Я спросил профессора Нимура и получил ответ, что я сторонний наблюдатель и мне незачем впутываться, так как ситуация может только ухудшиться. То, что меня использовали в качестве посредника, его нисколько не смутило.
– Если ты тогда не понимал того, что происходит, значит, это не имело значения. Ты не более виноват, чем нож, которым кого-то пырнули, или автомобиль, попавший в аварию.
– Но меня нельзя считать неодушевленным предметом, – возразил я. – Я человек.
Секунду-другую он выглядел растерянным, но потом рассмеялся:
– Ну разумеется, Чарли. Но я имел в виду не нынешнюю ситуацию, а ту, что была до операции.
Напыщенный, самодовольный. Его бы я тоже стукнул.
– До операции я тоже был человеком, если вы забыли.
– Да, конечно, Чарли. Но тогда все было иначе. Пойми меня правильно.
Тут он вдруг вспомнил, что ему надо просмотреть кое-какие таблицы в лаборатории.
Доктор Штраус обычно отмалчивается во время наших психотерапевтических сеансов, а сегодня, когда я поднял эту тему, он сказал однозначно, что мой моральный долг обо всем сказать мистеру Доннеру. Но чем больше я об этом думал, тем неоднозначнее представлялась мне ситуация. Кто-то другой должен был мне помочь развязать этот узел, и кроме Алисы, больше никто не приходил на ум. Я промучился до половины одиннадцатого вечера и наконец не выдержал. Три раза я набирал ее номер и тут же клал трубку – и только во время четвертого захода сумел дождаться ее голоса в трубке.
Сначала она была против, но я умолял ее встретиться в том же кафетерии.
– Вы всегда давали мне хорошие советы. – Она колебалась, а я настаивал. – Вы должны мне помочь. Вы тоже отчасти ответственны. Сами говорили. Если бы не вы, я бы никогда не оказался в этой ситуации. Вы не можете вот так, вдруг, от меня отмахнуться.
Видимо, оценив чрезвычайность ситуации, она все-таки согласилась со мной встретиться. Я положил трубку и продолжал таращиться на телефон. Почему для меня так важно ее мнение, ее чувства? На протяжении всего года учебы в школе для умственно отсталых я старался доставить ей удовольствие. Не из-за нее ли я дал согласие на операцию?
Я нервно расхаживал перед кафетерием, пока полицейский не начал подозрительно ко мне приглядываться. Тогда я вошел внутрь и купил чашку кофе. К счастью, наш столик оказался свободен, а то она бы меня высматривала.
Алиса сразу меня увидела и помахала мне, но прежде чем подойти, купила себе у стойки кофе. Она улыбнулась, оценив выбор столика. Такой наивный романтический жест.
– Извините, что вызвал вас в такой поздний час, – начал я, – но я чуть не свихнулся, клянусь. Мне надо было с вами поговорить.
Отпивая кофе, она молча слушала мой рассказ о том, как я узнал о проделках Джимпи, о моей реакции и о противоречивых советах, которые я получил в лаборатории. Когда я закончил, она откинулась на спинку стула и покачала головой.
– Чарли, ты не перестаешь меня удивлять. В каких-то вещах ты сильно продвинулся, но когда надо принимать решение, ты превращаешься в ребенка. Я не могу решить за тебя, Чарли. Ответ нельзя найти в книжках и у других людей. Ну разве только в том случае, если ты хочешь на всю жизнь остаться ребенком. Ты должен найти ответ в себе… почувствовать, какой шаг правильный. Чарли, ты должен научиться доверять себе.
В первую минуту ее лекция вызвала у меня раздражение, но потом я увидел смысл.
– Вы хотите сказать, что я должен сам решить?
Она кивнула.
– Если на то пошло, я уже решил, – сказал я. – По-моему, Нимур и Штраус оба неправы!
Она смотрела на меня пристально и даже как-то взволнованно:
– С тобой что-то происходит, Чарли. Видел бы ты сейчас свое лицо.
– Вы, черт возьми, правы. Со мной действительно что-то происходит! Перед моими глазами висел туман, а вы его развеяли в один присест. Это же так просто. Доверять себе. Как это мне раньше не приходило в голову?
– Чарли, ты удивительный.
Я схватил ее за руку:
– Нет, это вы удивительная. Вы заставили меня прозреть.
Она покраснела и отняла руку.
– В тот раз, когда мы были здесь, я сказал, что вы мне нравитесь. А хотел сказать, что я вас люблю.
– Не надо, Чарли. Еще рано.
– Еще рано? – вскипел я. – Вы так сказали в прошлый раз. Почему еще рано?
– Ш-ш-ш-ш. Не спеши, Чарли. Закончи исследования. Посмотри, куда они тебя приведут. Ты слишком быстро меняешься.
– При чем тут это? Оттого что я поумнею, мои чувства к вам не изменятся. Я еще сильнее буду любить вас.
– Но эмоционально ты тоже меняешься. До сих пор я была твоей учительницей, к которой обращаются за помощью и советом. И вдруг стала первой женщиной, которую ты ощутил… как женщину. Вот почему тебе кажется, что ты в меня влюблен. Сходи на свидания с другими женщинами. Не торопись.
– Вы мне говорите, что юноши всегда влюбляются в своих учительниц и что эмоционально я все еще маленький мальчик.
