Валентин сидел на краешке унитаза, прислушивался к мужикам, пристроившихся с сигаретами перед открытой форточкой, неторопливо курил и заворожено вспоминал старика Пастухова.
Отчество старика он забыл.
Валентин раз пять, не меньше, встречал старика Пастухова в квартире Джона Куделькина-старшего, но отчество напрочь забыл. Да он никогда и не относился к старику серьезно. Ну, приходит к Джону некий старик. Болтает, не говорит ничего обидного, кроме бесплатных костей ничего не просит, уже хорошо, Бог с ним. Мало ли у нас вралей?
По словам старика получалось, что на фронт он ушел в семнадцать лет откуда-то из-под Енисейска, кажется, село Пировское, где проживал его отец – таежный охотник. С отцом охотился и Пастухов-младший. Навыки паренька оказались очень нужными на фронте. В самом скором времени Пастухов стал известным снайпером. К концу войны на счету ефрейтора Пастухова официально числилось 318 фашистов. Это число всегда веселило компанию Куделькина. «Ну, считай, напрочь выкосил пятиэтажку! – смеялись подвыпившие приятели Джона. – Ну, считай, напрочь выкосил жильцов целого многоквартирного дома!» – «Не жильцов, а фашистов… Врагов то есть…». – обстоятельно и строго поправлял старик и позволял налить себе еще рюмку.
После войны Пастухов остался бобылем, рано похоронив жену.
По малой грамотности, в свое время закончил лишь пять классов, работал Пастухов сперва сторожем, потом истопником, долго маялся по московским общагам и коммуналкам.
И вдруг все устроилось.
Как-то незаметно для окружающих Пастухов закончил вечернюю школу и получил на ускоренных курсах хорошую спокойную профессию бухгалтера-ревизора. Устроился на большую автобазу, на которой и проработал до самой пенсии. Часто уезжал в командировки, обычно короткие. Ну, неделя, ну от силы, десяток дней. Человек Пастухов был тихий, к нему сразу привыкли. Никто никогда не обращал никакого особенного внимания на тихого ревизора и на его довольно частые отлучки. Работа есть работа. Ревизор, все-таки.
Но автобаза, по словам Пастухова, была для бывшего знаменитого фронтового снайпера всего лишь крышей. Официальным прикрытием того, чем он занимался на самом деле. Еще в сорок пятом году вызвали молодого бывшего снайпера в СМЕРШ, где молодой полковник очень убедительно объяснил тихому деревенскому парню, что в послевоенном тылу осталось черт знает как много разного рода диверсантов, бандитов, американских и фашистских наймитов и всякой прочей сволоты. «Повоевал ты хорошо. Теперь займешься всей этой сволотой, – строго сказал полковник бывшему снайперу. – Ловить и судить бандитов, диверсантов и всяческих наймитов нет у нас никаких сил. Да и времени нет на такое ненужное занятие. Так что, товарищ Пастухов, будем теперь работать по-революционному. Провинился, умри! Преступил закон, прими жесткое наказание! Ну, а ежели, товарищ Пастухов, ты не желаешь работать на Родину, – с каким-то особенным значением произнес молодой полковник, – то тогда все! Иди! Ты свободен!»
Слово «свободен» полковник произнес так, что Пастухов, как ни был он мало образован, понял правильно.
И не отказался от предложения.
«Глупый был… Деревенский… – охотно объяснял старик веселой поддатой компании Джона Куделькина. – Мало что понимал… Мне тогда Москва сильно нравилась… Не хотелось уезжать из Москвы… Тем более, в места не столь отдаленные… Это вы сейчас ржете, как жеребцы, а мне тогда было вовсе не до смеху… Ну, а потом… Не врет же полковник… Ну как это не убрать врага?.. Ведь враг же! Враг… Врага не убери во время, он друга убьет… Ну, заодно и мир посмотрел…».
По словам старика, поначалу выпала ему Африка.
Правда, пришлось Пастухову поработать и в Азии. Но это позже. На корейской войне. Там не только наши летуны дрались.
«А по Африке я стал как бы даже специалистом… – кивал, не отказывался старик от лишней рюмки. – В Африке тогда везде были горячие точки… Как и сейчас… Ну, а моя автобаза… Это же все так, для близиру… Начальство было, наверное, поставлено в известность, никто меня не трогал, но никто меня и не сторонился… Я ж тихий был… Конечно, много времени уходило у меня на тренировки в специальных закрытых тирах… А потом еще спецкурсы… Ведь такая работа, что вся на нервах, а нервничать нельзя… Вот и учили меня расслабляться, не думать о том, что делаю… Ведь все, что я делал, было на пользу Родине… Мне это сильно вгоняли в голову, я сам это понимал… Врага ведь нельзя жалеть… Даже если это дама на шпильках и в высокой прическе… Пусть голосок у нее как у птички, и сама она вся как цыпа, а я должен помнить и знать – враг это, пусть и с нежным птичкиным голосом… Ну, и еще всякое… Учился чему-то… Сам учил… – пьяно ухмылялся Пастухов и не отказывался от лишней рюмочки. – Не будешь учиться, навык уйдет…».
Но каждый день ожидание. Сидишь себе на кухоньке, жаловался старик, куришь, а то вообще только лег спать, стучат в окно. Пастухов жил на первом этаже. Дали ему однокомнатную квартиру. Короче, выдернуть тихого ревизора Пастухова могли из квартиры в любой час дня и ночи.
Каких-то полчаса и на аэродроме.
Еще полчаса, получил документы и в самолет.
