Не успев ответить, Жанна испуганно вскрикнула.
Длинная черная змея толщиной с руку неторопливо двигалась по террасе. Присутствие людей, судя по всему, ее совсем не смущало.
Жоашен проследил взгляд Жанны. Он вскочил и заслонил ее собой. Питон — а это был именно он — поднял голову. Жозеф схватил его за шею и хвост и швырнул в кусты. Потом отправился на кухню вымыть руки уксусной водой. Вернувшись, он снова уселся перед шахматной доской.
Теперь из всей островной фауны на террасе остались только бабочки, которые кружились вокруг лампы, словно звезды вокруг солнца.
На следующий день капитан Эльмиро Карабантес явился выразить свое почтение баронессе де л'Эстуаль: он сообщил, что поднимает якорь через два дня, и спросил, не желает ли она передать с ним послание в Европу. У нее не было ни бумаги, ни чернил, поэтому она сказала, чтобы он через компанию известил ее сына Франсуа де Бовуа, что все они чувствуют себя хорошо и желают того же своим близким. Карабантес добавил, что надеется вновь прибыть на Санто-Доминго в конце августа или в начале сентября — как решит компания. Впрочем, поскольку первое плавание большого дохода не принесло и «Ала де ла Фей» вернется в Кадикс почти с пустыми трюмами, можно предположить, что целью следующего плавания станет Индия — через восточный путь. Но Карабантес не сомневался, что Жанна и ее спутники при желании всегда смогут сесть на один из кораблей, отправляющихся в Испанию летом или зимой: периоды равноденствия, по его словам, время жестоких штормов в Атлантике, поэтому он настоятельно рекомендует Капитанше не рисковать и не пересекать океан весной или осенью.
Она поблагодарила его за совет, и он с глубоким поклоном удалился.
Оставшись одна, она подумала, что оказалась в некотором роде пленницей Эспаньолы. Рай восхитителен, но при условии, что его можно свободно покидать, наведываясь порой в чистилище или даже в ад.
30Пегас и попугай Жозеф
Не нужно было иметь великие познания, чтобы понять стремление трех испанских дам сопровождать мужей на эти, как они говорили, «дикие земли». Достаточно было посмотреть на занятных ребятишек, сновавших по острову: это были маленькие метисы, дети белых мужчин и карибских женщин. Колонистам, которые большей частью вынужденно вели холостяцкий образ жизни, было трудно устоять перед изящной миловидностью туземок. Вдобавок те ходили голыми по пояс, невзирая на увещевания местного кюре, падре Васко Бальзамора, а груди у них были очень красивые. Более того, в отличие от христиан, они без всяких колебаний вступали в половую связь. Девственность считалась у них пороком. Им были неведомы как наставления святого Павла эфесянам о том, что муж есть глава жены, так и презрительные отзывы Блаженного Августина о «нечистых сосудах». Белый становился главой только потому, что был сильнее и богаче. Что до нечистоты, то наряду с сосудами нечистыми существуют и керамические вазы — небу это хорошо известно.
Кстати, богатые колонисты одним сосудом не удовлетворялись: они содержали двух-трех карибских женщин, с которыми обращались как бог на душу положит.
Люди шептались также, что их прельщали и другие варианты любви — куда более удобной в силу отсутствия потомства.
Сеньора де Вилласер, которая пришла с визитом к своей благодетельнице, сокрушалась по этому поводу с полной откровенностью:
— Что нам делать с такими бастардами? Ведь отцы не желают расставаться с ними и, когда возвращаются в Испанию, чаще всего забирают их с собой!
Жанна заметила, что не видит в этом ничего дурного.
— Сеньора! — пылко воскликнула испанка. — Эти мальчишки и девчонки остаются дикарями! Никаким крещением нельзя очистить их от греха!
Подобные речи привели Жанну в крайнее раздражение. Грех, о котором толковала сеньора де Вилласер, был куда простительнее гнева или чревоугодия, ибо отвечал природной потребности человека. Но ребятишки эти были восхитительны и действительно могли заткнуть за пояс маленьких испанцев. Поэтому Жанна не стала спорить с тем, что они представляют угрозу для Испании.
— Берегите своих мужчин! — посоветовала гостья вполголоса, украдкой поглядывая на Франца Эккарта и Жоашена, которые играли в шахматы на террасе под внимательным взором Жозефа.
— Благодарю вас, — сказала Жанна. — Опасность не кажется мне такой уж грозной.
В знак благодарности за гостеприимство сеньора Эрмелинда де Вилласер прислала Жанне четыре оловянные кружки и в приложенной записке выразила надежду увидеться с ней в церкви в следующее воскресенье.
Жанне ничего не оставалось, как принять это приглашение. Она убедила Франца Эккарта, Жозефа и Жоашена сопровождать ее, ибо Эспаньола, в конечном счете, была большой деревней: все друг друга знали. Прослыть здесь безбожниками было проще простого.
Чуть позже Каса-Нуэва посетил губернатор собственной персоной. По словам его секретаря, он желал выразить почтение французской даме, которую все осыпают похвалами. Жанна заявила, что польщена визитом. Она вышла встречать гостя на крыльцо с лучезарной улыбкой на устах.
