».
Томас Гуччи раздосадовано хрипло выдохнул: «То самое описание «граней реальности». Черт, почему ты его не закончил?! Подпись есть: «М. Кауфман». Видимо, все-таки Майк… Майкл Кауфман. Но ни слова о том, другом клиенте. И это его: «Они существуют»… Так что он видел? Второй — это он сам, что ли? Так, а это что?» — он перевернул лист и обнаружил еще одну надпись, бегло написанную размашистым почерком дрожащей руки: «Не только черную смерть называют теперь чумой. Все, что неизлечимо, называют теперь чумой. Ты понимаешь? Душевные болезни что, лечатся? А то, что разрослось тут, как опухоль? Оно лечится? И что ты сделал? Любая чума — исцеление одно и то же, даже они где-то понимают это. Вдумайся! Очищающий огонь! Пепел! Пепел, сакральный пепел…». Под надписью был нарисован небольшой закрашенный квадрат.
— Ну, и кому послание? Мне? Кто затеял со мной игру? — обреченно вопросил в темноту Гуччи. — Чудовища, воображение, реальности? Похоже, мне остается лишь согласиться на нее. Все довольны?
С этими словами он горестно усмехнулся и бросил историю болезни на полку. В свете фонаря взвились закрученные стаи пылинок. Томас, безучастно наблюдая за ними, почесал затылок. Слова об огне и сакральном пепле, как показалось ему, могут указывать на тему сжигания трупов. Отсылка к временам чумы тоже поддерживает эту тему. В госпитале к ней может иметь отношение лишь патологоанатомическое отделение. Там наверняка есть печь для кремации, и черный квадрат мог означать именно ее. Забрав пистолет доктора Майка, полицейский вновь сверился с картой больницы, однако на ней был начертан план только первого этажа. Были лестницы вверх, определенно ведущие к палатам, были также и лестницы вниз. Вполне возможно, что под архивом и складами располагался второй подвал. Сочтя данное предположение наиболее правдоподобным, Гуччи выдвинулся в путь.
Второй подвал, куда привела Томаса узкая лестница с побитыми ступенями, оказался таким же темным, как и первый этаж госпиталя. Если это действительно было патологоанатомическое отделение, то еще более странным выглядел тот факт, что пока это была единственная часть больницы, где тишину нарушали звуки. Сначала где-то далеко слышались шаги и скрип двери, затем стало различаться и чье-то неспокойной дыхание, но как только Гуччи сошел с последней ступеньки лестницы, тяжелый удар и громкий крик боли заставили его вздрогнуть и пригнуться, напрягая мышцы в готовности броситься бежать куда бы то ни было. Офицер увидел распахнутую дверь секционной и полосу света, резким мазком легшую на покрытый разводами грязи кафельный пол. Тень кого-то массивного и сгорбленного мелькала в дверном проеме, за которым уже не слышалось ни дыхания, ни криков, ни каких-либо еще звуков, которые мог бы издавать живой человек. Слух Томаса смог уловить только шорохи, а потом тишину несколько раз прорезал срежет металла, столь неприятный, что из-за него возникала зубная боль и знобящий мороз пробегал по коже. Гуччи, удерживая пистолет наготове, подкрался к двери и заглянул в секционную. Тогда он потерял всякое самообладание. Между дверью и металлическим столом, на котором лежал человек в сером костюме, встало крупное скрюченное нечто. Ноги его могли бы показаться человеческими, облаченные в донельзя грязные брюки и ботинки с высокими берцами, в то время как горбатая коричнево-желтая спина с выступающими позвонками скорее принадлежала уродливому чудовищу. С двух сторон от позвоночника ее покрывали симметричные, похожие на разросшиеся опухоли, узловатые наросты на едва заметной узкой ножке, образованной складкой отекшей кожи. В центре каждого образования виднелось круглое белесое уплотнение, напоминающее гнойный стержень. Несуразно длинные дистрофичные руки согнувшегося существа казались приплавленными к огромные ржавым орудиям для разрезания плоти. Одну конечность увенчивало подобие скальпеля, другую нечто вроде короткой медицинской пилы. Томас с отвращением сплюнул комок вязкой слюны, скопившейся в глотке, которую он не мог заставить себя проглотить. Монстр стоял спиной к нему, целью твари явно был человек на столе. «Это… Майк? Проклятье! Что за…» — полисмен, с ожесточением процедив что-то сквозь стиснутые до скрипа зубы, дважды выстрелил в мерзкую сгорбленную спину. Опухолевидный нарост, в который попала пуля, тут же лопнул, разлетевшись алыми лохмотьями, изливая на грязный кафель пола мутную желтоватую жидкость. Гуччи ощутил характерный спазм в пищеводе, сигнал подступающей рвоты. Однако после выстрела дебелая тварь неторопливо развернулась, проскрежетав по полу своим оружием, сросшимся с почти безвольно висящими руками, и мужчина смог взглянуть ей в «лицо». Лица как такового не было — низко опущенную голову прикрывала ржавая каска с почти стершимися красными крестами, а под ней начиналось матово-белое подобие маски, состоящее то ли из вросшего в плоть пластика, то ли из прорвавшихся наружу хрящей. Бледная клювообразная конструкция соединялась гибкими трубками с чем-то на поясе монстра и едва не упиралась в его обвисший круглый живот. «В маске с клювом, как