— Так это и есть твоя месть? — Го снова печально улыбнулась.
— Ты ничего не понимаешь, сестра. Ты и не помнишь ничего. А у меня горло перехватывает от запаха дыма, даже если это дым очага. До сих пор. Матушка отправила нас из Китаносе раньше, чем эти скоты подожгли замок. Ты действительно ничего не знаешь. Ты была слишком мала, когда горел Одани. И ты не видела, как отсекли голову нашему брату. Я смеялась и рыдала, когда узнала, что наш дядюшка сгорел живьем[17]. И знаешь что? Я думала, что проклятая Обезьяна хотя бы закончит войну и успокоится. Но они — они не успокоятся никогда. Как ты думаешь, сколько детей сгорело вместе с матерями в Корее? Я видела эти бочки с засоленными носами — этот ублюдок радовался им, как ребенок игрушкам. Они все — чудовища, Го. И твой милый мальчик вырастет таким же.
— И твой сын?
— Замолчи. Ты ничего не понимаешь. Хирои изменит все. Ты же помнишь, что говорила матушка? Нашему отцу предсказали, что его внук станет правителем этой страны! Именно поэтому Обезьяна еще жив. Он нам нужен. Если он сдохнет — как я смогу защитить Хирои? Род Адзаи будет править этой страной! Это куда важнее обычной мести. Люди больше не будут умирать в горящих замках.
— Что же… — Го еще раз вздохнула и взяла в руки чашку с остывшим чаем, — каждый идет своим путем. Ты — своим, а я — своим. Ты права: мы, женщины, должны заботиться о сохранении своего рода. И, знаешь, я бы не хотела, чтобы мой сын правил страной.
— Это почему?
— Потому что я не хочу оказаться вместе с ним в горящем замке.
Переезд в Осаку занял гораздо больше времени, чем думал Юкинага. И ему не слишком нравилось здесь. Одно успокаивало: это временно. Как только будут завершены восстановительные работы, он снова сможет вернуться в столицу. Из-за всей этой суеты он не успел встретиться с господином Като, а сейчас тот находился в замке при господине Хидэёси, и отец строго-настрого запретил туда даже приближаться. То, что господин Като был прощен, вовсе не означало, что его светлость окончательно сменил гнев на милость. Отец тоже почти все дни проводил в замке, и Юкинага уже просто устал слоняться без дела. Управление крохотным поместьем не отнимало у него много времени. Кроме того, новости, которые приносил отец, тоже не радовали. А теперь он отсутствовал уже больше суток. И это спокойствия не добавляло.
— Юкинага! — створка входной двери отъехала с таким треском, словно вылетела из пазов. — Юкинага, ты здесь?
— Да, отец, я ждал вас, что слу…
— Сакэ! Быстро!
Асано Нагамаса тяжело плюхнулся на пол прямо возле двери. Юкинага бросился исполнять просьбу, не задавая больше вопросов. Он крайне редко видел отца в таком состоянии. Налив сакэ в чашку, он стремглав метнулся обратно и протянул ее отцу. Тот выпил залпом сакэ и швырнул чашку на пол.
— Хидэцугу обвиняется в мятеже и покушении на убийство его светлости. Главой следственной комиссии назначен Исида Мицунари.
— Что?! — Юкинага отшатнулся. — Хидэцугу? Мятеж?!
— Да.
— Что… отец… какая чушь. Разве не вы мне говорили, что господин Хидэёси постоянно жаловался на трусость и безвольность господина Хидэцугу? Какой мятеж?
— Такой. Мятеж и заговор. Он брал с вассалов дома Тоётоми личные клятвы верности, подбивал их выступить против его светлости и убить его и господина Хироимару.
— Что?.. — Юкинага замер с полуоткрытым ртом.
— Ты меня плохо слышишь, Юкинага? Или я не достаточно внятно произнес: Исида Мицунари? — рявкнул Нагамаса.
— Ублюдок… Проклятый ублюдок! — Юкинага сжал кулаки.
— Тихо! — Нагамаса поднял руку. — Никаких глупостей, понял? Собирайся, сегодня вечером ты уезжаешь.
— Куда?!
— В монастырь.
— В какой монастырь, отец?!
— Меня не волнует, в какой. Выбери подальше, желательно малоизвестный.
— Что?..
— Юкинага, послушай меня внимательно, — Нагамаса наклонился к сыну. — Сейчас ты пойдешь, соберешь свои вещи и приготовишься к дальней дороге. Людей в сопровождение я тебе дам.
— Охрану, вы хотели сказать? — Юкинага усмехнулся.
— Да, Юкинага, ты меня правильно понял. Если со мной что-то случится — немедленно пострижешься в монахи.
Юкинага вскочил.
— Это… уже переходит все границы. Что случилось?
— Исида Мицунари.
— Отец. Прошу вас. Или вы сейчас мне все объясните, или я никуда не поеду. А отправлюсь в замок и вызову этого ублюдка на поединок. А если откажется — прикончу его на месте.
— Сядь!
— Объясните. Что-то я не припомню, чтобы вы так тряслись за меня в Корее.
— Потому что там были враги, Юкинага. Враги, вооруженные копьями и мечами. Ты хороший воин: я лично учил тебя. И я полностью доверял и доверяю Киёмасе. Погибнуть там ты мог лишь по причине своей глупости или слабости. — Нагамаса устало провел ладонью по лицу.
— Проклятье… — Юкинага сел. — Что вообще нужно господину Исиде? Чего он добивается?
