Хидэтада молчал. Он задал все интересующие его вопросы и теперь с нетерпением ждал, что ответит ему отец.
— Скажи мне, Хидэтада, ты когда-нибудь ловил рыбу? Не в специальном пруду, где карп прыгает на крючок, едва ты закинул его в воду? А в обычной реке? — спросил Иэясу, наконец все расставив.
— Да, отец, — Хидэтада посмотрел, куда отец двинул фишку, и сделал ответный ход, положив свою.
— Так вот. Что же нужно для того, чтобы в одном месте собралось много рыбы?
— Прикормить? — догадался Хидэтада.
— Именно. Можно, конечно, использовать сеть. Но в сеть попадает много мусора. И мелкой рыбы, которая не годится в пищу, а погибнет, не успев вырасти. Ты понимаешь меня?
— Кажется, да… — Хидэтада снова нахмурился: белые камешки со всех сторон начали обступать его позиции. Он двинул вперед еще одну фишку, и лицо его разгладилось: здесь он сможет прорваться во время следующего хода. И здесь.
— Отлично. Так вот. А теперь еще один вопрос. Как ты думаешь, зачем господин Хидэёси отнял у нас земли и отдал нам земли Ходзё?
— Это просто, — Хидэтада радостно смотрел на доску: черные камешки вовсю теснили белые и даже почти окружили добрый десяток. — С одной стороны, бывшие земли Ходзё намного больше и плодородней, а значит, у вас нет причин чувствовать себя ущемленным и проявлять недовольство, а с другой — переселение и подчинение новых земель должно занять вас надолго и не дать возможности подготовить выступление против его светлости.
— Великолепно! Ты уже почти извлек дайкон из земли! Но… Послушай меня, послушай хорошо. Ты помнишь осаду Одавары?
— Да, разумеется… хотя меня и не взяли туда. Но там и осады как таковой не было, даже Тятя сопровождала его светлость!
— И поэтому ты решил, что там было интересно и весело? О, вовсе нет. Да, под стенами главной крепости Ходзё развернулся настоящий походный театр. И отнюдь не боевых действий. Осаждающие пили, веселились, смотрели представления. Не думаю, что тебе нужного объяснять, зачем это было сделано. Ходзё — единственные, кто так и не признал по-настоящему власть Тоётоми Хидэёси. И их следовало примерно наказать. А что больше ранит дух осажденных, вынужденных довольствоваться скудным рационом, как не пир и веселье под их стенами? И тем не менее Одавара не сдавалась полгода… — Иэясу прикрыл веки, предаваясь воспоминаниям, потом снова посмотрел в глаза Хидэтады. — Ты знаешь, я очень, очень уважал Ходзё Удзимасу. И не только я. Все его вассалы очень сильно уважали своего господина. И любили. И многие сдали свои крепости только после того, как Одавара пала. Понимаешь уже? Или еще нет?
Хидэтада с некоторым сомнением глядел на отца.
— Ясно, — Иэясу слегка усмехнулся. — Тогда слушай дальше. Эти верные люди только сделали вид, что сдались и смирились. И если бы Хидэёси отдал их земли кому-то еще, например Като Киёмасе, — что бы произошло?
— Като Киёмаса превратил бы эти земли в выжженную пустыню! — выдохнул Хидэтада. Да. Он понял. Он, похоже, действительно понял.
— О! — Иэясу поднял руку в одобрительном жесте. — Именно. Мятежи бы вспыхивали один за другим, их бы приходилось постоянно подавлять, искать зачинщиков, жечь деревни, где прячутся мятежники и провокаторы. В общем, ловить рыбу сетями. Господин Хидэёси прекрасно понимал, что мало кто способен справиться с этой задачей. Я способен. Как видишь. Мятежа в любом случае было не избежать. Но самый лучший способ решить этот вопрос — сделать так, чтобы он вспыхнул в нужное время в нужном месте. Удобном тебе. Разгадал ли господин тайко мой ход или нет — он все-таки отлично понимал, что мне никак нельзя разбрасываться войсками направо и налево. А в Корее прекрасно обошлись без меня. Да и, честно признаться, в штабе от меня больше проку, чем на поле боя.
— Я все понял, отец, благодарю за пояснение… — Хидэтада низко поклонился.
— Я рад, что смог успокоить твою душу. Кстати, — Иэясу звонко щелкнул фишкой по доске, — ты проиграл, Хидэтада.
— А? Что? — Хидэтада ошалело уставился на ряд белых камней, окруживших его последний квадрат.
— Проиграл… а знаешь, почему? — Иэясу хитро подмигнул.
— П-почему?..
— Да потому что слушал меня, раскрыв рот, и совершенно не смотрел на доску, — расхохотался Иэясу. — А теперь иди, иди… и это все забери. Я хочу отдохнуть после обеда.
— Но, отец… это был завтрак…
— Да? Отличная новость. Значит, обед еще впереди, — Иэясу во второй раз откинулся на подушки и закричал, запрокинув голову: — Момо! Момо-о! Где мой сладкий персик?! Мне срочно нужно помассировать пяточки!
Хидэтада собрал доску, вышел из комнаты и двинулся вперед по коридору. Внезапно из-за угла вылетела Момо, едва не сбив его с ног. В руках у нее был поднос с маслом, лепестками и солью. Она смущенно улыбнулась и мелко-мелко закивала головой.
— Беги, — по-доброму сказал ей Хидэтада, и девочка поспешила в комнату, которую он только что покинул.
Он посмотрел вслед Момо, и в груди снова что-то кольнуло. Но ничего: впереди свадьба, радость, веселье. А до отъезда отца — еще долгие недели. И кто знает, что может произойти потом.