Документы, понятно, выдавались подложные, всегда на другое имя. Но хорошие, добрые документы. С документами никогда не было никаких накладок.
Пока летишь, а летели иногда долго, вызубришь назубок.
Кто по профессии?.. Как тебя звать, да как по отчеству?.. Да где работаешь?.. Где родился?.. Кто твои родители?.. Живы ли?.. В каком районе Москвы проживаешь?.. Чем занимался в таком-то году?.. Кто твои соседи по этажу и по лестничной площадке?..
«Меня ведь на спецкурсы зачем отправляли? – со значением спрашивал Пастухов подвыпившую компанию Джона Куделькина-старшего. – Да чтобы я там подучился маленько… А память у меня хорошая от рождения… Официально-то я летал в разные страны заключать всякие производственные договора… Ну, чисто формальные… Чаще, так сказать, договора о намерениях… А о настоящих деталях всей этой деятельности я никогда ничего не знал… Не мое это было дело… Меньше знаешь, дольше дышишь… Всякими деталями занимались умные люди… А я что?.. – не отказывался старик Пастухов от лишней рюмки. – У меня дело самое простое… Прилетел, увидел цель, выстрелил… Правда, до этого я очень подробно изучал фотографии целей… Очень подробно… Фигуру, лицо… Чтобы, значит, целясь, не ошибиться… Некоторые лица и до сих пор помню, – жаловался старик. До сих пор снятся мне некоторые лица… Через это, можно сказать, и выпиваю А если еще проще сказать, – не отказывался старик от лишней рюмочки, то так получается, что это вовсе даже и не я выпиваю, а они это выпивают, эти самые… Враги… Мои бывшие цели… Моими, значит, губами…».
Место работы, по словам Пастухова, ему готовили загодя.
В съемных квартирах неизвестных старику городов. На чердаках. На каких-то галереях. В каких-то башенках. Иногда приходилось стрелять и на природе – с лодки, с дерева. Но в городе, конечно, и опаснее и сложней. Правда, если уж выследил нужного человека, поймал его в прицел… но и тут случалось, кто-то перекрывал цель или она сама внезапно исчезла… На цель ведь полагается всего один выстрел…
Если Пастухов промахивался, все равно уходили. Было два таких счастливчика. Промахнулся. – «Вот и не знаю, к лучшему это или нет?.. – пьяно разводил руками старик. – Может, они, эти мои уцелевшие цели, потом столько крови в своих странах пролили, что нам столько и не приснится… Понятно, за промахи мне выговаривали… За все ведь надо платить… Каждая операция выливалась государству в копеечку…Деньги немалые… Но со мной такое случалось редко… Всего два раза… А что сделаешь?.. Никто от ошибок не застрахован… Все равно я потом в Москве получал положенную мне пару тысяч и снова шел на автобазу, там иногда выпивал с хлопцами… Тут ведь главное, язык крепко держать на крючке… Я это умел… Это сейчас такое время, что всем на все стало наплевать… Государственный секрет или личный, всем на все наплевать… За мое умение на Лубянке меня ценили… Я ведь все детство провел в енисейской тайге, охотился вместе с отцом… На белку, на соболя… Этого мелкого зверя следует бить точно в глаз, чтобы не портить шкурку… У меня от природы сильное природное чувство ветра, воздуха, света, движения… Очень точное… Я, например, умел спусковой крючок нажимать так плавно, что за секунду ствол не сдвигался и на тысячную долю миллиметра…».
«Чего ж это диверсанты, бандиты, американские и фашистские наймиты и прочая всякая сволота так далеко от бегали? – веселилась поддатая компания Джона Куделькина. – Вон как далеко! Аж в Африку!»
«А мне все равно… Хоть в Бразилию… – отвечал старик, не отказываясь от лишней рюмки. – Куда привозили, там и работал… Враг он знает, куда бежать… Думали, наверное, что карающая рука так далеко не достанет… А она доставала… Предал Родину, ничто тебя не спасет… Убеги хоть на край света… Я ведь твердо знал, что стреляю в врага!.. А раз враг, значит, главное, попасть в цель… Мне сперва показывали фотографию врага, я ее изучал подробно, а потом уж я видел живого врага… В прицеле… Вот и все… Вот и вся работа… Мне четко говорили – враг, я и знал – враг!.. Нашей стране враги всегда ведь мешали… Иосиф Виссарионович был к таким вещам человек чуткий… Да у меня и у самого была своя чуткость… Это сейчас время такое наступило, что всем на все наплевать… А мы честно работали… На благо Родины…».
Теперь, задним числом, Валентин понимал, что поддатая компания Джона Куделькина-старшего веселилась зря. Старик Пастухов не врал. Откуда бы такие дикие фантазии у деревенского парня, который, наверное, никогда книжек не держал в руках.
Случалось, Валентин сам подробно расспрашивал подвыпившего, но никогда не отказывающегося от лишней рюмки старика.
Например, муравьи. Ну, какие муравьи в Сибири или в Подмосковье? Торчит куча над жухлой травой, вот и все. А старик подробно описывал диковинные муравьиные города, то спрятанные под листвой деревьев, то хитроумно устроенные под корой, то вознесенные высоко над землей, а то наоборот утопленные в землю. – «Есть такой рыжий муравей, называется гагуа-гагуа, – рассказывал старик. – Я потом узнал, что название так и означает – заставляющий плакать. Из-за этих гагуа-гагуа я однажды влип. Уже занял позицию на дереве. Передо мной в прогале листвы краешек дороги. По дороге должен был проехать джип. На все дело было у меня секунд сорок. Так вот, сразу после выстрела из зарослей выкатился поток муравьев.