– Конечно, известно. Нет сомнения, вам необходимо взять в поездку кого-то из женщин. Но я говорила о санитарах только потому, что могла бы обойтись без помощи молоденькой девушки-англичанки.
– Девушки-англичанки? А-а, вы имеете в виду мисс Шепард? Нет, я не могу взять ее, – резко и решительно произнес Йейт.
– Вы не можете взять ее у меня? Или не хотите брать ее вообще?
– Я не хочу брать ее в поселение туарегов. Она не является медицинской сестрой. У нее нет необходимого опыта.
– Она прилежная, ловкая и внимательная. А за несколько последних недель разве она не накопила уйму практического опыта? Так вы возьмете ее?
– Нет.
– Вы же сами понимаете, что, кроме нее, вам не с кем ехать, доктор.
– Да, но… – Наступила пауза, за которой последовал вопрос: – Она сейчас работает вместе с вами, а вы-то сможете обойтись без нее?
– Да, работает, да, смогу. Все малыши спят, и сейчас она готовит чай для нас двоих.
– Ну что же, ладно. Объясните ей, что мне требуется от нее, и направьте на больничный двор, чтобы она встречала меня там. Я позвоню ее отцу и скажу, что позже я доставлю ее домой живой и невредимой. Если меня в машине не будет, велите ей сесть в нее и ждать, пока я не подойду. И еще, сестра…
– Да?
– Позаботьтесь, чтобы она четко представляла, что от нее требуется, ладно? Скажите, что нас ждет работа, а не прогулка по пустыне с увеселительной целью, хорошо?
– Доктор, в этом нет никакой необходимости! Она доброе, благовоспитанное и скромное дитя.
– В этом я не сомневаюсь, – сухо сказал он. – Но поскольку в течение нескольких часов мне придется быть с нею наедине, возможно, ей потребуются заверения, что я тоже добрый, благовоспитанный и скромный.
– Мне бы не хотелось, доктор, чтобы в ее юную голову приходили какие-то фантазии!
– Хорошо, сестра. Скажите так, как сочтете нужным. Но у меня есть собственные основания желать, чтобы она знала, что это сугубо деловая поездка. Так что все равно скажите ей.
Хотя тактичная сестра Олавия изложила все сказанное Йейтом в более деликатной форме, все равно четверть часа спустя, когда они отправились в путь, Лиз все еще кипела от негодования.
Заводя машину, Роджер спросил ее:
– Вас проинформировали о нашем задании?
– Да. Лихорадка денге поразила поселение туарегов, в которое мы приезжали на праздник ахал. Вам поручили немедленно выехать туда, и вы взяли меня с собой, потому что незанятой и квалифицированной медицинской сестры для вас не нашлось.
– Верно, но не совсем. Да, это племя Тин Акелу, но они кочуют по другому маршруту. Это означает, что я не по той, а по другой дороге должен буду доехать до французского поста и там определить направление, по которому ехать дальше. Я даже не знаю, есть ли там дорога, пригодная для автомобиля.
– А как вы получили это известие? Что, кто-то из этого племени приехал в Тасгалу?
– Нет. Он доехал только до французского поста – там есть радиосвязь с Тасгалой, и gardien[7] передал сообщение. Похоже, что вспышка денге серьезно поразила племя, и мне придется осмотреть их всех. После этого на обратном пути я передам сведения о количестве больных, которых завтра нужно будет положить в больницу.
– А что я должна буду делать?
– Главным образом быть моим сопровождающим, когда я буду осматривать женское население племени. Вы умеете ставить градусники?
– Да.
– Что ж, неплохо. Вы сможете мне пригодиться. На какое-то время наступила тишина. Потом Роджер спросил:
– А сколько времени вы уже работаете у нас?
– Пять месяцев. Нет, почти шесть.
– Можно сказать, стали почти что ветераном пустыни. Что ж, tempora mutantur…[8]
– Полгода назад кто мог бы предугадать, что вам окажется по плечу работа, подобная этой.
– Вы мне льстите. Но я и правда получаю удовольствие от каждой минуты своей работы. – Сказав это, Лиз замолчала. А потом, говоря себе, что это он, а не она завела разговор на личные темы, добавила: – Вы были невысокого мнения обо мне, не правда ли, в тот день, когда мы летели сюда на самолете?
Было видно, что он задумался над вопросом.
– Что, у вас сложилось такое впечатление?
– Да. И вы думали, что я испорченная девчонка, что у меня нет чувства благодарности к отцу и что я веду себя вызывающе.
– Но вы же не скажете, что я поверил в те качества, которых вы не проявляли? Я думал, мы обсуждали тогдашнее положение Эндрю, и в вопросе о том, что можно сделать для него, вы поняли меня буквально с полуслова.
– Однако обозвали меня зловредной маленькой негодницей, и это в тот момент, когда мысль о том, что это вы подали мне такую идею, была просто невыносима для меня. Кажется, вы совершенно не понимали, что я винила саму себя за то, что сама не додумалась до этого.
