Павел подобрал ключ и ушёл, даже не глянув на брата. Тот повздыхал, побродил по коридору туда и обратно минут пятнадцать и зашёл в кабинет. Павел не отрывал взгляда от бумаг. Возился всё с тем же графиком.
— Паш, ну ты чего? — Саня остановился у входа. — Я, конечно, балда. Но случайно ведь вышло. Голова пролезла, я и сам не заметил, как внутри оказался. И ничего плохого не делал, только посмотрел. Я больше не буду. Что молчишь? У тебя неприятности будут? Ну прости, в конце концов… Паш! Хочешь, поколоти меня, душу отведи. А? Паш, а почему ваших бойцов в морг водят, что они там делают?
Павел впервые за всё время, что Санька лопотал невнятные извинения, поднял голову и посмотрел не зло, а с любопытством.
— Откуда ты взял про морг?
— Слышал, — Саня наклонил голову к плечу.
— Незачем тебе знать! — Павел стал что-то записывать, но его плечи были напряжены. Он хорошо знал младшего брата.
— Вы там на мёртвых смотрите, — заключил Санька, — чтобы убивать не страшно было.
Павел отбросил ручку. Но лицо у него было спокойное, не сердитое.
— Убивать страшно всегда. Хорошо бы ты этого никогда не испытал. И не узнал, что бывает потом, — Павел вздохнул. — А вообще, ни к чему тебе. Мал ещё.
— Как странно, — едва сдерживая раздражение, проговорил Саня. — Через шесть лет я узнаю всё так же, как они, — он показал большим пальцем в сторону двери за спиной. — Что за шесть лет изменится?
Павел усмехнулся. Встал из-за стола, подошёл к окну, потянулся, глядя на улицу, наконец обернулся и закурил.
— Психика твоя изменится. Тебе сейчас что-нибудь эдакое расскажи, ты по ночам спать перестанешь, мать перепугаешь.
— А ты хорошо спишь? Спокойно? — ядовито поинтересовался Саня.
Павел нервно потёр бок. Санька насторожился. Он знал, что у Павла там шрам от пулевого ранения.
— Ну что ты взъелся? — Павел поморщился. — Ни к чему этот разговор. Учи лучше географию. Тебе это как раз по возрасту.
— Паша, — Саня почувствовал, что вдруг слёзы подступили к глазам. — Ну почему ты так со мной? Я же серьёзно!
— Что ты хочешь услышать? — вздохнул Павел. Его глаза цвета осенней полыни как будто пожухли, стали совсем уж ржаво-коричнево-серыми.
— Ты мне так и не ответил. Почему к солдатам не должны приезжать родители, почему вообще надо жить в таких диких… У вас тут один туалет чего стоит.
— Это армия, а не курорт, — казённо-деревянным голосом ответил Павел. — Тебе что, золотой горшок нужен? Избаловала тебя мать.
— При чём тут мама? — поморщился Саня. — Я говорю о нормальных условиях. Здесь же люди.
— Ты разве не знал? В армии и на войне не люди.
— А кто же?
— Единицы живой силы и больше ничего, — Павел затушил сигарету и улыбнулся. — А ты думал, солдаты, офицеры преисполнены собственного достоинства. Да весь этот антураж — форма, ордена, медали, погоны, звёздочки, — чтобы не так обидно было умирать.
— Тьфу ты! — вспылил Саня. — Вечно ты что-нибудь такое. Зачем тогда в армию пошёл, да ещё столько лет служишь?
— Дурак был, не знал. А теперь привычка.
— Ты нарочно так говоришь, чтобы я отказался служить, — догадался Саня.
— Вот балда! Говоришь тебе правду, ты опять недоволен. Хотя, если ты вдруг забудешь о военной службе и подумаешь о какой-нибудь другой профессии, было бы неплохо.
— Покажи мне свои награды. Ты обещал, — Санька пропустил мимо ушей насчёт другой профессии, хотя чувствовал себя уже не так уверенно.
Павел с неохотой полез в сейф, стоявший под столом.
В картонной коробке лежали медали и ордена россыпью, удостоверения к ним и ворох каких-то справок, рецептов и документов.
Саня с коробкой уселся на диван и стал разбирать награды. Две медали «За отвагу» — по серой поверхности медали ехал танк; орден Мужества — золотистый крест; медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» I степени, а рядом II степени — над кругляшком медали скрещённые мечи. Медаль Суворова с сухим и жёстким профилем самого полководца на серебристом фоне. Знаки «За отличие в службе», тоже двух степеней.
Саня глянул на Павла, но тот опять что-то писал и вовсе не смотрел на младшего брата в ожидании реакции — восхищения и удивления.
— И что у вас тут у всех по столько?
Саня держал награды в двух горстях.
— По-разному, — коротко ответил Павел.
Покопавшись ещё в коробке, Санька обо что-то порезал палец. Зашипел, сунул палец в рот, а другой рукой достал из коробки кусочек металла, скрученный в причудливую спираль, маленький и острый как бритва. На дне коробки лежала кособоко сплющенная пуля. Ими Павла ранило — пулей в бок, осколком в ногу. Саня взял осколок и вдруг прижал его к ноге в том самом месте, где видел у Павла корявый розовый шрам. Зажмурился от боли, прорвал штанину, по ноге потекло тёплое, щекотное. Осколок вонзился до половины, а Саня всё давил на него так, что пальцы побелели. Ведь Пашке осколок прошил почти всю ногу насквозь, скользнул в нескольких миллиметрах от кости.
— Ты спятил?!
