– В котором светильнике тайный рычаг?
– В самом верхнем, – ответил Ксавье. – Ближе к башне, помните?
– Помню, – пробормотала я. – А давайте?..
– Не сейчас. У нас очень много дел, мисс Лукас, – проговорил Ксавье, поднявшись на второй этаж.
Вдоль коридора шли шесть дверей, на оливковых стенах висело множество картин в рамах разной формы.
На самой ближней ко мне высокий юноша стоял за диваном, на котором сидели три его сестры. Короткие черные волосы парня были аккуратно причесанными, глаза – ясными, без следа усталости. Он высоко поднял подбородок и дерзко улыбался.
– Когда нарисовали эту картину? – спросила я.
– Кажется, пару лет назад.
Я промычала что-то задумчивое и наклонила голову к картине. Как получилось, что нарисованные глаза вышли ярче живых?
– Вы очень изменились, – отметила я.
– Отрочество – это чудо, – монотонно отозвался Ксавье и махнул сумками на двойные двери из темного дерева. – Пойдемте, я покажу вам библиотеку.
Мне хотелось остаться в коридоре, погрузиться в воспоминания, задать Ксавье больше вопросов. Головокружительная скорость нашей экскурсии наводила на мысль, что он избегает любых разговоров о прошлом. Или, по крайней мере, любых разговоров со мной. Напоследок глянув на портрет, я бросилась за Ксавье в библиотеку.
Книжные полки обрамляли стены, у одной из полок стояла передвижная лестница, в середине комнаты лицом друг к другу – два письменных стола, в углу кругом выстроились три кресла. В целом от библиотеки веяло пустотой.
– Давно уехали ваши родные? – спросила я.
– Три месяца назад.
У меня сердце екнуло.
– Без вас?
Ксавье сложил руки на груди и носком разгладил сбившийся половик.
– Ну, раз я стою перед вами, это очевидно…
Я застонала:
– Я имела в виду: почему? Почему вы здесь, а ваши родные за границей?
Ксавье поправил ручку, лежавшую на столе перед ним.
– У меня здесь дела.
Я нахмурила лоб:
– Какие дела могут быть настолько важными, чтобы разлучиться с семьей?
– Моя работа чрезвычайно важна. То, чем я занимаюсь, может изменить жизни. Спасти жизни.
Моя работа. Не наша работа.
Я взяла с полки малиновый томик и начала бережно переворачивать страницу за страницей. Эта книга, как и большинство других, написанных первыми Морвинами, содержала их личные познания о магии. Снадобья о сведении бородавок и катаракт. Заговоры на мир. Защитные талисманы.
– Вы хоть связь с ними поддерживаете? – спросила я. – Я их не видела с самого детства.
– Они мне часто пишут. Родные в полном порядке, и в Альбиле им куда лучше. Маме здесь было скучновато. – Ксавье встал рядом со мной у полки и начал бездумно переставлять книги из ряда в ряд. – Леонор намного лучше играет на гитаре. Далия в восторге от альбиланских парней. Инес увлеклась живописью.
«Они часто мне пишут».
Я снова почувствовала легкую досаду, вроде горечи, которая приходит только с дождем.
– А вы им пишете?
Ксавье поджал губы:
– Так часто, как получается. Я непременно расскажу родным, что вы теперь здесь. Они будут в восторге. – Ксавье легонько похлопал по корешкам. – Как бы то ни было, в этих книгах собрано немало знаний о древней магии, благословениях, проклятиях и так далее. Можете приходить сюда заниматься, когда пожелаете. Уверен, из книг вы почерпнете больше, чем от меня.
Я захлопнула том и, ухмыляясь, поднесла его к уху.
– Вряд ли книги – такие блестящие собеседники, как вы.
Ксавье потупился.
– Думаю, общение с людьми предпочтительнее. – Он резко развернулся и вышел из библиотеки. – Я покажу вам вашу комнату.
Я положила книгу на ближайший столик и проследовала за ним. Едва переступив порог библиотеки, услышала за спиной шорох, словно птица взлетела. Я резко повернула голову, чтобы посмотреть. Отложенная мной малиновая книга поднялась со стола, пронеслась по воздуху, словно птица-кардинал, и легко приземлилась на свое место на полке. Я улыбнулась, вспомнив, как мы с Ксавье играли в библиотеке и проверяли, чья книга быстрее улетит обратно на полку.
– Мисс Лукас! – окликнул Ксавье. Он ждал меня на лестнице.
– Почему вы зовете меня мисс Лукас? – спросила я, пока мы поднимались. – Вы настаиваете, чтобы я звала вас «мастер Морвин» или «ваше благородие»?
– Я… Так подобает. Мы уже не дети.
– Так подобает, – повторила я. – Здесь, кроме нас, никого нет!
Мне начинало казаться, что Ксавье не помнит, каким ребенком был когда-то. Как прыгал по камням, носился по пыльным дорогам, крепко обнимал меня, когда я ревновала, что у него есть мать. То был Ксавье. Сейчас передо мной шел человек очень важный и уважаемый. Его благородие. Мастер Морвин.
Еще один пролет винтовой лестницы – и мы попали в небольшой холл с одностворчатой пепельно-белой дверью, облупленная краска на которой обнажала древесину. Ксавье повернул оловянную ручку и открыл передо мной створку.
