– Чарли, – зашептала она чуть погодя. – Все, что ты хочешь… не надо меня бояться…
Я хотел ей сказать, что опасаюсь приступа паники.
Однажды во время доставки продуктов на дом Чарли чуть не хлопнулся в обморок, когда женщина средних лет, только что принявшая ванну, забавы ради распахнула перед ним халат и предстала совершенно голой. Приходилось ли ему раньше видеть женщину без одежды? Готов ли он заняться любовью? Его испуг и странные завывания, видимо, испугали ее, потому что она быстро запахнула халат и всучила ему четвертак, чтобы он обо всем этом забыл. Оказывается, она просто устроила ему проверку, хороший ли он мальчик.
Он ей объяснил, что старается быть хорошим и не смотреть на женщин… мама его не раз наказывала за позорные пятна спереди на брюках…
Сейчас он видел четкую картину, как мать на него орет, взмахивая кожаным ремнем, а отец пытается ее осадить:
– Роза, хватит! Ты его убьешь! Оставь его в покое!
Мать рвется вперед, ремень со свистом пролетает у него над плечом, а сам он перекатывается на полу, дабы избежать побоев.
– Ты только посмотри на него! – визжит Роза. – Читать и писать он не умеет, зато уже научился поглядывать на девушек с грязными мыслями. Я выбью из него эту дурь!
– Если у него эрекция, то нечему удивляться. Это нормально. Он ничего такого не сделал.
– Нечего носиться с такими фантазиями. Уставился на подругу своей сестры и размечтался! Я его проучу, навек запомнит. Ты слышишь меня? Если ты только тронешь ее пальцем, я посажу тебя в клетку на всю жизнь! Как дикого зверя. Ты меня понял?
До сих пор слышу ее голос. Но может, меня отпустило? Быть может, страх и тошнота уже не море, где я могу утонуть, а мелкий бассейн, в котором отражаются рядом прошлое и настоящее? Стал ли я свободным?
Если бы время указало мне точку, когда я смогу дотянуться до Алисы… ни о чем не думая, расслабившись… возможно, меня бы не охватила паника. Если бы все стереть в памяти…
– Ты… сделай все сама, – только и сумел выдавить я из себя.
Я не успел опомниться, как она уже целовала меня и прижимала к себе как никто и никогда. Но прежде чем случилась полная близость, все повторилось: звон в ушах, холодок, тошнота. Я отвернулся.
Она пыталась меня успокоить, говорила, что все неважно, мне не в чем себя винить. Но от стыда и невозможности себя контролировать я разрыдался. Я так и уснул, плача в ее объятьях, и мне приснились блестящий придворный и розовощекая девица. Но в моем сне меч держала она.
Отчет о проделанной работе № 125 Июня
Нимур недоволен тем, что я вот уже почти две недели не представляю отчеты (и небезосновательно, так как Фонд Уэлберга стал платить мне зарплату из своего гранта и, таким образом, мне не надо искать новую работу). До открытия Международной психологической конференции в Чикаго осталась всего неделя. Нимур хочет представить свой предварительный отчет в как можно более полном виде, а мы с Элджерноном в его презентации главные экспонаты.
Наши отношения становятся все более напряженными. Мне не нравится, что Нимур постоянно ссылается на меня как на лабораторную особь. Это укрепляет во мне ощущение, что до эксперимента я, в сущности, не был человеческим существом.
Я пожаловался Штраусу, что слишком занят чтением, размышлениями и копанием в себе в попытках понять, кто я и что я, а эти отчеты отнимают столько времени, что я начинаю выходить из себя, не успевая записывать все идеи. Он посоветовал мне научиться печатать на пишущей машинке, и вот теперь, когда я могу печатать со скоростью семьдесят пять слов в минуту, процесс значительно ускорился.
Штраус еще раз поднял эту тему в контексте, что мне следует говорить и писать проще и понятнее, чтобы меня было легче понимать. Он мне напомнил: язык порой, вместо того чтобы соединять, становится барьером. Забавно, что я вдруг очутился по другую сторону интеллектуального барьера.
С Алисой мы периодически встречаемся, но не обсуждаем случившееся. Наши отношения остаются платоническими. Три ночи подряд после вылета из пекарни меня преследовали кошмары. Трудно поверить, но с тех пор прошло две недели.
Пустынные улицы. Меня преследуют призрачные фигуры. Я подбегаю к пекарне, но дверь заперта, а тем, кто внутри, не до меня. Новобрачные на свадебном торте показывают на меня пальцами в окно и смеются… воздух пропитывается смехом так, что мне трудно дышать… два купидона помахивают в мою сторону огненными стрелами. Я кричу. Я колочу в дверь, но не слышно ни звука. Я вижу Чарли, смотрящего на меня изнутри. Что это, отражение в окне? Загадочные существа оттаскивают меня за ноги от пекарни в темную аллею, и когда они начинают опутывать меня всего, я просыпаюсь.
Иногда окно в пекарню открывается в прошлое, и я вижу других людей и другие события.
Поразительно, как быстро развивается моя память. Я пока не могу ее контролировать, но зачастую, когда я погружен в чтение или в решение проблемы, меня вдруг охватывает чувство предельной ясности.
