– Я не могу любить человека, которому не доверяю, – прошептала я. Слезы жгли мне глаза. – Пожалуйста, Ксавье, просто… скажите мне: зачем… зачем вы создали «эйфорию»?
Лицо его стало бледнее мела.
– Что?!
– Я знаю правду. Я… я видела ваш рецепт.
Ксавье вскочил на ноги, подошел к прилавку и взглянул на меня.
– Записную книжку я запер. Вы взломали ящик и рылись в моих вещах?
– Вы со мной не разговаривали! Я спрашивала вас снова и снова, и вы были несчастны…
– Я… я хотел вам рассказать. Я собирался вам рассказать. В свое время, Клара…
– Зачем? – мой голос треснул. – Вчера мы оба видели Эмили. Это снадобье ужасно. Как вы могли создать нечто подобное?
Ксавье отступил в прихожую. Его прекрасные глаза, темные, как красное дерево, заблестели.
– Для этого вы устроили наше маленькое чаепитие? Чтобы… допросить меня?
– Ответьте мне. – Остроты и едкости у меня в голосе не было. Я чувствовала себя пустой и хрупкой, как сухой брошенный кокон бабочки.
– Лекарства от меланхолии не существовало, – проговорил Ксавье. – Моя сестра страдает от нее, ей требовалась помощь. Я из гордости и глупости думал, что смогу решить проблему сам, но желание было одно – помочь.
– Вы распространяете «эйфорию»? – шепотом спросила я.
– Разрази меня гром, нет! Ничего подобного я не планировал, – заявил Ксавье. – Сначала я провел испытания – дал снадобье нескольким добровольцам, но побочные эффекты оказались… ужасны. О содеянном я тотчас рассказал отцу. Он поступил так, как следовало. Сообщил о случившемся Совету.
– Я… я не понимаю. Как «эйфория» распространилась, если вы рассказали о ней отцу?
– Некто связался со мной под видом испытуемого. Я дал ему снадобье, а он назвался вымышленным именем. Тот человек сумел воспроизвести зелье и распространить. Членам Совета до сих пор неизвестно, кто именно виноват, только это уже неважно. Они хотели наказать меня, лишив магической силы. Отец вступился, и они достигли компромисса в виде связывающего заклинания.
Жалость, которую я испытывала к хворому бедняге, обернулась горьким разочарованием. Ксавье оказался преступником. Его урезанная магическая сила была наказанием.
– Вы сказали: это потому, что вы такой же, как я. Ваша магическая сила была чрезмерна.
– Я… я только признался, что она создавала мне проблемы…
– Она создавала проблемы другим людям! – резко перебила я. – Вас наказали справедливо, но вы все равно захотели мою силу?!
– Члены Совета сказали, что вернут мне чары к летнему солнцестоянию, если я первым приготовлю обещанный нейтрализатор. Они оставили мне магию в урезанном виде, опасаясь, что я снова создам что-то опасное, хотя это усложняло работу над нейтрализатором. А я опасался, что не справлюсь. Опасался, что потеряю свою силу навсегда и тогда не смогу помочь никому. Клятва, которую я вам дал, была отчаянным шагом. А вы… вы явно тяготились своей силой. Когда члены Совета заговорили о вашей дикой магии, я подумал, что мог бы взять это бремя на себя. Мог бы обуздать вашу силу и… возможно, загладить свою вину.
Если сумею исцелить отца, то навсегда потеряю свою магию. Я начинала понимать ее лучше. Ненавидела чары все меньше и меньше. Я имела потенциал использовать ее во благо и всегда мечтала помогать людям. А Ксавье хотел лишить меня этого будущего.
– Вы нарушили законы Совета, – прошипела я. – И заслужили то наказание. Лишь благодаря милости Совета вас не лишили магии окончательно. – Сердце в моей груди разбивалось, дробилось на причиняющие боль осколки. – Как я могу вам верить? Как вы можете говорить, что любите меня? Мадам Бен Аммар была права: вы просто хотели меня использовать…
– Клара…
– Вас хоть немного волнует, исцелится мой отец или нет?
– Конечно, волнует, – в его глазах заблестели слезы.
Люди не ошибались насчет Ксавье. Правда наконец всплыла. Он уже столько пытался от меня скрыть – и что еще скрывает? Что еще утаивает «ради моего же блага»?
– Вы лжец, Ксавье! Вы лгали Совету, семье Кинли, мне!
Он покраснел, но глаз не отвел.
– Я… не хотел лгать. Просто вы единственная не знали о моем преступлении. Я не хотел, чтобы вы плохо обо мне думали.
– Хотелось бы иметь шанс решить самой.
Ксавье дышал глубоко и медленно, его глаза блестели на солнце.
– А мне хотелось бы иметь шанс рассказать вам в свое время. Хотелось, чтобы вы мне верили…
– И сколько вы собирались ждать? – поинтересовалась я. – Пока не заберете мою магию?
Ксавье заглянул мне в глаза.
– Думаю… думаю, вам стоит уйти.
У меня сердце упало. Ситуация мне претила. Претила тем, что я не понимала Ксавье. Тем, что он нес ответственность за этот мрак, что скрывал от меня правду, что вел себя, будто все нормально. Тем, что Ксавье относился ко мне как к чужой, как к ребенку.
А потом сказал, что любит меня.
Я подошла к парадной двери. Крепко обхватила ручку пальцами.