Хидэтада не смотрел ни на священника, ни на собравшихся на церемонию в храме. Его взгляд был прикован к госпоже Ого. Вот она подносит к губам одну чашечку сакэ… вторую… третью… До последнего глотка его не отпускала навязчивая мысль: вот сейчас произойдет что-то страшное и помешает им, все испортит.
Он сам не понимал причину своей тревоги. Возможно, всему виной Исида Мицунари? Он не родственник и даже не друг ни ему, ни невесте — так что он делает на церемонии?
Само празднество будет проходить в замке его светлости: господин Хидэёси настоял на этом, называя Хидэтаду своим сыном, а госпожу Ого — любимой дочкой. И занимал во время обряда место ее отца.
А лицо его отца не выражало ровным счетом никаких эмоций. Ни радости, ни беспокойства. Может, ему тоже не нравилось присутствие господина Исиды? Который глаз с него не сводил до самого начала обряда. Да, Исида Мицунари главный распорядитель торжеств, на это тоже была воля его светлости. Но ему следовало заниматься своими делами в замке, а не здесь.
…Но когда Хидэтада взял в руку чашку со священным сакэ, то сразу забыл обо всем. Он думал только о госпоже Ого. Неужели совсем скоро он сможет называть ее просто Го?
Как же она красива… В этом нежно-белом шелке она похожа на цветок яблони ранней весной. Может, от этого его тревога? Что он просто не смеет поверить своему счастью?
На выходе из храма их ожидали приглашенные. Не все: большая часть гостей уже, наверное, собралась в дворцовом парке возле накрытых столов. И все это были родственники и друзья — Хидэтада успел заметить возвышавшуюся над всеми лохматую голову Като Киёмасы. Люди выкрикивали поздравления, некоторые подбрасывали в воздух цветы. Хидэтада оглянулся и остановился на миг. Он знал, что госпожа Ого следует за ним, но вдруг она испугалась шумной толпы? И его сердце в который раз кольнула тревога: госпожа Ого не смотрела на него. Ее взгляд был прикован к стоящему у обочины закрытому паланкину. Хидэтада присмотрелся к гербу — две бабочки. Это, вероятно, паланкин Отани Ёсицугу, которого он пригласил по просьбе Киёмасы. Госпожа Ого, без сомнений, смотрела именно туда. Хидэтада вздохнул. Глупости. Он позже спросит. Еще не хватало ревновать свою жену к больному старику.
А госпожа Ого, словно почувствовав его взгляд, повернулась к нему и улыбнулась. Так весело и уверенно, что Хидэтада ощутил легкую дрожь в спине. Ему захотелось немедленно заключить свою супругу в объятия и никогда не отпускать от себя.
— А ну-ка, помоги мне выбраться отсюда! — Хидэёси схватил протянутую Хидэтадой руку и тут же обнял его, почти повиснув у него на шее.
— Ты совсем, совсем уже взрослый, сынок! — воскликнул он и негромко зашептал Хидэтаде на ухо: — Смотри, не ударь в грязь лицом перед моей девочкой сегодня! — И он громко и заливисто расхохотался.
Хидэтада дождался, пока господин Хидэёси отпустит его, и почтительно поклонился:
— Позвольте мне проводить вас.
— Не спрашивай у меня, это твой праздник! Веди, куда хочешь! — весело сказал Хидэёси, подставляя ему локоть, а затем, отвернувшись в сторону, закричал: — Мицунари, эй, Мицунари! Все готово? А то я проголодался и ужасно хочу пить! И только посмей подсунуть мне воду!
— Да, ваша светлость, — склонился Мицунари и, взяв Хидэёси осторожно за другой локоть, вместе с Хидэтадой повел господина к высокому, специально подготовленному помосту, украшенному богаче и ярче, чем помост, предназначенный для жениха и невесты, который был куда скромней и значительно ниже.
Хидэёси с помощью Мицунари и Хидэтады поднялся по ступеням и опустился на мягкие шелковые подушки. Мицунари махнул рукой, и служанки понесли столики с едой и напитками.
— Иди, иди к невесте! — Хидэёси подтолкнул Хидэтаду в сторону ступенек, а Мицунари прихватил за рукав: — А ты останься. Хватит бегать туда-сюда.
Хидэтада спустился вниз и направился к своему месту. Он там оказался первым: госпожу Ого служанки увели переодеваться к банкету. Оглядевшись по сторонам и увидев, что на него никто не смотрит, он украдкой налил себе сакэ в подготовленную чашку, залпом выпил и облизал губы. Стало немного легче. Так. Теперь главное — не напиться. А то насмешки его светлости могут обернуться печальной реальностью.
Наконец Ого появилась на тропе, и тут же со всех сторон послышались восхищенные выкрики. И действительно — расшитое серебряными журавлями и ярко-оранжевыми цветами алое кимоно, накинутое поверх церемониального белого, сделало девушку еще прекраснее, хотя мгновенье назад Хидэтада мог бы поклясться, что это невозможно. Но он видел это собственными глазами. Лицо стало еще белее, губы — еще ярче, госпожа Ого приветливо улыбалась, демонстрируя идеально черные зубки[48], а на непоткрытых и уже распущенных волосах сверкали, отражая лучи солнца, дорогие камни. Словно богиня сошла с небес, чтобы стать супругой простого смертного. Хидэтада замер, завороженный. Госпожа Онэ и госпожа Тятя сопровождали ее, а служанки — девочки одиннадцати-двенадцати лет, тоже ярко наряженные, несли сзади подарки.