– Вы тоже свою магическую силу проявите? – спросила я.
Взгляд Ксавье метнулся ко мне.
– Вряд ли это будет необходимо.
– Почему нет? – не унималась я. – Вы велели не сдерживать своих чувств. Дескать, это магии вредит.
Ксавье побледнел и ничего не ответил.
Я нерешительно шагнула к нему.
– Вчера ночью я увидела в ваших глазах панику. Страх. Гнев. Дело было в том снадобье и во мне – в том, что я оказалась так близко к нему. Это разозлило вас.
Ксавье уставился на траву:
– Вашей вины там не было.
– Однако вы расстроились.
Ксавье поджал губы:
– Если я разозлюсь, это поможет вашей подготовке?
Мне очень хотелось увидеть, что скрыто за его странной, бесчувственной маской.
– Это помогло бы мне.
Ксавье достал из корзины желто-коричневую чашку и вместе со мной подошел к краю склона.
– Можно сосчитать до трех, – предложила я.
Казалось, если задеть Ксавье, его унесет ветром. Сжимающая чашку рука дрожала.
– Да, – отозвался он. – Считать буду я. Сосредоточьтесь на том, что вас злит, и на счет три бросайте кролика.
Я закрыла глаза.
Горожане, шарахающиеся от меня, как от бешеного животного. Папа, отплевывающийся азалиями, – все по моей вине. Яд моей магии, растекающийся по его телу.
– Раз.
Резкий тон Ксавье вчера ночью. Его злой взгляд, его рука, отталкивающая меня от котла. Его повернутая ко мне спина. Отказ от моей помощи. Невозможная, упрямая скрытность. Нежелание общаться со мной на протяжении пяти лет.
– Два.
Моя мать, которая исчезла из нашей жизни, бросила нас с папой, вынудив его работать до изнеможения, чтобы меня прокормить. Вред, который она нанесла обществу. Члены Совета, которые следили за мной и наказывали меня. Мои учителя, считавшие, что «она, возможно, труднообучаема, как ее мать». Ночи, когда я слушала, как плачет папа. Зияющая дыра, которую мать оставила в нашей семье. Она разбила сердце папе, а теперь я отравила его своей магической силой.
– Три.
Я швырнула фарфорового кролика с края выступа и проследила, как он подскакивает, затем живописно разбивается о камни. Чайная чашка Ксавье присоединилась к розовым осколкам у основания склона. Мы снова полезли в корзину – я взяла сахарницу, Ксавье – блюдце – пару разбитой чашки.
– На этот раз кричите, – велел он со вздымающейся грудью. – Я сделаю то же самое.
Не дождавшись его отсчета, я с негромким возгласом швырнула сахарницу вниз.
– Нет, кричите, – настаивал Ксавье. – Нельзя держать злость внутри, будет только больнее.
– Я стараюсь! – рявкнула я и со всей силы швырнула вниз стеклянное пресс-папье. Оно треснуло, приземлившись у основания склона, а я вдохнула поглубже и крикнула в пустоту. Резкий звук эхом отразился от камней, вернулся ко мне и повлек за собой еще один вопль чистого гнева. Я едва узнала стоящего рядом юношу. Лицо красное, кулаки сжаты, глаза зажмурены. У обрыва стоял настоящий Ксавье. Страх, натужные улыбки, усталость – все они скрывали это.
– Зачем вы мне лжете? – спросила я.
Глаза Ксавье распахнулись.
– Я не…
– Лжете, лжете! О том снадобье лжете. И вы сама настороженность. Мадам Бен Аммар предупредила, что за вами надо смотреть в оба. Почему бы вам просто не сказать мне, в чем дело?
– Это сложно, – ответил Ксавье, скривившись.
– С вашей стороны неправильно… – я бросила с обрыва старые часы, – держать меня в неведении! Только не после того, как мы дали клятву. Мы уже не дети.
Ксавье достал из корзины цветочный горшок и, словно диск, швырнул его вниз кистевым движением. Горшок с грохотом разбился о камни.
– Вы с этим никак не связаны. Ни с моей злостью, ни с моим прошлым – ни с чем.
Раздраженно фыркнув, я бросила с обрыва ярко-зеленый заварочный чайник:
– Но когда-то была связана! Когда-то я была частью вашего прошлого…
– Я обязан обнажить перед вами все закоулки своей души?
– Да! – Я прижала ладонь ко лбу: в глазницах у меня пульсировал горячий белый жар. – Когда-то мы были лучшими друзьями! И все друг другу рассказывали.
Ксавье наклонил голову и снова плотно зажмурился, словно пытаясь что-то вспомнить – или забыть.
– Вы правы. Мы уже не дети. А очень разные люди. – Ксавье стиснул зубы и уставился на сияющий горизонт. – Почему вы меня не навещали?
Слова получились разрозненными и несуразными, как цветок, выросший среди сорняков.
– Я… что?..
Ксавье повернул голову в мою сторону, но глаз не поднимал – вышел эдакий полувзгляд.
– Даже в период ученичества вы наверняка бывали дома, навещали отца. На праздники и так далее. Вы… никогда к нам не заглядывали.
Голос Ксавье звучал чуть слышно. Стал глубже за годы, которые мы не общались, но следы былых интонаций сохранились. Ксавье всегда говорил мягко и вкрадчиво.
– Это вы перестали мне писать, – пробормотала я. – Я отправляла вам весточки, а вы ни разу не ответили. Я подумала, что вы меня ненавидите.
