. Они вполголоса переговариваются на посторонние темы. А Председатель подписывает протоколы предыдущих заседаний жюри, которые ему подкладывает Лейб-секретарша. На большом мольберте стоит картина, подлежащая обсуждению. Электрическая люстра в шесть лампочек бросает резкий свет на картину.
Председатель (продолжая читать протоколы). А что мы сегодня будем реза… обсуждать?
Лейб-секретарша. Вот эту вещь, Гаврила Александрович…
Председатель. Тематика? (Загородившись рукою от света люстры, глядит на картину.)
Лейб-секретарша. «На водной станции».
Председатель. Как, как вы говорите?
Шустрый член жюри. Темочка пикантная, я бы сказал, Гаврила Александрович. Изволите видеть: автора картины интересуют такие сюжетики, где побольше обнаженных тел женских… Ну, и мужских…
Тощая. Примечательный факт, знаете ли!
Мрачный. Вот именно!
Председатель (все это время вертя головой, искал точку зрения, которая освободила бы для него картину от ярких отбликов люстры). Ничего не вижу… Ну, бог с ней… А сколько лет автору?
Лейб-секретарша. Двадцать восемь… Перед вами его анкета, Гаврила Александрович… там все есть…
Председатель. Двадцать восемь лет!.. А уже норовит картины писать… (Ворошит бумаги.) Где, где?.. Вот это?.. Ага!.. (Читает.) «…Скипидаров Ал. Ив… мужской… 28… Институт имени… Нет. Нет… Нет… Да. Нет… Да… Нет… Боже упаси… Не подвергался, не привлекался… Не избирался…» Ну что ж… введите автора картины!
Общее движение. Лейб-секретарша быстро выходит. Члены жюри сближаются друг с другом и все сразу оживленно говорят вполголоса. Председатель сидит как изваяние, не принимая участия в этой беседе. Возвращается Лейб-секретарша шагом конвоира. За ней растерянно идет Художник.
Художник (заикаясь от волнения). Здравствуйте, товарищи…
Все, кроме Истеричной, кивают ему головами. Только Тощая отвечает ему словесно.
Тощая (ехидно). Да уж… здравствуйте, если можно так выразиться…
Председатель молча показывает Художнику на свободный стул. Художник послушно опускается на этот стул. Лейб-секретарша заняла место у торцовой грани стола, взялась за карандаш, готовая творить протокол.
Председатель. Ну что ж, начнем, пожалуй?..
Художник (громко глотнул слюну). Уум…
Председатель. Вы что-то хотите сказать?
Художник. Нет, нет, что вы!..
Председатель. То-то… Итак, сегодня на заседании жюри нашей будущей выставки только один вопрос: надо решить, как же нам все-таки быть с картиной вот… молодого художника — товарища… товарища…
Лейб-секретарша. Скипидарова…
Председатель. Правильно!.. Кто желает высказаться по поводу этого… полотна?
Пауза.
Шустрый (наклонился к своему соседу и вполголоса зашептал). Тс… пс… тс… пс… трыс… пс…
Председатель (Шустрому). Вы, что ли, хотите высказаться?
Шустрый. Никак нет, Гаврила Александрович!
Тощая (кашлянула). Кхе-кхе…
Председатель. Вы, Ксения Михайловна?
Тощая. Нет, нет! Я, если можно, потом…
Председатель. Тогда, может, вы, Николай Леонтьевич?
Мрачный. Пока воздержусь…
Пауза продолжается. Все отворачиваются друг от друга.
Председатель. Товарищи, ну, что же мы будем играть в молчанку? Не нужно нам играть в молчанку. Нам нужно игра… то есть высказываться. Автор этой картины… Какой бишь сюжет?
Шустрый. «На водной станции».
Председатель. Вот именно… Автор картины — молодой художник, подающий надежды. Кто же посмеет сказать, что он не подает надежд? Он подает. И долго еще будет подавать. У нас ведь, если кто начал подавать надежды, то, как правило, так и подает их лет сорок кряду… (Печальный вздох, поддержанный всеми членами жюри.) Да. У автора, надо думать, есть это… талант… дарование, одним словом… Почему нам так не думать?.. Давайте будем думать. Это нас ни к чему ведь не обязывает. (Художнику.) Да, да, дорогой мой, мы все считаем, что дарование у вас — бесспорное. И нет сомнения в том, что когда-нибудь вы все-таки прорветесь на выставку.
Общий вздох.
Уж я-то это знаю… Видел такое дело не раз… Прорветесь, как факт!.. Но вот что касается данного полотна…
Шустрый. Ха-ха! Вот именно: «полотна»!..
Председатель. Вы хотите говорить?
Шустрый. Что вы!.. Я еще не просил слова…
Председатель (Художнику). Вот так, молодой человек… Я говорю: все у вас еще впереди. Но — далеко впереди. Чем дальше впереди, тем оно, знаете, лучше. А сейчас вам надо еще подучиться и рисунку, и колорит надо освоить. А композиция? Да знаете ли вы, что каждую картину надо как-то построить?! А у вас что?
Шустрый. Да, что у вас-то?!
Председатель (Шустрому). Помолчите.
Шустрый (растерянно). А?