средневековый врачеватель чумы», — вдруг вспомнил офицер. — Майк, что же ты знаешь?». Томас снова выстрелил в тварь, но пуля не пробила ее маску. В ответ на атаку монстр резко вскинул свою невероятно тощую конечность и замахнулся на полицейского резаком. Гуччи, нырнув вниз, отскочил в сторону, ближе к столу для аутопсий. В этот момент он уже мог боковым зрением заметить, что Майк очень серьезно ранен и как минимум находится в бессознательном состоянии. Томас не терял надежду спасти врача, хотя сперва должен был позаботиться о себе — с нескладывающейся в голове силой монстр с клювом шел на него, угрожающе потрясая в воздухе ржавой пилой. Офицер продолжил отступать, рассматривая монстра, пытаясь обнаружить его слабое место. «Может, эти трубки чего-то… вроде дыхательного аппарата? Но в них попасть… Только с близкого расстояния. Нет. Что еще? Что еще?!». Что-то не то было в воздухе секционной, что-то отравляющее, душащее, замутняющее сознание. Гуччи ощущал тошнотворное головокружение, рассеянность и частичную утрату скоординированности движений. Что бы это ни было, оно могло скоро доконать его, преподнеся клювастому монстру его жертву, как на блюдечке. Томас едва не оступился — парализующая слабость снова чувствовалась в руках и ногах, и это вызывало почти панический страх. Взгляд неожиданно зацепился за то, что не удавалось рассмотреть раньше, но что определенно было искомой ахиллесовой пятой. Между низко болтающейся на тощей шее головой и вздувшимся животом, на бледных растянутых сухожильных перемычках пульсировал комок синюшно-фиолетовой плоти, покрытой черными сосудами и поблескивающим бежевым налетом жировой ткани. Офицер полиции поднял дрожащую руку с пистолетом — тщетно, перед глазами все начинало плыть, ему не удавалось прицелиться в болезненно-уродливое сердце монстра, находящееся снаружи тела. Одного выстрела в переполненный спекшейся кровью орган стало бы достаточно, однако он должен был быть предельно точен. Шатаясь, обливаясь нездоровым горячим липким потом, Гуччи сделал еще несколько неуклюжих шагов. Цель было достигнута — теперь его и чудовище в каске медика разделял металлический стол. Облокотившись рядом с окровавленным телом Майка, Томас, собрав последние силы своего рассудка и внимания, прицелился и спустил курок. Со звуком выстрела мужчина упал навзничь, успев услышать, как с грохотом и скрежетом рухнул на кафельный пол безобразный труп огромного монстра.
Офицер Гуччи открыл глаза. В теле чувствовалась разбитость, как после неспокойного горячечного сна. Мужчина так и не мог понять, что заставило его потерять сознание и как долго он пролежал на холодном полу секционной, но сейчас самым важным все равно было то, что он победил в кошмарной, бредовой схватке с порождением чего-то испорченного, неизлечимо больного. Возможно, некой чумой, «разросшейся, как опухоль», была поражена вся реальность — такое можно было предположить, увидев, как снова изменился мир вокруг. Белый кафель теперь приобрел грязно-желтый, мерзкий цвет и покрылся засохшими и свежими пятнами и потеками. Меду плитками на полу застыли алеющие разводы крови с темными свернувшимися сгустками. И вновь отвратительные мокрые сочащиеся трубы пролегли под потолком по всему периметру помещения. Ржавые столы казались липкими от грязи. На одном из них лежал Майк. Бледное лицо казалось еще более осунувшимся в дрожащем слабом свете единственной лампы — щеки и глазка ввалились, от носа к губам и между бровей пролегли морщины. Серый костюм был забрызган кровью — удар монстра глубоко рассек тело в области живота. «Черт, да его… практически… пополам! — невольно ужаснулся Гуччи, несколько минут назад имевший шанс разделить такую участь. — Это не шутки, это… это… Мертв, — заключил он, коснувшись уже похолодевшей шеи доктора. — Разумеется, мертв. Проклятье!».
Собравшись с мыслями, офицер проверил карманы несчастного и нашел дополнительную заряженную обойму, которую сразу забрал, испытав бледное подобие радости, и записную книжку в черном переплете. Вторую находку следовало изучить. Блокнот оказался подписанным: «Кауфман Майкл». Более доказательств не требовалось. Никакого второго клиента не было, доктор Майк сам столкнулся с испорченной реальностью. И когда она почему-то начала на него охоту, он уже не мог относиться к ней, как к сугубо научному феномену. Кауфман пытался вступить в бой. Но было слишком поздно для него.
Страницы блокнота были заполнены зарисовками планов местности или зданий, несвязными фразами, шифрами и наборами цифр, многие из которых были перечеркнуты. Врач определенно занимался сумбурным поиском некого решения, кропотливо собирая все, что могло быть условием задачи или подсказкой. И поиск этот остановился на последней, подчеркнутой двумя жирными линиями записи: «NB! Papaver somniferum — * K 2; C 4; A ∞; G ∞». По какой-то причине Кауфман был убежден, что должен запомнить именно эту формулу. Гуччи вырвал листок с записью из блокнота и положил в карман вместе со сложенной картой. Следуя намеченной ранее цели, нужно было найти печь для кремации.