— А ты не понимаешь?
— Нет.
— Вот поэтому — монастырь. Подальше отсюда. Но я попробую тебе объяснить. Основная вина Хидэцугу состоит в том, что он племянник господина Хидэёси. А значит, сейчас именно он основной наследник. Подумай хорошо, Юкинага. Господин Хидэёси уже не молод. А что если он умрет? Что тогда произойдет с Исидой Мицунари?
— Я первый займу место в очереди желающих украсить его головой столб, — усмехнулся Юкинага.
Нагамаса покачал головой:
— Мне нравится, когда ты начинаешь думать. Главное, чтобы не забывал продолжать. И не льсти себе — ты не успеешь. Исида Мицунари давно, очень давно ненавидит меня и мою семью, и тебе это прекрасно известно. А все потому, что господин Хидэёси открыто называет меня своим братом. Понимаешь, в чем дело? И чем перед ним провинились Киёмаса и Хидэцугу? И ты?
— Мы все… близкие родственники его светлости?
— Именно. Он не пощадил даже Фукусиму Масанори, хотя дохлому ежу ясно, что скорее регентство получит ручная мартышка господина Хидэёси, чем тот. Но нет, в том докладе не забыли упомянуть, какой «господин Фукусима» дурак и пьяница. А все потому, что он, как и Киёмаса, двоюродный брат и приемный сын его светлости. Поэтому Исида Мицунари пойдет на все. Рано или поздно господин Хидэёси покинет этот мир, и Мицунари считает не лишним подстраховаться на этот случай.
— Отец… вы хотите сказать, что наша семья — следующая в его списке?
— Нет, Юкинага, — Нагамаса пристально посмотрел сыну в глаза, — следующий в его списке твой друг Хидэтада. Люди Мицунари неотрывно следят за ним.
— Хидэтада?! Но ведь именно он, он спас господина Хироимару. Его светлость при всех чествовал его и называл своим сыном… — Юкинага запнулся.
— Вот именно. Поэтому собирайся. Я останусь здесь и попробую спасти идиота Хидэцугу.
… Первыми на берег вывели самых младших девочек. Помощник палача слегка подтолкнул их и поставил на колени. И принялся деловито подвязывать волосы. Одна из девочек громко всхлипывала, вторая беззвучно шевелила губами — вероятно, молилась.
Нагамаса до боли впился пальцами в перила ограждения. Он много раз в своей жизни видел смерть, и куда более мучительную и страшную, но смотреть на разворачивающее действие у него не было сил. Но он должен, обязан досмотреть до конца. Он не смог спасти этих детей. А значит, и сам виновен в их гибели.
Взмах меча — и вот помощник несет маленькие детские головки на широкий помост, где уже лежат головы: это любимые косё Тоётоми Хидэцугу. Юноши покончили с собой сразу вслед за своим господином, но все равно их головы будут выставлены на всеобщее обозрение.
Помощник тем временем подошел к маленькому мальчику — младшему из сыновей. Тот, стоящий до этого тихо, внезапно зарыдал в голос. К нему тут же наклонилась девочка постарше, единокровная сестра, и начала что-то возмущенно шептать — должно быть, выговаривала за недостойное поведение. Мальчик успокоился и только поджал губы. А когда помощник попытался взять его за плечо, оттолкнул его руку и сам шагнул вперед, встал на колени и вытянул голову.
Детей казнили первыми. Чтобы они не видели смерть своих матерей. Нагамаса обернулся и посмотрел на Хидэёси, сидящего на походном стульчике на небольшом возвышении. Лицо его было бледным и словно окаменевшим. Что он сейчас испытывал? Боль? Ярость? Ненависть?
Словно ощутив взгляд брата, направленный на супруга, обернулась Нэнэ. Нагамаса просил ее не приходить, но она сказала, что хочет проводить в последний путь каждого из приговоренных. Это ее долг. И, действительно, отошла от женщин только когда их повели за обтянутое белой тканью ограждение.
Хидэёси не препятствовал ей. Нагамаса гадал, испытывает ли тот чувство вины за свое решение? Или считает, что поступил верно, и душа его спокойна?
Душа Нагамасы была очень далека от спокойствия. Он не мог осудить Хидэёси: он сам не представлял, как бы поступил на его месте. Эти женщины и дети — они были не просто семьей обвиненного в предательстве человека. Они были дочерьми потенциальных предателей, которые только и ждут своего часа. Письма, которые они писали, полностью доказывали их намерения.
Но все это были важные и влиятельные люди. Вот возле белого полотна встала совсем юная девочка. Кажется, ее зовут Комэ. Она не дочь и даже не наложница Хидэцугу. Точнее — еще не успела ей стать. Но ее отец, Могами Ёсиаки, первым прислал письмо Хидэцугу с предложением принести ему клятву верности.
Планировали ли эти люди на самом деле свергнуть его светлость? Или просто страховались, заводя родственные связи с новым кампаку?
Громкий женский крик прервал его размышления. Исполнители поменялись местами, и теперь тот, кто раньше выполнял обязанности палача, передав меч напарнику, пытался вырвать из рук совсем молодой матери сверток с младенцем. Девушка упала на колени, прижимая ребенка к груди, и отчаянно завыла.
И тут же эхом отозвался истошный вопль Тяти, внезапно выбежавшей из-за занавеса, перед которым сидел Хидэёси. Оттолкнув пытавшихся ее удержать слуг, она бросилась в ноги господину.