И, наконец, умеренность.
– Без переборов, – шепнула я магии. – Просто… легонечко… потянем.
Тронула ящик – и он выскочил со своего места, с громким «бам!» ударился о косточки моего корсета, выбил воздух из моих легких. Все монеты разлетелись; с бешено бьющимся сердцем и пульсирующим от боли животом я опустила ящик на пол.
Грохот поднялся невероятный – я замерла, наблюдая за лестницей. Ксавье точно услышал. Наверняка заподозрил неладное. Я скажу ему, что так вышло случайно. Что я искала чернила. Или что моя магия самовольничала.
Я подождала, потом глянула на часы на цепочке и вздохнула с облегчением. Прошло две минуты, а Ксавье так и не пришел узнать, в чем дело.
Опустившись на колени перед ящиком, я вытащила записную книжку в кожаном переплете и перелистала.
Страницы заполняли указания по приготовлению снадобий. Все были записаны тонким неразборчивым почерком Ксавье. Перечни ингредиентов, цветов, семян, различных масел и кореньев. В правом верхнем углу каждой страницы стояла дата, в углу – крестик. На некоторых листах текст заливали кляксы, похожие на кровоточащие черным раны.
Перебрав рецепты, я нашла самый свежий. Некоторые ингредиенты были перечеркнуты, а наверху страницы Ксавье написал: «Протестировано на девушке на втором этапе поражения “эйфорией”. Варианты 102, 103 неэффективны».
Я села на пятки, и мои плечи опустились. Страшных тайн в этой записной книжке не хранилось – только список нейтрализаторов «эйфории», которые испробовал Ксавье. Общим числом более ста.
Мой большой палец скользил по краям страниц, быстро их переворачивая. Номера наверху становились все меньше: 81, 70, 64, 52, 25, 11… В самом начале шли непронумерованные страницы, а на них – еще больше рецептов, теперь с описаниями и примечаниями:
«Попытка создать противорвотные таблетки».
«Эксперимент с тоником, помогающим бодрствовать».
«Снадобье для избавления от тревоги и меланхолии».
Внутри меня все замерло.
Снадобье, влияющее на сердце. Снадобье от меланхолии. Вспомнился тот мужчина на рынке: как он умолял Ксавье о помощи, об «эйфории»…
Я читала дальше (сердце бешено стучало в груди):
«Я связался с пятью добровольцами для начального этапа испытаний.
Наполнил котел водой из залитого солнцем источника.
Добавил:
• горянку – 12 цветков, оторванных от стеблей, мелко порубленных – для уменьшения тревожности;
• двадцать четыре семени подсолнуха – вселяют оптимизм;
• небольшую банку мелко порубленной цедры апельсина; горячий шоколад – целый заварочный чайник – для бодрости;
• для полноты ощущений – три небольших черенка глицинии;
• цветок красной лилии – для азарта;
• семена желтого мака – для успеха.
Параллельно еще один рецепт: три лепестка желтого тюльпана, дельфиниум, антуриум, лаванда и таволга – для счастья.
Заваривать, мешая против часовой стрелки.
После двухчасового настаивания залью в пузырек. Сообщу о первых результатах».
Судя по дате в верхнем правом углу, запись сделана три месяца назад.
Три месяца назад, когда уехали родные Ксавье.
Три месяца назад, когда он получил невыполнимое задание Совета.
Три месяца назад, когда его магию урезали пополам. Будто… будто в наказание.
Из-за пелены слез слова блекли и расплывались. Я захлопнула записную книжку, засунула ее в ящик, задвинула его обратно. У меня перехватило дыхание. На границах поля зрения заплясали черные точки.
Невозможно! Ксавье не мог создать «эйфорию»! Он слишком хороший, слишком добрый.
А еще очень замкнутый и пристыженный. Ксавье плакал после встречи с Эмили. Если он впрямь создал «эйфорию», то, конечно, мучился угрызениями совести.
Если только Ксавье не врал. Как уже врал прежде. Обо всем. Он скрывал от меня эту тайну, скрывал остальные. Сказал, что если я узнаю правду, то не смогу относиться к нему по-прежнему.
Я медленно поднялась на ноги. Что ж, дам Ксавье последний шанс: попрошу рассказать свою версию этой истории. Магия обжигала мне сердце и пульсировала в мышцах. Ее подпитывали и боль, и злость, и замешательство. Через несколько дней эта сила перетечет к Ксавье.
Как он собрался ею распорядиться?
14
В ранний час следующего утра я порхала по кухне. Чайник засвистел на плите, и я налила кипяток в розовый заварник, благоухающий лавандой и бергамотом.
Заскрипели половицы, и я подняла голову, прижав теплый заварник к своей груди с трепещущим сердцем.
Когда Ксавье вошел на залитую утренним светом кухню, я с удовольствием отметила, что темные круги у него под глазами значительно посветлели. Этот юноша напоминал Ксавье, которого я знала до того, как раскрыла ту записную книжку: доброго и мягкого. Не такого, который станет готовить незаконное и опасное снадобье.
– Доброе утро! – окликнула я его, затем откашлялась, решив демонстрировать чуть меньше восторга. – Вы хорошо спали?