Губернатор восседал на одной из двух своих лошадей, сопровождали его четверо пеших. Проворно спрыгнув на землю, он широким рыцарственным жестом снял шляпу. Жанна протянула ему руку, он тут же склонился к ней и поцеловал. Когда он выпрямился, она увидела острый взгляд облеченного властью человека, который привык мгновенно оценивать собеседника. Она пригласила его в дом и предложила сесть. Затем представила ему Франца Эккарта, Жозефа и Жоашена. Приказала Стелле принести кувшин пальмового вина и кружки. Он быстро осмотрелся и сразу увидел масляные лампы, стоящие на балюстраде, примитивные стулья, скудную обстановку.
Рабы смотрели на губернатора с нескрываемым ужасом.
Франсиско де Бобадилье, заклятому врагу Христофора Колумба, было около пятидесяти лет; в каждом его жесте сквозила властность.
— Присутствие такой дамы, как вы, на нашем острове — это дар небес, — галантно произнес он.
— А ваш визит — большая честь для меня.
Он с удивлением пригубил пальмового вина. Зачем столь знатной даме понадобился напиток рабов?
— Это вино хотя бы не портится при перевозке, — сказала она.
Он улыбнулся:
— Вы правы. Нам следует подумать о том, чтобы разбить здесь виноградники.
— И тогда острову будет чем торговать, — сказала она.
Он сощурил глаза:
— В этом цель вашего приезда на Эспаньолу?
— Нет, губернатор, пусть этим займутся испанские виноградари. Но я вижу, что остров не производит ничего, что могло бы заинтересовать испанскую казну. Нужно хоть что-нибудь посадить, тогда, быть может, удастся оправдать расходы.
— По крайней мере, вы не говорите о пряностях! — со смехом отозвался он. — А что бы вы предложили, кроме виноградников?
— Сахарный тростник.
Он крайне удивился и пристально взглянул ей в глаза:
— Откуда вы знаете?
— Я ничего не знаю! — со смехом возразила она. — У меня во Франции есть фермы, и я никогда не допустила бы, чтобы мои земли слишком долго пустовали. Я смотрю на Эспаньолу по-крестьянски.
— Сеньора! Я понимаю, почему вас прозвали La Capitana!
Губернатор отпил еще немного пальмового вина. А Жанна вспомнила один давнишний разговор с Карлом VII, королем Франции.
— Именно о сахарном тростнике я и думаю, — сказал Бобадилья.
— Значит, вам придется завозить сюда рабов, — вмешался в беседу Франц Эккарт.
Бобадилья в изумлении повернулся к нему:
— Неужели я попал в дом провидцев?
Все рассмеялись.
— Это же очевидно, губернатор. На острове слишком мало туземцев, — объяснил Франц Эккарт.
— Чем вы занимаетесь на Эспаньоле?
— Вся моя жизнь была посвящена торговле и семье, — ответила Жанна. — И вот я узнаю, что открыт Новый Свет. Полагают, что это Индия. Затем меняют точку зрения. Чиновники вашего Колониального бюро отплывают сюда на первом из моих кораблей. Я решила отправиться вместе с ними, чтобы увидеть этот новый мир. И взяла с собой внука, его сына, а также старого друга, Хоакина Кордовеса. Климат здесь превосходный, место райское. Я наслаждаюсь. И отдыхаю.
— Но здесь совсем нет торговли, — возразил Бобадилья. — Означает ли это, что мы не часто будем видеть здесь ваши корабли?
— Решать чиновникам, — ответила она.
— Кто же может принять решение о выращивании сахарного тростника?
— Вы.
Бобадилья разразился гомерическим хохотом:
— Для этого нужны капиталы.
— Я поняла вас, — ответила она. — Я переговорю с моим родственником, доном Феррандо Сассоферрато.
Губернатор встал и пристально взглянул на Жанну.
— Вы замечательная женщина, — сказал он. — И к тому же говорите по-испански!
Она склонила голову:
— Ваш язык подобен любимой песне. Слова запоминаются, едва их услышишь.
— Теперь я понимаю, отчего даже рабы рассыпаются в похвалах вам.
— Я обращаюсь с ними по-христиански.
— Не чрезмерно ли? — с улыбкой произнес он. — Не забывайте, они вырезали первых спутников Колумба.
— Губернатор, вы не подскажете мне, какие границы наша мать церковь установила для милосердия?
— Устами Иисуса Христа, — ответил он, театрально возведя палец к небу, — сказано, что благое милосердие рождается само собой.
Она улыбнулась. Он поклонился и поцеловал ей руку. Затем вновь сел на лошадь, то же самое сделал его секретарь, и маленький кортеж выехал из сада, окружавшего Каса-Нуэва.
После полудня два раба привезли на тележке бочонок с хересом, четыре кресла испанской работы и подушки, два деревянных канделябра с шестью подставками и множество свечей.
— От власти не спрячешься, — заметила она вечером, раскладывая по тарелкам печеную рыбу при свете двенадцати свечей.
Но они все-таки старались прятаться.
Франц Эккарт привез с собой книги, среди которых были «Энеида» Вергилия и «Беседы» Сенеки, изданные, естественно, «Мастерской Труа-Кле». Каждое утро после завтрака он до одиннадцати читал и комментировал их сыну, после чего мальчику позволялось делать что угодно. Никто не знал, какое применение находит Жозеф столь тонкой философии: по окончании урока он пропадал на природе. Выходил он без башмаков, в одних облегающих штанах, и чаще всего бежал на пляж купаться. Жоашен научил его плавать, и вскоре он уже добирался до скал в открытом море, где сидел совершенно голым, не зная, что ведет себя точно так же, как некогда его отец в Гольхейме, с той разницей, что у него не было приятелей среди лисиц.