Киёмаса вздохнул и, не поднимаясь с корточек, развернулся к Мицунари. Поднял голову и долго задумчиво на него смотрел.
— Вот, что Мицунари, — наконец проговорил он. — Тебе придется признать, что ты упорно суешь свой нос не в свое дело. Ты опять ошибаешься, Мицунари. Не там ищешь.
— Киёмаса. Просто расскажи, зачем они к тебе приходили, хорошо? Мне вовсе не нужно, чтобы ты думал и делал выводы. У тебя все равно не получится.
Киёмаса пожал плечами, снова отвернулся и сунул в костер несколько веток.
— Нагамаса приходил потолковать о своем сыне. Просил вправить ему мозги, когда парень вернется. А зачем приходил Хидэтада я тебе не скажу, незачем тебе это знать, поверь на слово. Ты все равно не поймешь.
— О сыне, значит… а Хидэтада — не иначе об отце, а? Я просто поражен. Чем тебя подкупили? Это вообще возможно? Или… ты правда соблазнился… юным нежным телом?.. — лицо Мицунари исказила презрительная гримаса.
Киёмаса резко выпрямился и выбросил руку вперед. Мицунари отклонился в сторону и удар лишь слегка скользнул по плечу. И в следующую секунду он уже держал в руках меч.
— Ты или дурак, или предатель, Киёмаса. И только потому, что я уверен в первом, ты до сих пор жив.
— А ты, Мицунари, еще жив только потому, что я все еще считаю тебя своим другом. И, да, ты прав, я дурак.
Мицунари убрал меч в ножны и провел ладонью по лицу:
— Ты просто ничего не понимаешь.
— Не понимаю, — Киёмаса подошел ближе и наклонился. — Ты знаешь, что такое, когда на самом деле кругом враги? Настоящие враги, не придуманные? Когда ты уже дышать не можешь, рука копья не чувствует, а глаза настолько залиты чужой кровью, что весь мир видится алым? А ты ее не можешь даже отереть. Потому что кругом — враги?
— Как бы я хотел… чтобы все было вот так просто. Ты действительно не понимаешь, не имеешь даже представления о том, что происходит.
— Да, Мицунари. Я не понимаю. Но и ты — тоже. Ты уже окончательно запутался в тенях. Делай свою работу. А я буду делать свою.
— Отлично. А кто же защитит нашего господина от этих… теней?
— Тот, кто в этом действительно понимает. Я уже написал письмо. И удивлен, почему этого еще до сих пор не сделал ты.
— Ты… что сделал? — Мицунари широко раскрыл глаза.
— Что слышал. И получил вчера ответ. Ёсицугу прибудет сюда на свадьбу. Хидэтада по моей просьбе отправит ему официальное приглашение.
Мицунари отступил на шаг:
— Ты… ты с ума сошел? Зачем ты это сделал?
— Брось, Мицунари… Только не говори мне, что не будешь рад его увидеть.
— Он… — Мицунари помотал головой и коснулся рукой лба, его взгляд стал рассеянным. — Я… немедленно отправлю ему письмо и скажу, что ты тут перепился. Ты что же, в самом деле совсем ничего не понимаешь? Я не верю, что можно так прикидываться.
— Ну-ну, продолжай, Мицунари. Чего я еще не понимаю? — Киёмаса скрестил на груди руки.
— Он… понимаешь, он болен. Он еще не оправился от этой чертовой поездки, в которую ты его втянул, тебе что, мало? Мало?! Теперь ты заставляешь его ехать еще и сюда?! Не дав ему даже времени…
— Мицунари! — Киёмаса схватил его обеими руками за воротник. — Мицунари, очнись! Очнись ты, наконец! Ёсицугу не «болен»! Он никогда не «оправится»! Ты что же, хочешь, чтобы он просто сгнил заживо в своем поместье?! Ты этого хочешь?! Перестань относиться к нему, как к калеке!
— Замолчи! — Мицунари рванулся так, что затрещала ткань.
Киёмаса сжал руки еще крепче:
— А если я буду молчать, это что-то изменит? Мицунари, он не болен. Он умирает. И умрет. И времени, как ты выразился, у него нет.
— Ты… — прошипел Мицунари сквозь зубы, — как ты смеешь? Ведь именно из-за тебя этого времени стало еще меньше! Эта проклятая поездка едва не убила его! А ты ведь и правда хотел, чтобы он там умер.
— Да! Хотел! Но ты его близко не подпускал к передовой линии! Ты лгал ему, как он нужен тебе в штабе! Я всерьез подумывал о том, чтобы затеять ссору и убить его в поединке! Пока его рука еще способна держать меч!
Мицунари захрипел и с силой ударил Киёмасу по рукам. Лицо его побелело, и глаза сверкнули такой ненавистью, что Киёмаса отшатнулся и медленно разжал пальцы.
— Так убей его. Раз ты так хочешь. Убей. Ты поэтому его позвал, так? Никак не можешь угомониться? — произнес Мицунари тихо и до странности спокойно. Он сделал шаг вперед, и Киёмаса отступил. Мицунари слегка склонил голову набок и несколько мгновений пристально смотрел ему в глаза. А потом усмехнулся: — Я прикончу тебя как бешеную собаку, Киёмаса. Ты меня понял?
— Неплохой способ самоубийства, а Мицунари? — Киёмаса ухмыльнулся в ответ.
Мицунари отвел взгляд и отряхнулся от невидимой пыли.
— С тобой бесполезно разговаривать. Ты слишком туп. Тебя позовут, когда нужно будет кого-нибудь убить. Ни на что большее ты не способен.
Киёмаса помолчал, а потом положил руку Мицунари на плечо.