– Ты выворачиваешь мои слова наизнанку. Я не считаю тебя маленьким мальчиком.
– Значит, умственно отсталым.
– Нет.
– Тогда в чем причина?
– Не подталкивай меня, Чарли. Не знаю, как объяснить. Ты уже опережаешь меня интеллектуально. Через несколько месяцев или даже недель ты будешь другим человеком. Когда ты выйдешь на новый уровень IQ, возможно, мы с тобой больше не сможем общаться. А когда ты созреешь эмоционально, вероятно, я стану тебе не нужна. Я тоже должна думать о себе, Чарли. Наберись терпения. Время покажет.
Она говорила разумные вещи, но я думал о своем.
– Вчерашний вечер… – с трудом выдавил я из себя. – Вы себе не представляете, как я ждал нашего свидания. Я сходил с ума: как себя вести, что говорить? Я хотел произвести на вас наилучшее впечатление и боялся ляпнуть что-нибудь такое, что вас разозлит.
– Ты меня не разозлил. Ты говорил лестные мне вещи.
– Когда же мы снова увидимся?
– Я не вправе тебя в это втягивать.
– Но я уже втянут! – закричал я, потом увидел, что на нас все оборачиваются, и понизил голос, дрожавший от ярости. – Я человек… мужчина… я не могу жить только с книгами, кассетами и электронными лабиринтами. Вы говорите: «Сходи на свидания с другими женщинами». Но я не знаю никаких других женщин! У меня что-то горит внутри, и все мои мысли о вас. Я смотрю в раскрытую книгу и вижу ваше лицо… не размытое, как лица в моих воспоминаниях, а такое четкое и живое. Я касаюсь страницы, и ваше лицо пропадает, и тогда у меня одно желание – изорвать эту книжку на мелкие клочки и выбросить.
– Чарли, пожалуйста…
– Я хочу снова вас увидеть.
– Завтра в лаборатории.
– Вы знаете, что я не это имею в виду. Не в лаборатории. Не в университете. Вдвоем.
Я видел, она хочет сказать «да». Ее поразил мой напор. Я сам был поражен. Я продолжал давить. При этом у меня перехватывало горло. Ладони вспотели. Чего я больше боялся: что она скажет «нет» или что она скажет «да»? Если бы она мне не ответила, тем самым разорвав напряжение, мне кажется, я бы упал в обморок.
– Хорошо, Чарли. Не в лаборатории и не в университете. Но и не вдвоем. Я считаю, что мы не должны встречаться наедине.
– Где скажете. – Я чуть не задохнулся. – Для меня главное – быть с вами рядом и не думать о тестах… статистике… вопросах и ответах…
Она нахмурилась, но только на миг.
– Хорошо. В Центральном парке проводят бесплатные концерты. На следующей неделе можешь меня туда сводить.
Я проводил ее до дверей. Она чмокнула меня в щеку:
– Спокойной ночи, Чарли. Я рада, что ты мне позвонил. Увидимся в лаборатории.
Дверь закрылась. Я стоял на улице задрав голову, пока в ее квартире горел свет. И вот он погас.
Вопросов нет. Я влюблен.
После долгих размышлений и треволнений я понял, насколько Алиса права. Я должен доверять своей интуиции. В пекарне я стал внимательно следить за Джимпи. Сегодня он пробил три чека по заниженной цене и положил в карман свою долю. Эти покупатели несут такую же ответственность, как и он. Без их тайного соглашения такое не могло бы происходить. Тогда зачем делать из него козла отпущения?
И я пришел к компромиссу. Может, это и не лучшее решение, но оно мое и, как мне кажется, правильное в сложившихся обстоятельствах. Я скажу Джимпи о том, что мне известно, и попрошу его остановиться.
Я застал его одного возле туалета и сделал шаг навстречу, но он повернул в другую сторону.
– Мне надо обсудить с вами кое-что важное, – сказал я, и он остановился. – У моего приятеля возникла проблема, и мне нужен ваш совет. Он обнаружил, что его сослуживец надувает босса, и не знает, как поступить. Он не желает доносить и ставить этого парня под удар, но, с другой стороны, он не может допустить, чтобы их босса, который хорошо относится к ним обоим, обманывали.
Джимпи смерил меня суровым взглядом:
– И как же твой приятель собирается поступить?
– В том-то и дело. Никак. Он считает, что если воровство прекратится, то и делать ничего не надо. Он просто обо всем забудет.
– Твой приятель не должен совать свой нос в чужие дела, – сказал Джимпи, переступая со своей косолапой ноги на нормальную. – Он должен закрывать глаза на такие вещи и помнить, с кем он дружит. Одно дело босс, и другое – все, кто работает в одной команде.
– Но мой приятель так не считает.
– Не его ума дело.
– Он считает себя частично ответственным, поскольку он в курсе. Поэтому он решил: если все прекратится, то и не о чем говорить. В противном случае он все расскажет. Мне важно ваше мнение. Как вы думаете, в этих обстоятельствах воровство прекратится?
Он с трудом сдерживал свою ярость. Я видел, что он хочет меня ударить, но пока только сжимает кулак.
– Скажи своему приятелю, что у сослуживца, похоже, нет выбора.
– Вот и хорошо, – сказал я. – Мой приятель будет этому только рад.
Джимпи сделал пару шагов и вдруг остановился:
– Твой приятель… может, он заинтересован в своей доле? Не в этом ли все кроется?