Председатель. Не мешайте. Я сам расправлюсь… То есть справлюсь… в общем — разъясню… И потом, у вас на картине почти все голые… Ну, конечно, это — наши, советские, девушки… Но тем более их надо было приодеть!.. (Вглядывается в лицо Художника; после паузы.) А где я вас мог видеть?.. Знакомое лицо, ей-богу…
Художник. Так я же… я у вас в бригаде работал прошлый год, когда еще вы писали… то есть все мы писали под вашим руководством это панно: митинг на Дворцовой площади в Ленинграде. Двенадцать тысяч персонажей мы написали, как сейчас помню…
Председатель. А, да… Так вот, молодой человек, не расстраивайтесь особенно. Я тут затеваю еще дюжину фресок. Может, я вас включу в состав бригады… А с вашей личной картиной придется еще подождать… Вот так… Зачем же мы будем играть в молчанку, товарищи члены жюри?
Движение среди Членов жюри. Они пишут записки и шлют их Председателю.
Шустрый. Разрешите тогда мне, Гаврила Александрович…
Председатель. Покороче только. Давай.
Шустрый. Вы меня извините, молодой человек (поклон в сторону Художника), но я лично, когда смотрю на вашу картину, я плачу. Да, да, смотрю и плачу. Невидимыми миру слезами сквозь видимое миру удивление. Что же вызывает мое удивление. Я отвечу. Вся концепция картины. Я подчеркиваю этот термин: кон-цеп-ци-я! Что же меня удивляет в данной концепции? Сейчас отвечу. Эта концепция мне кажется странной концепцией потому, что она как концепция…
Председатель. Да слезай ты с этой концепции. Говори толком!
Шустрый. Сию минуту. Итак, эта конце… эта картина построена на массовом обнаженном теле, если можно так выразиться. Нет, вы не подумайте, что я против обнаженного тела в живописи. Обнаженное тело, или, как говорят на Западе, «ню», вполне закономерно в искусстве. Но «ню» «ню» рознь. И когда мы говорим «ню», означает ли это любое «ню»? Отню!.. То есть я хотел сказать: отнюдь! Ведь по существу наша молодежь настоящего «ню» и не нюхала еще!
Члены жюри, утратив интерес к оратору, перешептываются, смеются и со стуком двигают стулья.
Председатель. Тише, товарищи! Он же дело говорит! (Шустрому.) А ты закругляйся, между прочим!
Шустрый. Я быстро… Да. На чем я остановился? Ах, на «ню».
Мрачный (игриво). Ню и ню!
Общий смешок.
Председатель. Может, успокоимся, а?
Шустрый. В основном, если хотите, я кончил… Советую вам, молодой человек, унести ваше полотно домой и там его доработать, если сумеете…
Тощая. А я не советую.
Шустрый. Что?
Тощая. А я, говорю, не советую работать над этим, произведением. Вы разрешите мне, Гаврила Александрович?
Председатель. Прошу вас, Ксения Михайловна.
Тощая. Сперва я хотела бы спросить у автора этой… этой, с позволения сказать, картины: что здесь изображено?
Художник. То есть как что?.. Это же видно… Картина — перед вами.
Тощая. Именно: передо мной! Потому-то я и спрашиваю: что вы хотели изобразить вот этими странными линиями и нелепыми контурами? Что?!
Художник (пожав плечами). Ну, я не знаю… ну, неужели непоня…
Тощая (перебивает). Ага! Вот вы сами сказали сейчас: «я не знаю»! И вы не представляете себе, до какой степени это верно! Действительно, неизвестно: что здесь изображено. Идем дальше. Еще вопрос: если бы в конце концов зритель разобрался бы — я говорю «бы», — разобрался БЫ, в чем заключается сюжет картины, если БЫ это произошло БЫ, — как вы думаете, что он сказал БЫ?..
Художник. Не понимаю вопроса…
Тощая. Ах, вы не понимаете! Хорошо. Я вам могу помочь понять вашу собственную картину! Итак, вы задумали изобразить, так сказать, триумф молодости. Именно: триумф! Другого термина, простите, я подобрать не могу. Смелая советская молодежь овладевает водной стихией. Тут же солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья — безотказно работают — на кого? На наших юношей и девушек. Таков был ваш замысел?
Художник. Почему был?.. Он и есть…
Тощая. Нету его! Нет!
Художник. Позвольте…
Тощая. Не позволю! Ни вам, никому другому не позволю! Не позволю подменять живопись — чем? — порнографией! Да, да, порнография! Я сама купаюсь в реке, бываю на пляже… когда там никого нет… Но разве можно в искусстве позволять себе такое?! Вот вчера мы тоже отвергли одну картину из партизанской жизни… Так там любо-дорого посмотреть: персонажи картины — все в ватниках!
Художник. На пляже в ватниках?!
Тощая. Зачем? Зимою в лесу, но что это меняет? Короче — я не имею основания полагать, что эта картина написана, так сказать, сознательно… Но я но могу утверждать, что вы не понимали, что вы содеяли. Поэтому я вам рекомендую: очень и очень подумать над тем, куда вы скатываетесь! Я кончила, Гаврила Александрович.