— Ты… Мицунари, ты прав. Между нами огромная разница. Знаешь, какая?
— Ну? Просвети меня, — Мицунари дернулся от его прикосновения и отступил на шаг.
— Я — воин, а ты — чиновник и бумажный червяк, как бы тебе ни хотелось иного. Но дело не в этом. Тебе назначили содержание, потом тебе дали земли и сделали дайме. Это плата за твою работу и за твою жизнь. А нам: мне, Ёсицугу и таким же, как мы, дают земли в качестве платы за нашу смерть. Не для того, чтобы мы жили в своих замках в свое удовольствие. Ты понимаешь разницу?
— Так кто же тебе мешает умереть, Киёмаса?
— Враги. Их еще слишком много у его светлости. Было бы невежливо умирать раньше них, — Киёмаса расхохотался.
— Ёсицугу… он не может больше сражаться как воин. И тебе это прекрасно известно.
— Ты сам сейчас говорил, что от воина мало толку. Я и правда не знаю, кого мне пойти и убить. И ты не знаешь. Тело Ёсицугу разрушено, но его разум все так же острее твоего меча. Ты зашел в тупик, Мицунари. Признай это. И перестань унижать Ёсицугу.
— Я… не унижаю его. Но если ты его хоть пальцем тронешь…
— Я с ним еще и напиться планирую, не желаешь поучаствовать? — иронично поинтересовался Киёмаса.
— Нет. И, знаешь что? Я зря к тебе пришел. Мне следовало идти не сюда.
Мицунари отвернулся и зашагал по берегу к ступенькам. Киёмаса проводил его взглядом, пока тот поднимался по лестнице, покачал головой и наклонился над очагом, снова поворачивая рыбу.
Мицунари никогда раньше здесь не был. Поэтому с большим интересом разглядывал узоры на стенах и потолке, ожидая ответа. Зеленое и розовое. Хозяевам поместья, видимо, очень нравился их родовой цветок, поэтому он присутствовал почти в каждом орнаменте. Не как обычно принято — в стилизованном виде, а именно цветы и листья. Даже на ширме, стоящей посреди большой просторной комнате, были изображены эти розовые цветы. Мицунари криво улыбнулся. Его бы подняли на смех, если бы он украсил все стены иероглифами[27]. Впрочем, каждому свое. Когда его спрашивали о его гербе, он всегда отвечал, что писать умеет лучше, чем рисовать. Интересно, долго ли ему придется ждать? И примут ли его вообще? Он бы совершенно не удивился отказу. Что же, если ему откажут сегодня, сославшись на занятость или усталость, он не поленится прийти завтра. Да-да, именно прийти, гонца с письмом гораздо легче завернуть, ограничившись вежливым ответом. Еще ему было интересно: хозяин выйдет к нему сам или прикажет привести, если все-таки решит принять?
— Господин Исида? — неброско одетый слуга вошел в комнату и поклонился. — Наш господин просит вас подождать его в гостевых покоях. У него полуденный отдых, и он просит дать ему время подготовиться к встрече.
— Да, конечно, — Мицунари поднялся, — я не смог заранее уведомить о своем визите, поэтому буду ждать столько, сколько понадобится.
Он мысленно усмехался, следуя за слугой. Элегантное решение, ничего не скажешь. У гостя теперь нет повода ни обидеться на невежливое обращение хозяина, ни возгордиться. Легкая дрожь прошла по его телу. Он знал, что ступил на зыбкую почву. И не имеет значения, насколько красивые цветы на этой поляне, — земля в любой момент может уйти из-под ног.
Его многие называли излишне мнительным, осторожным, недоверчивым. Некоторые откровенно считали трусом. Но правда была в том, что уж от чего Мицунари никогда не страдал, так это от нерешительности. И единственным человеком, которого он по-настоящему боялся, был Токугава Иэясу. И зря его светлость считает, что он, Мицунари, ничего не понимает. Все он понимает. И даже лучше, чем многие.
Мальвы были повсюду. Это, пожалуй, была единственная дань роскоши в этом доме. В остальном обстановка была выдержана в довольно строгом стиле — никаких вычурных украшений, в напольные вазы поставлены обычные садовые цветы. Даже одежды служанок, попадавшихся им на пути, не отличались разнообразием и пестротой, которую так любил его господин. Мягкие, неброские тона и в одежде, и в обстановке.
Только — мальвы.
«Кто знает, может быть мне суждено утонуть в этом приветливом розовом болоте», — подумал Мицунари и шагнул в комнату, где ему, видимо, и придется дожидаться хозяина дома. Сколько это займет времени? Час? Два? Иэясу славился неторопливостью. Что же, хотелось надеяться, что сюда хотя бы принесут напитки. От этого напрямую зависело, какой тон следует взять в разговоре.
Однако Мицунари не успел даже сесть. Створки двери раздвинулись, и в комнату вошли две служанки, а вслед за ними появился и сам хозяин. Токугава Иэясу шагал важно и неторопливо и, достигнув середины комнаты, первым вежливо поклонился и опустился на пол.
— Садитесь, господин Мицунари, не стесняйтесь.
Мицунари ответил ему на приветствие и сел напротив:
— Благодарю вас за то, что не отказали мне во встрече. А вдвойне — за то, что не заставили долго ждать.
— О, господин Мицунари, я знаю, насколько вы занятой человек. И было бы крайне непредусмотрительно растрачивать ваше драгоценное время впустую. В конце концов, лилии, которыми я любовался, прекрасно могут подождать до вечера. У них ведь нет никаких срочных дел, — Иэясу радушно улыбнулся и продолжил деловым тоном: — Итак, чтобы не терять времени даром, — чем обязан вашему визиту?