– Прошу меня простить. Я беру назад свои слова об испорченной девчонке. Теперь они к вам больше не подходят и, возможно, вообще никогда не подходили. – Роджер повернул голову и посмотрел на нее. – Вы повзрослели за эти шесть месяцев, Лиз.
– Вы так считаете?
– Я бы сказал, что вы изменились почти до неузнаваемости. Например, какое большое дело вы сделали, окружив Эндрю заботой и вниманием, вы справляетесь с обязанностями санитарки в больнице, как я и надеялся, хотя и не мог быть уверенным, что вы на это способны.
Лиз вела проигрышную борьбу с радостным чувством, поднимавшимся в ней в результате его похвалы.
– Значит, вы думаете, что взрослым можно назвать лишь того, кто умеет должным образом противостоять возникающим трудностям? – спросила она.
– Нет, все гораздо сложнее. Но я всегда считал, что, когда вы перестали делать что-то из соображений показной храбрости и мобилизовали имеющуюся у вас твердость духа, это оказалось внешним признаком глубинных процессов, происходящих в вас.
– Но я решила остаться в Тасгале только из соображений бравады! Да хоть убейте меня, осталась только потому, что на самом деле я считала, что вы не верили в то, что я останусь.
В ответ на это Роджер весело рассмеялся.
– Что же, – сказал он, – благодарю вас за искренность. Значит, мое мнение постоянно побуждало вас к действию? – Йейт покачал головой. – Вы знаете, если бы я полностью поверил вам, это обстоятельство вынудило бы меня испытывать определенную неловкость. Но боюсь, вы преуменьшаете роль своего характера, который, как я знаю, слабым не назовешь. Теперь еще один вопрос, хотя, если у вас нет желания, вы можете на него не отвечать. Скажите, что помогло вам убедить Криса Соупера вернуться домой в Англию? Уж тут-то вы не можете сказать, что это я вдохновил вас на это!
– Как вы узнали, что я имею какое-то отношение к принятому им решению?
– От него и узнал, благодаря Фремье конечно. Никто не мог заставить Соупера отступить от своего решения не возвращаться в Англию. А вы смогли. В ваших силах было удержать его здесь, но вы убедили парня уехать. И уж это-то вы бы не стали делать, руководствуясь желанием не уронить свою репутацию в моих глазах.
– Но я знала, что в глубине души он хотел вернуться туда. Крис никогда не переставал любить девушку, оставшуюся в Англии. Он уверял, что это не так, но тем не менее…
– Это он сам сказал вам про девушку? – насторожился Йейт.
– Да.
– И когда вам стало известно о ней? Как долго вы жили с этим знанием?
– Ой, да все время. То есть, я хочу сказать, с тех пор, как я познакомилась с Крисом. У них с этой девушкой возникло какое-то недоразумение, и до тех пор, пока она совершенно неожиданно не написала ему письмо, это случилось уже после того, как он потерял зрение, Крис не хотел признаваться, что всегда помнил ее.
– Значит, я оказался не прав, и не нужно было прикладывать много сил, чтобы убедить его вернуться к ней?
– На самом деле не так уж и много. Он…
– Вы должны простить меня за то, что я проверяю вас, – перебил Роджер Лиз, – заставляя рассказывать то, что мне и так уже известно. Я хочу сказать, что Соупер рассказал Фремье про эту девушку и что это из-за нее он изменил свое решение не возвращаться в Англию. Но он добавил также, что это вы убедили его, а поскольку с вашей стороны это выглядело до некоторой степени донкихотством, мне захотелось выслушать вашу версию события.
– Донкихотством? – удивилась Лиз. – Но почему же? Мне не пришлось особо убеждать его, но вам-то должно быть понятно, что, поскольку максимальная вероятность спасти зрение предоставлялась Крису только в Англии, я должна была попытаться.
– Мне понятно то, что тот человек, которым вы стали за прошедшие шесть месяцев, чувствовал, что он не может не попытаться. И забудьте про донкихотство. На самом деле это слово для вас не подходит. А кстати, когда Крис уезжает?
– Как только доктор Фремье решит, что он полностью излечился от лихорадки денге. Если Крис известит нас заранее, я намерена перед отъездом устроить небольшую вечеринку в его честь. Может быть, и вы придете на нее?
Роджер посмотрел на нее с удивлением.
– Вечеринку? – переспросил он. – А доставит ли она вам радость? Да и ему тоже?
– Да ничего особенного. Просто тихо соберемся своим кругом, чтобы пожелать ему bon voyage[9]. И я не понимаю, почему это должно не понравиться Крису.
В конце-то концов, даже если ему и не удастся восстановить свое зрение, ведь он все равно должен будет принимать гостей. И если он будет чувствовать себя лучше, вечеринка с целью отметить это событие не будет неуместной, верно?
– Я не думаю, что вам следует бояться того, что его не вылечат в Англии. Доктор Фремье на сто процентов убежден в том, что Крис поправится. Но все равно я бы не хотел, чтобы вы видели меня в числе приглашенных на этот ваш прощальный званый вечер, устраиваемый вами.
Лиз нахмурилась.
Далее наступила тишина, прерываемая только обрывочными фразами. Так продолжалось до тех пор, пока они не доехали до французского поста.