяти все свои претензии, доводы, обиды.
— Товарищ прокурор, а кто же мне заплатит за вынужденный прогул?! — жалобно воскликнул он.
Прокурор кивнул головой и пальцем указал на секретаршу:
— В бумаге все есть. И про оплату сказано… Вера Митрофановна, меня еще кто-нибудь дожидается?
Поблагодарив прокурора, Каблуков вышел в приемную. Пока секретарша искала бумагу, он с удивлением ощутил, что не удовлетворен оборотом, который приняло дело. Энергия, накопленная для защиты своих интересов, убедительные новые данные к документы — все это требовало применения. И, подойдя поближе к секретарше, Каблуков заговорил:
— Вы как будто в курсе моего дела, товарищ?.. Ни с того ни с сего увольнять человека! И заметьте: во время командировки. Я приезжаю, а мне говорят: «Вы уже больше не заведующий скобяной секцией». Почему? Что? Как? А вот: «Так и так, мол, допускаете затоваривание в отношении шпингалетов, задвижек и щеколд…» Я — туда, я — сюда… А щеколды завезены, именно когда я был в командировке… Да вот она — справка… Видите: «Дана сия в том, что шпингалеты, щеколды и задвижки…»
— Распишитесь, товарищ, в получении копии, — равнодушно сказала секретарша.
Даже изучение этого волнующего документа не охладило Каблукова. Копия прокурорского решения была почти выучена наизусть, и опять захотелось поделиться с кем-нибудь так и не высказанными доводами.