– Да, крепче, чем за многие месяцы. – Ксавье глянул на кухонный стол, сервированный не хуже, чем в кафе. Я испекла лимонные булочки и разложила их на блюдца, расписанные маргаритками. Нашла красивую скатерть, светло-желтую, с полотняными салфетками в тон, и изысканное столовое серебро с монограммой «М», что обозначало «Морвин».
Ксавье взял булочку с блюдечка:
– Это вы… вы их испекли?
– Да, хотя уверена: они не чета тем, что печет мой папа. – Я поставила заварник на стол перед ним.
– И в честь чего это? – спросил Ксавье, отодвигая для меня стул.
– В честь того, что вы спали всю ночь, – сказала я и накрыла колени салфеткой, а Ксавье тем временем сел напротив. – Настаиваю, чтобы вы что-то съели. Вид у вас не самый здоровый.
Друг негромко засмеялся и налил чай: сначала мне, потом себе. Я смотрела, как его чашка наполняется темно-коричневой жидкостью.
Затем он поднял ее к носу и улыбнулся.
– Бергамот. Мой любимый вкус. – Ксавье отставил чашку и нахмурил брови. – Погодите минуту.
Живот свело судорогой. Друг знал, что это допрос, а не чаепитие. Он откуда-то это знал.
– Да? – Ксавье показал себе через плечо. – Давненько мы не заглядывали в волшебный буфет.
Я с облегчением расслабила плечи:
– Ой! Да, конечно, я загляну в него. – Затаив дыхание я метнулась к буфету. Вдруг Ксавье накричит на меня? Что, если я неправильно его поняла? И хуже всего – вдруг его любезность насквозь фальшива?
Потянувшись вверх, я дрожащими руками открыла маленький шкаф. Внутри, уже на блюдечке, расписанном маргаритками под стать остальным, лежали две белые меренги. Обе были размером с ладонь; запекшиеся пики напоминали лепестки хризантем.
«Хризантемы для правды».
Я шумно вдохнула воздух. Казалось, дух его бабушки наблюдает за мной из волшебного буфета. Правда пошла бы на пользу всем.
Я поставила блюдце с меренгами на стол перед Ксавье.
– Похоже, вашей бабушке известно, что у нас чаепитие, – проговорила я срывающимся голосом, отчаянно стараясь, чтобы он звучал нормально, бодро и приятно.
– Здорово! – Ксавье взял меренгу. Его глаза так красиво блестели, будто он был соткан из солнечного света. У меня аж пульс подскочил. – Будем здоровы!
– Будем здоровы! – пробормотала я, «чокаясь» с ним меренгой. Едва почувствовала легкий, сладкий вкус пирожного, потому что слишком сосредоточилась на Ксавье. Во-первых, он ел, что было очевидной победой. Но, что куда важнее, друг чувствовал необходимость говорить со мной. Испытывал потребность храбриться.
– Спасибо, что устроили это чаепитие, – поблагодарил Ксавье.
Мои пальцы легонько застучали по цветам на моей чашке.
– Я хочу кое о чем с вами поговорить.
Ксавье выпрямил спину, на губах у него появилась слабая ободряющая улыбка.
– Да, конечно. О чем угодно.
«Хватит быть таким прекрасным!» – беззвучно взмолилась я и сделала медленный, глубокий вдох.
– Я… заметила некоторые вещи. Тревожные вещи. И… понимаю, что я ваша ученица, поэтому просто… хочу откровенности между нами. – Я осторожно протянула затянутую в перчатку руку через стол. Кончики пальцев Ксавье коснулись моих. К моим плечам метнулось пламя, сердце дико заколотилось, в висках запульсировало, и я захотела, чтобы этот странный солнечный кошмар закончился. – Ксавье, вы можете говорить со мной откровенно. Я просто хочу понять. Я… неравнодушна к вам.
Пальцы Ксавье переплелись с моими. Его щеки стали яркими, как лепестки роз.
– Простите, – шепнул он. – Я совершенно не умею скрывать свои чувства. Надо было раньше объясниться. Я… тоже к вам неравнодушен. – Ксавье негромко хохотнул. – С первого дня нашего знакомства. Я уже давно люблю вас.
За мгновение огонь в моих венах превратился в лед.
Такого я точно не ожидала. Хотя в глубине души надеялась на это; захотела этого еще до того, как подобрала подходящие слова.
– Вы серьезно? – спросила я. Казалось, у меня начисто пропала способность дышать.
Ксавье еще крепче сжал мою руку:
– Порой кажется, что я состою из… плоти, крови и страха. Но последние несколько дней напомнили мне, что я ощущал раньше. Когда был с вами. Благодаря вам я чувствую себя храбрым.
Любила ли я Ксавье?
Да, я неровно к нему дышала. А когда слишком долго смотрела на него, мое сердце глупо замирало. Но то же самое я могла сказать и о некоторых других людях, которыми увлекалась, пока росла в Уильямстоне. Почти двенадцать лет Ксавье был мне другом, которому я могла доверять, потом стал призраком, а теперь кем-то совершенно иным. Порой я замечала в нем черты парня, который мне так нравился. Его смех. Его самозабвение. Его скромность. В то же время он совершенно определенно окружил себя стеной, высоченной крепостью тайн. Ксавье говорил, что любит меня, однако хотел заполучить мою магию.
Я медленно положила руку себе на колени. Свет в глазах Ксавье немного потускнел, и у меня сердце заболело.