Эту комнату я смутно помнила. Она была круглая, с каменными стенами, выкрашенными в белый. В ней стояли березовый стол со стулом и зеркало. Кровать была застелена одеялом, испещренным розовыми, оранжевыми и желтыми ромбами. Над ней висел букет сухоцветов, рядом расположилась тумбочка с огарком свечи в подсвечнике. Одно круглое окошко зияло в стене у кровати, другое – напротив. Рядом с окном повесили маленькие пяльцы с вышивкой в виде поникших цветов и неаккуратной надписи, говорящей «Добро пожаловать!» обитателю комнаты. Голубой сводчатый потолок над окном покрывали настоящие легкие облака, которые уносились вдаль и растворялись в пустоте.
– Простите, что размещаю вас в комнате для гостей, – тихо сказал Ксавье, поставив на пол саквояж и сумку. – Комнаты моих родных фактически свободны, но…
– Здесь красиво, – перебила его я.
Эта комната не шла ни в какое сравнение с моим жилищем в Уильямстоне, полным воспоминаний, книг и неизменным ароматом сахара и ванили из кухни в другом конце коридора. Но робкий, отчаянный взгляд Ксавье казался очаровательным, и я постаралась ответить искреннейшей из своих улыбок. Вытянув шею, я выглянула в окно. Лаймово-зеленые холмы убегали к горизонту, как океанские волны.
Я охнула от внезапно нахлынувшего воспоминания:
– Мы играли здесь в пиратов!
Ксавье вскинул брови:
– Да, помню. Вы всегда были капитаном.
Было, но прошло. Я открыла сумку и вытащила свернутый плотным рулоном фартук.
– Теперь вы у руля. Пора начать уроки. Нечего тратить время на болтовню.
– Как ваш отец провел прошлую ночь? – спросил Ксавье.
Я плотно прижала фартук к груди, чтобы сдержать стон и дерганье моей магии. «Ты виновата, ты виновата, ты виновата».
– Боюсь, он не очень хорошо себя чувствует, – проговорила я. – Мадам Бен Аммар прислала ученика, чтобы о нем заботиться, но, боюсь… – Остаток мысли растворился в воздухе. – Даже думать об этом тошно. О том, что, просто живя рядом с моей магией, папа мог отравиться. – У меня сердце упало. – А вдруг… вдруг она и вам навредит?
– Вы всю жизнь рядом с отцом, и до сих пор ваша магия никак на него не влияла. И я уверен, что через несколько недель вы будете готовы его благословить. – Ксавье пожал плечами, словно ситуация была совершенно нормальной и контролируемой. – За такое короткое время со мной ничего не случится, – заявил он. Его уверенность граничила с наивностью. Страх и ужас пружиной сжались у меня в животе и заставили еще сильнее дрожать нижнюю губу.
Совсем как вчера, в поле моего зрения появился носовой платок. Ксавье протянул его с мягкой, извиняющейся улыбкой.
– Вот, пожалуйста! Плачьте сколько угодно.
С пылающими щеками я схватила носовой платок:
– Я… я думала, что проявление эмоций ожесточает магию.
– Да, оно дает ей выход. Но если никак не выпускать магическую силу, она накапливается и становится опаснее. Так что плакать… полезно, сами видите.
За все годы обучения ничего подобного я не слышала. Однажды папа заявил, что если записывать все сказанное мной за день, можно дважды наполнить любую библиотеку. А сейчас я будто онемела.
– Я… скучал по вам, – проговорил Ксавье.
Я вскинула голову.
Щеки его густо покраснели, совсем как в детстве, когда мать ерошила ему волосы передо мной. Оттого что он покраснел и от понимания, что причиной тому я, у меня засосало под ложечкой.
Тем не менее его слова уязвляли.
– Вы… скучали по мне? Но вы никогда не писали, – напомнила я. – Мне казалось, вы меня ненавидите!
Ксавье опустил голову, словно внезапно заинтересовавшись волнистым рисунком древесины половиц.
– Простите.
Этого было недостаточно, но хоть что-то, какой-то старт. Дверь между нами до сих пор казалась крепко запертой, а теперь, спустя такое долгое время, Ксавье начал ее отворять.
– Мне так хотелось увидеть вас на церемонии допущения, – тихо сказала я, представив Ксавье, до боли красивого, во фраке с белым галстуком-бабочкой, представив золотые искры и цветы, залпом окружившие его, когда ему шумно аплодировали.
Ксавье поскреб половицу ботинком:
– Вы ничего особо не пропустили. Просто множество магов выступали с речами.
Я рассмеялась легко и нервно:
– А вы до сих пор отводите взгляд, когда врете.
Ксавье заглянул мне в глаза, и у меня подскочил пульс.
– Ну, – проговорил он, – жаль, что вас не было на той церемонии.
Встреча с реальностью оказалась жестоким ударом. В отличие от Ксавье, я не была заслуживающим внимания магом. Не прошла аттестацию за год до положенного срока и не вошла в Совет в столь молодом возрасте. Я стала бестолковщиной, магия которой убивает ее отца.
Плечи напряглись. Кровь зашумела в ушах, магия эхом повторяла в моих мыслях: «Убивает ее отца, убивает ее отца, убивает ее отца».
Пока таяли моя надежда и ощущение яркости момента, комната словно тоже погружалась во мрак. На улице туча заслонила солнце, и одновременно над нами на миг потемнел заколдованный потолок.