У человека — ничтожный нос, но ковыряет он его часами. Что-то мистическое!
— Не понимаю, зачем она ему сказала, что я — дура. Будто человек сам не разберет!..
Общественное его положение: брат тенора.
У нее глаза самолюбивой коровы.
Цыганка пела, открывши рот и наклонив голову набок. Лицо — печальное. Ни дать ни взять — у зубного врача сидит.
Уныло, утомительно, назойливо вежливый человек.
Красивая девушка себя самое рассматривает как очень дорогой подарок будущему мужу. Такой дорогой, что и дарить, в сущности, некому: достойного не видно… И от этого — на лице грусть…
— Знаешь, тетя, уж я не люблю уж этот градусник…
— Почему, деточка?
— Всегда я от этого градусника только болею… Как поставишь, сейчас — эта, как ее? — температурка…
— Никогда не заведу себе собаку.
— Почему, Анна Николаевна?
— Собака — это тот же человек.
— Почему?
— Она жрет, как лошадь!
Очень большим ростом наградила его судьба. Он даже стеснялся говорить «у меня под ложечкой», а говорил застенчиво: «Вот тут, под ложкой, знаете…».
А в молодости профессия у нее была такая: она исполняла в цирке роль жены всех артистов, которым, по случаю смертельного риска при выступлении, надо было на публике прощаться с женою перед полетом, вхождением в клетку, поднятием автомобиля и прочими подвигами. И она очень убедительно прощалась. Плакать не плакала, но трагически играла бровями, поворачивалась, чтобы было видно со всех мест, вздыхала…
Прохожий услышал голос из полуподвального этажа и остановился, чтобы подслушать. Оказалось радио. Тогда прохожий огляделся и пошел дальше…
Девушка в платье с узким вырезом на спине. Вырез — совсем как в арбузе…
Ее мечта: обставить комнату современной мебелью из металлических труб — во вкусе бор-машины.
Парень вдруг запел: «…Выйди, милая моя!» А голос у него был такой, что сделалось ясно: если милая выйдет, он ей немедленно проломит голову.
Акварели на стене, посильно изображающие элегантную и высокую блондинку, рассказывали, что думает о себе толстенькая и коротенькая хозяйка комнаты, которая намазала эти картинки.
Художник не учился систематически своему искусству. И, желая скрыть это, добавляет от себя на лице рисуемого им человека еще несколько мускулов, каких в природе не существует.
Певица пока пела, так хлопотала обеими руками, что очень хотелось увидеть ее в положении Венеры Милосской.
— После менингита человек либо умирает, либо остается идиотом. Я это точно знаю: у меня у самого был менингит.
Он вел себя как душа общества на похоронах: сдержанно, но с сознанием того, что привлекает к себе общее внимание.
— У меня жена — типа «Ксантиппа».
Раздобревшая супруга обеспеченного товарища. Производит такое впечатление: самовар в панбархате.
У него — узкоЦЫпленочная шейка и плечики.
— Кого это хоронят, сынок?
— Милиционера, бабушка.
— Царство ему небесное!.. Отсвистался, голубчик!..
Когда он попытался ее обнять, девушка сказала обиженным тоном:
— Вот уж я не надеялась, что вы будете себя так вести!..
— Ну вот, на душе у меня полегче стало…
— Поела ты, что ли?
— Нет. Отругала я его, как хотелось… Фффу…
— Товарищи! Я лично — ампутант правой ноги.
На эстраде «фельетонистка», произнося патетически-сатирический монолог, грозно обращалась к зрителям:
— Граждане! Имейте же стыд и срам!..
Размеры таза не позволяли ей делать вид, что она — стремительно-изящная. Приходилось притворяться умной, чуткой и даже душевно глубокой. Такая одухотворенность, и всё из-за таза!
Калорийная красавица!
— Он же форменный неврастеник!
— Ах, боже мой!.. А кто у нас теперь ВРАСТЕНИК?!
Только одну букву «у» пропустила она в своей надписи на фотографии; и эта отсутствующая буква полностью определила характер написавшей. Судите сами:
«Валерию от тоскющей Капы».
— Моей маме шестьдесят семь лет, а она сломала ногу… Ну, скажи: МНЕ это нужно?!
Строгий милиционер у входа в клуб повторял парню, который очень хотел пройти:
— Я сказал — не пустю! — значит, не пустю!
У нее своя арифметика идиотки:
— Если мне за шкаф дают пятнадцать рублей, а ко мне приехала моя тетя, которой я не видела двадцать лет, так ясно, что я шкаф не продам, а отдам тете!..
И правда: двадцать ведь больше пятнадцати…
В загсе разъяренный матрос стучит кулаком по столу, за которым сидит сотрудница, регистрирующая браки, и кричит:
— Как вы могли меня с нею записать, когда вы видели, что я был выпивши?!
Читали вслух длинную резолюцию, которую надо было утвердить. Это были двадцать пять страниц обычной бюрократической болтовни. Дочитали. Председательствующий спросил:
— Кто хочет высказаться?