Ксавье передернуло, словно я его ударила.
Он что-то недоговаривал. Я шагнула к нему:
– Почему вы не писали мне?
Обтянутые черными перчатками руки Ксавье сжались в плотные кулаки.
– Мой отец беспокоился, что вы дурно на меня повлияете.
Я нахмурила лоб:
– Но в ту пору моя магия не была такой дикой…
– Дело в вашей матери, – перебил Ксавье и на этот раз осмелился заглянуть мне в глаза. Губы его были плотно сжаты.
В какой-то мере я никогда не исключала такую возможность и опасалась, что причина именно в этом.
– Она… – продолжал Ксавье, вертя в руках нож. – Она отравила сотню человек в нашей округе.
Я хорошо знала об этом инциденте. Мадам Олбрайт передавала мне сообщения о нем, особенно когда стало ясно, что они связаны с моей матерью.
– Я никогда в жизни с ней не разговаривала, – заявила я и сжала кулаки, чтобы перестали дрожать руки. – Почему из-за того инцидента вы перестали отвечать на мои письма?
– Потому что я Морвин! – выкрик Ксавье эхом разнесся по долине. Он поморщился, словно испугавшись собственного голоса. – Отец… отец запретил мне писать. Он сказал, что дружба с вами негативно отразится на репутации семьи.
Гнев горячим воском растекся по моей спине. Мастер Морвин, который принимал нас с папой как гостей и разрешал брать свои книги… Он оказался еще одним человеком, считавшим меня не лучше моей матери. Хотя я была ребенком. Хотя он знал, какая я. И мнение Ксавье обо мне Морвин-старший тоже испортил. Разбил отношения, которые у нас с его сыном когда-то были.
Магия стонала у меня в ребрах, словно старые, ржавые дверные петли. Мать не просто разрушила мою семью, она отравила старейшую, крепчайшую дружбу, которая была у меня в жизни. И даже не присутствовала при этом. Я прижала ладонь к бешено бьющемуся сердцу.
– Простите, мисс Лукас, я… С вами все в порядке?
Вопреки вкрадчивому тону, официальное обращение покоробило меня, потому что подчеркивало дистанцию между нами. Я поморщилась.
Ветер ревел в деревьях на горизонте, сгибая их ветви. Я чувствовала, как слабеет мой самоконтроль. В груди становилось жарко. В ушах шипел чей-то голос. Я снова получила доказательство того, что эмоции и магия у меня всегда будут сильнее воли, что мое единственное назначение – разрушать.
– Пожалуйста, верните меня домой, – попросила я дрожащим голосом.
Ксавье покачал головой. Во взгляде читалось нечто хуже злости – жалость.
– Нам нужно продолжить урок. – Он показал на деревья, качающиеся вокруг нас. – Мать так сильно вас расстраивает?
Какой дурак! Ксавье пытался свалить всю мою боль, весь мой гнев на нее, хотя причин имелось куда больше. Дело в нем, дело во всем. В моих неудачах, в годах, бесцельно потраченных на ожидание Ксавье. И все эти раны следовало вскрыть ради моего собственного образования?
Моя магическая сила дошла до кипения и повалила из меня хриплым отчаянным криком:
– Оставьте меня в покое!
На горизонте мелькнула белая молния. Гром загрохотал быстрой барабанной дробью, дождь полил как из ведра. Внезапно оказавшись под холодной водой, я охнула. Ксавье нагнулся, спешно роясь в корзине для пикника, а я тем временем прижала уже влажный рукав к глазам и затряслась от плача. Даже теплое солнце, источник покоя для всех магов, теперь скрывали темные тучи.
Я оказалась безнадежна. Моя магия не справилась с простым противорвотным снадобьем, а теперь упражнение, не подразумевавшее ничего, кроме крика и разбивания предметов, тоже привело к катастрофе.
– Я не могу это делать, – хныкала я, и мой голос тонул в реве дождя.
Ксавье вернулся с зонтом и – хлоп – раскрыл его над моей головой. Прячась от дождя, я инстинктивно приблизилась к другу, но потом подняла голову и поняла, что нас разделяет лишь дюйм. Мое дыхание ерошило его касавшиеся воротника волосы.
– Мисс Лукас, вы прекрасно справились, – сказал Ксавье. Он протянул руку под дождь так, что капли засияли у него на перчатке. – Только посмотрите, ваша безыскусная магия!
Во мне кипело возмущение. Мы стояли так близко, а сердце у меня стучало так быстро, что я не сомневалась: Ксавье слышит мой пульс сквозь барабанную дробь дождя.
– Хотите сказать, ваша магия? В этом состояла цель? Шанс увидеть, какие фокусы вы сможете проворачивать в один прекрасный день?
Гордая улыбка Ксавье сменилась хмурым взглядом.
– Нет, разумеется, нет. И вспомните, что сами предложили мне свою магическую силу…
– Я была в отчаянном положении! – вскричала я. Внутри у меня что-то сломалось, слезы потекли пуще прежнего. Гром сотрясал землю. Положение мое до сих пор оставалось отчаянным.
Я не сожалела о сделке, которую заключила с Ксавье, но все больше думала о том, что он за человек.
Стоя под дождем, который сама и вызвала, я еще больше уверилась, что не смогу наложить благословение на своего отца.
– Извините.
Я соизволила посмотреть на Ксавье в надежде, что он почувствует, сколько огня у меня в глазах.