Санька получил по руке, в которой сжимал осколок. Осколок улетел к двери.
— Балда сумасшедшая! — продолжал ругаться Павел, пытаясь сквозь дырку в Санькиных штанах разглядеть порез. У него не получалось. — Снимай штаны, живо!
— Зачем? — Санька испуганно отшатнулся от брата.
— Бить буду! Ты пореви ещё, дурья башка. Я рану хочу осмотреть, — Павел сам сдёрнул с Сани брюки и оторопело замер, уставившись на ногу, залитую кровью до пятки. Голубой носок почернел от впитавшейся крови. Рассечённая кожа выше колена разошлась, и из неё струилась кровь.
— Идиот! — ровным голосом заключил Павел. — Ну-ка.
Он подхватил Саню под колени и под спину и побежал к двери.
— Пашка, дурак, я же голый, — завопил Саня.
— Ты не голый, а в трусах. За «дурака» получишь отдельно.
Коридоры были полупустые. Солдаты с топотом маршировали по плацу. Оттуда даже сквозь толстые старинные стены казарм долетало: «Не плачь, девчонка, пройдут дожди. Солдат вернётся, ты только жди…»
Павел толкнул ногой дверь с табличкой «Санчасть».
В надетом поверх формы белом халате за столом сидела девушка. С белыми, наверное, крашеными кудряшками, торчащими из-под медицинской шапочки.
— Кать, посмотри. Наверное, зашивать надо.
— Чем это он? — её кукольно-накрашенное лицо оставалось невозмутимым. Саня ожидал, что она хотя бы ойкнет при виде такого количества крови. — Это и есть твой Санька?
— Он самый, собственной бестолковой персоной, — Павел опустил его на клеёнчатую кушетку.
Катя большим ватным тампоном быстрыми движениями стирала со всей ноги кровь. У Сани щипало в носу от спиртового запаха.
— Забавно, — заметила Катя. — У него рана там же, где у тебя.
Саня открыл было рот, чтобы спросить, но сейчас же закрыл, поглядев на хмурого Павла.
«Она его лечила, — подумал Саня. — Вот и знает, где у него на ноге шрам».
— Ой! — взвыл Саня. — Больно!
— Надо бы скобку поставить, но визгу будет, — Катино насмешливое лицо было совсем рядом, и от него пахло вишнёвыми карамельками, а водянисто-голубые глаза, опушённые длинными ресницами, глядели прямо в Санькины глаза.
— Ничего я не боюсь, — Санька отвернулся и затрясся от страха.
— Клизму ему надо поставить, а не скобку, чтобы мозги прочистить, — Павел сел на кушетку у другой стены, потянул было из кармана пачку сигарет, но, бросив взгляд на Катину спину, тут же спрятал обратно. — Ты, Кать, его не слушай, делай всё как надо.
— Какой ты, Паша, железобетонный, — Катя обвела вокруг раны тампоном, смоченным в зелёнке, и, стянув края раны, залепила пластырем. — Сверху бинтиком замотаем, — прокомментировала она свои действия. — И полный порядок. Может, чайком вас угостить?
— Нет уж, — Павел с кряхтением взял Саню на руки, ведь когда они бежали в санчасть, Саня был босиком. — Мы лучше пораньше спать ляжем. Рабочий день закончился, а мы устали. Утром с поезда, — он глянул на часы из-под Санькиного колена. — Восьмой час. Поужинаем и баиньки.
— Ты в отряде останешься? — удивилась Катя. — Ах, ну да, в общаге у тебя сосед. Ну, тогда завтра заходите ко мне в гости на чай.
Потёртое кресло оказалось кроватью. Павел раздвинул, его с лязгом и скрипом, застелил мятой простынёй, бросил в изголовье кожаную потёртую думочку-подушку, а сверху — колючий красно-чёрный плед. Сам улёгся на диван безо всякой постели.
Незашторенное окно белело в сумерках высоким прямоугольником. Медведь, стоявший на задних лапах на подоконнике, стал совсем чёрным на фоне молочных сумерек.
Саня повозился на твёрдой кровати. Рану под пластырем и бинтом дёргало.
— Почему тут нет штор? — Саня сел, опустил босые ноги на пол и поёжился.
— Зачем? Это же рабочий кабинет, — Павел пожал плечами так, что заскрипел диван.
— Для красоты хотя бы, — проворчал Саня. — А комаров таких крупных вы здесь нарочно разводите? — он хлопнул себя по плечу.
— Река рядом.
— Паш, так ты мне и не ответил. Что плохого, если бы у вас было уютно?
— Да пойми ты! На войне-то кто им условия создавать будет? Уют здесь ни к чему. Мамки, пирожки — это только расслабляет.
— Ну не знаю. Наоборот, солдатам веселее будет с домашними повидаться и поесть как следует, а не как в вашей столовке…
— Если они теперь не привыкнут к трудностям, — зевнул Павел, — то на войне раскиснут.
— Не факт.
— Спорщик! Я-то видел тех, кто рассыпался, лишь начинали пули свистеть.
— И все они были маменькины сынки?
— По-разному, — уклончиво ответил Павел.
— Вот именно! — торжествующе воскликнул Саня.
— Ты всё хочешь чётко разделить на чёрное и белое. Не получится, а шишек себе набьёшь и разочаруешься во многом.
Саня улёгся, натянул колючий плед до подбородка.
— Больно вот так, осколком…
— А ты как думал! — немного обиженно сказал Павел. — Я просил мать тебя в госпиталь не приводить.
— Может, зря?
— Что? — Павел приподнялся на локте.