И молодая длинноносая бюрократка в очках почти простонала в истоме, оценивая резолюцию:
— Хорошооо…
О подхалиме говорят иногда:
— Он-то? Пришей-пристебай при директоре — вот он кто.
— Ну, хорошо, она-то — знатный человек. Женщина выдающаяся. А муж у нее чем занимается?
— А ничем. Так — приженер… При своей жене есть.
— Что это собачка у вас такая худая, товарищ сторож?
— А!.. Если этой собачке создать условия, она, безусловно, перестанет сторожить.
— Знаете, доктор, и сердце у меня болит, и сюда вот отдает — в крыльца на спине, и печень скучает, и под ложечкой сосет, и поясница ноет, и в животе что-то вроде щелкает, а главное — сама я себя плохо чувствую…
Аргумент в споре у дамы:
— К сожалению, я этого не знаю, но я вас уверяю!..
Запас вежливых слов у него был столь ограничен, что, когда ему захотелось быть учтивым в вагоне, он постучал в соседнее купе и сладким голосом спросил:
— К сожалению, у вас нет чайничка?..
Хитрый «стрелок», просящий подаяния в вагоне пригородного поезда, останавливается у дверей и сиплым басом возглашает:
— Граждане! У женщин не прошу: женщины меня не поймут. Прошу исключительно у мужчин. Почему? Не на хлеб прошу, а на сто грамм!..
Общий смех. Собрав благостыню, «стрелок» встряхивает кепку с полученными деньгами и, уходя, изрекает:
— Спасибо, однополчане!..
Сперва я постриглась по моде, а потом опять отпустила волосы в длину…
— Там можно было бы украсть пару сапог… Но я не украл… И потом меня из-за этого так совесть мучила!..
— Мой муж — хороший… его все любят… Только я его не люблю…
На даче, где живет литературный критик, висит дощечка: «Злая собака». А пониже карандашом приписано: «и беспринципная».
Чувство языка у народа: в селе, вокруг которого расположены дачи, старик сказал:
— Дачники наши начинают съезжаться. Коки-то Наки уже приехали.
Неподалеку была дача известного летчика Кокинаки…
В психиатрической лечебнице — какое-то собрание. Посетитель идет по коридору и слышит фразу из речи очередного оратора на этом собрании:
— И прав был товарищ из буйного отделения, когда он отмечал…
Недоверчивый и малообразованный начальник решил проверить: не обманывает ли его агент по снабжению, говоря, что в каждой закупленной им пачке фотобумаги — сто листов. Начальник при полном освещении распечатал и пересчитал бумагу. Количество бумаги вполне соответствовало указаниям на обертке. Но после этой операции «засвеченная» бумага уже никуда не годилась…
Начальник был крайне удивлен и даже обижен.
У ребенка закатился мячик под кровать. Он просит достать его. Мать говорит; достань сам. Ребенок полез было, но отшатнулся.
— Ну, что же ты?
— Ой, там под кроватью уже поздно!..
— Если мне не создадут условия для работы, я уйду к чертовой матери по собственному желанию!..
— Твое дело — попасть под трамвай. А у меня в скорой помощи знакомство есть!
Его лозунг был:
— Дерзай осторожно!
Зубной врач сказал о бабе-яге:
— Ну, такая типичная ведьма… Непротезированный рот и глаза как при базеде…
Бывают статьи под рубрикой «в порядке дискуссии». А этот автор писал так, что над его сочинениями можно было бы поставить заголовок: В порядке зависти.
Прическа у юноши такая, что ее хочется назвать «Вихри враждебные веют над нами!».
С презрением относился ко всему, что не касалось быта. Называл это «финтистикой», имея в виду слово «фантастика».
В деревне всю ночь выступал собачий ансамбль воя и грызни.
— Я — не кто попало, если хотите знать. Я сам — инвалид третьей группы! Будьте любезны!
Кто бы и что ни делал и ни говорил, где бы ни собирались люди, он подходит, расталкивая всех, и спрашивает бесцеремонно:
— Чёщетут? (Чего еще тут?)
Хвастун. О чем бы ни рассказывал, кончается всегда так:
— Тогда позвали меня и спрашивают; как быть?! Я говорю: так, так и так!
— Если бы она шилохвостила, я бы ее убил!
Очеркистка-умиленка. О чем бы ни писала, всё ее умиляет.
Оратор на собрании 8 Марта говорил:
— Товарищи, женский праздник номер восемь мы справляем потому…
Вздохнул и сказал:
— У нее — туркибулез…
Он думал, что вежливо — это значит многословно.
Собака загрызла кота-селадона. Пожилая хозяйка кота предалась культу покойника.
Собака скулила, как гавайская гитара, и хозяйка ее гордилась этим изыском своей сучки.
— Позвать мне шоферей!
От гурии до фурии один шаг.
Нормальный состав редколлегии в журнале: лебедь, рак да щука.
В городе К. в моде был такой фасон дамских платьев, чтобы он обрисовывал и даже выпячивал диафрагму. Если диафрагма не выдавалась у данной женщины сама по себе, платье помогало ее создать.