Подумала о старых скрипучих половицах. О чтении книг у камина. Об аромате папиного одеколона. О том, как диван прогибался под моим весом. О том, как папа обнимал меня. О запахе лаванды у меня на подоконнике. О буйстве цветов у нас в саду. О подсолнухах, которые мы сажали вместе.
– Клара! – окликнул меня Ксавье. – Погодите, я…
Я потянула за ручку и скользнула за порог, захлопнув за собой дверь. Она превратилась в кучу зеленого пепла, который унес ветер.
Когда обернулась, я уже не стояла ни в прихожей Ксавье, ни у него на крыльце, ни в своей гостиной. Я оказалась на вершине травянистого холма, окрашенного утренним солнцем в неестественный желто-зеленый цвет. У подножия высился шпиль магистрата. Друг к другу жались домики с коричневыми крышами. Уильямстон.
Я вздохнула: «Близко, магия. Уже близко».
По городу я шла с высоко поднятой головой. Кто-то из местных замечал меня. Кто-то бросался прочь. Кто-то показывал пальцем и шептал: «Вон та девушка с дикой магией», – только мне было все равно.
Я не нуждалась в Ксавье. Вот исцелю отца, и мы уедем туда, где он нас не найдет. Чистым усилием воли я сохраню свою магию. Научусь исцелять людей, научусь самостоятельно контролировать свои чары. Совет будет гордиться мной.
Ксавье сказал, что любит меня.
Он по глупости пошел на сделку со мной? Или дело в жестокости? Или в том, что сказал сам Ксавье? Он струсил. Помогал учить меня, только чтобы избежать будущего без магии.
Барабанным боем сила стучала в моих висках. «Используй меня, – настаивала она. – Борись, чтобы сохранить меня».
Когда я проходила мимо магистрата, в поле моего зрения что-то мелькнуло, словно зеленая птичка. Я остановилась, нахмурившись, – прямо ко мне по воздуху несся кленовый лист. К нему было привязано что-то голубое.
Протянув руку, я поймала лист. Тот же самый магический фокус учителя и наставники использовали, чтобы от моего имени отправлять сообщения папе. Черешок листа обвязали моей лентой для волос: он должен был найти именно меня.
С бешено бьющимся сердцем я перевернула лист. Вся головокружительная, пьянящая уверенность, которую я чувствовал секунду назад, превратилась в прах.
«К. Л.! МИСТЕРУ Л. ПЛОХО. СРОЧНО ВОЗВРАЩАЙСЯ ДОМОЙ».
С папой случилась беда.
15
Страх крепко сжал меня ледяными клешнями.
Я неслась домой по усыпанной галькой дорожке. Вокруг меня летели искры, в ямках от моих шагов прорастал остролистный папоротник.
Наш маленький желтый дом стоял на лугу, мирный, словно все было как всегда. Словно папе не грозила опасность. Я бросилась через лужайку и распахнула дверь, мое сердце билось так быстро, что закружилась голова.
Диван пустовал. У меня душа ушла в пятки, окружающий мир будто сжался, но откуда-то издали послышался голос:
– Мисс Лукас, это вы?
Робин. Я услышала голос Робин; они были в доме, они нуждались во мне. Я бросилась в маленькую комнату папы. Мало-помалу чувства возвращались ко мне – отец с пепельно-бледным лицом на кровати. Робин у его плеч с саквояжем для снадобий, лоб наморщен и покрыт потом. Мадам Бен Аммар преклонила колени рядом с папой, ее руки, прижатые к его груди, покраснели.
– Живите долго! – повторяла она все громче и громче.
Я приблизилась на шаг. Папины глаза были закрыты. Азалии пышно цвели из двух точек слева и справа от его грудины, роняя лепестки на пол.
Я начала падать, но оказалась в объятиях Робин.
– Мисс Лукас! – раздался крик. – Как хорошо, что вы здесь…
Я заставила свои дрожащие ноги нести меня вперед, ближе к папиной кровати. В понедельник утром с ним все было в порядке, а сейчас…
– Папа? – мой голос прозвучал слабо, с дрожью и надломом.
Мадам Бен Аммар судорожно вздохнула и отступила на шаг, промокая лоб рукавом.
Папина грудь слабо двигалась, отягощенная дюжинами азалий, которые пробивались сквозь плоть и рубашку. Его белая веснушчатая кожа взмокла от пота. Одна рука упала на пол. Папа нахмурился с закрытыми глазами, словно ему снился плохой сон.
– Я седировала его, чтобы помочь справиться с болью, – тяжело дыша, объяснила мадам Бен Аммар. – Я здесь благодаря своевременной весточке Робин. Твоему отцу становится все хуже и хуже…
Я стояла рядом с ведьмой, отмечая, откуда именно растут цветы. Папе стало хуже из-за моего неудачного благословения.
– Вы… вы пробовали удалить цветы из его организма?
– Новые вырастают, – ответила мадам Бен Аммар. – Клара, я сама пыталась благословить твоего отца. Делаю все, что могу. Но проклятие… пересиливает его организм. Твоему отцу осталось недолго.
Я вытаращилась на ведьму, ожидая, что она закончит свою мысль. Или скажет, что все это – сон.
Повернувшись к папе, я прижала обтянутые перчатками ладони к его щекам.
– Папа! – тихо скомандовала я, обращаясь непосредственно к нему. – Папа, проснись!
Раздался сдержанный кашель.
– Мисс Лукас, лучше дайте ему отдо…
Мадам Бен Аммар отвергла предложение, подняв руку.