Я догадываюсь, что это своего рода предупреждающий сигнал моего подсознания, и вот, не дожидаясь, когда ко мне придет очередное воспоминание, я закрываю глаза и сам к нему тянусь. Со временем я смогу поставить этот процесс целиком под контроль и буду не только исследовать прошлое во всей полноте, но также и неиспользованные участки мозга.
Вот я думаю об этом, и приходит ощущение острой тишины. Я протягиваю руку и касаюсь закрытого окна пекарни… холодное стекло вибрирует и постепенно делается теплым… горячим… оно обжигает пальцы. Я вижу в окне свое отражение… но вот окно освещается, превращается в зеркало, и я уже вижу подростка Чарли Гордона… ему лет четырнадцать или пятнадцать… он разглядывает меня в окно из своего дома, и как же странно понимать, насколько он был другим…
Он ждет сестру из школы, и когда она поворачивает из-за угла на Маркс-стрит, он выкрикивает ее имя и выбегает на крыльцо.
Норма размахивает листком:
– Я получила пятерку по истории! Ответила на все вопросы теста. Миссис Баффин сказала, что это лучшая работа в классе.
Норма красивая девочка. Светло-каштановые волосы аккуратно заплетены в косички и завернуты на голове в виде короны. Увидев старшего брата, она насупливается и, взбежав по ступенькам, проскальзывает мимо него в дом.
Улыбаясь, он идет следом.
Родители на кухне. Чарли распирает гордость за сестренку, и он выпаливает, опережая ее:
– Она получила пятерку! Она получила пятерку!
– Нет! – кричит Норма. – Молчи! Это моя оценка, и я сама им все расскажу!
– Постой, миледи. – Матт кладет газету и обращается к ней строго: – Ты не должна так разговаривать с братом.
– Он не должен был это говорить!
– Неважно. – Отец направляет на нее указующий перст. – Он не имел в виду ничего против тебя, а ты на него накричала.
Норма обращается к матери за поддержкой:
– Я получила пятерку, лучшую отметку в классе. Теперь ты мне купишь собаку? Ты обещала. Если я получу высокую отметку за тест. Я хочу коричневого песика с белыми пятнышками. Я назову его Наполеон. В тесте был вопрос о нем, и я дала лучший ответ. Наполеон проиграл битву при Ватерлоо.
Роза кивает:
– А сейчас иди поиграй на крыльце с Чарли. Он больше часа ждал там твоего возвращения из школы.
– Я не хочу с ним играть.
– Иди на крыльцо, – вступил Матт.
Норма переводит взгляд с отца на Чарли.
– Мама сказала, что если я не хочу с ним играть, то и не надо.
– Вот что, миледи. – Матт встал со стула и подошел к дочке. – Ну-ка извинись перед старшим братом.
– Я не обязана извиняться, – выкрикнула она и спряталась за мамин стул. – Он еще младенец. Он не умеет играть в «Монополию» и в шашки и вообще… Он все путает. Не буду я больше с ним играть.
– Тогда иди в свою комнату!
– Мама, так ты купишь мне собаку?
Матт ударяет кулаком по столу:
– В этом доме не будет никакой собаки, пока ты так себя ведешь, миледи.
– Я обещала ей собаку, если она принесет из школы хорошие отметки…
– Коричневый песик с белыми пятнышками, – еще раз уточнила Норма.
Матт обращается к жене, показывая пальцем на стоящего у стены Чарли:
– Ты говорила ему: никакой собаки, у нас в доме мало места и о ней некому заботиться, забыла? Ты отказываешься от своих слов?
– Я буду заботиться о собаке, – встряла Норма. – Я буду ее кормить, и купать, и гулять с ней…
Вдруг заговорил Чарли, игравший с большой красной пуговицей на нитке:
– Я буду ей помогать с собакой. Кормить, и расчесывать, и отгонять от нее других собак, чтобы они ее не покусали.
Но, опережая реакцию родителей, Норма выкрикнула:
– Нет! Это будет только моя собака!
Матт покивал:
– Теперь ты видишь?
Роза садится рядом с дочкой и гладит ее по косичкам.
– Но мы должны делиться всем, дорогая. Чарли будет тебе помогать.
– Нет! Только моя! Это я, а не он получил лучшую отметку по истории! Он получает только плохие отметки. С какой стати он будет мне помогать? Чтобы собака полюбила его больше, чем меня? Нет! Тогда я не хочу никакой собаки.
– Решено. – Матт снова берет газету и усаживается на стул. – Никакой собаки.
Вдруг Норма вскакивает с кушетки, хватает листок с тестом, которым еще несколько минут назад так гордилась, и, порвав его на мелкие клочки, швыряет их в лицо ошарашенному брату:
– Ненавижу тебя! Ненавижу!
– Норма, прекрати сейчас же! – Роза хватает ее, но дочь вырывается.
– И школу я ненавижу! Я не буду учиться и стану такой же дурочкой, как он. Все забуду! – Она выбегает из кухни с криками: – Уже забываю… забываю… забываю… Ничего не помню!
Не на шутку перепугавшись, мать бежит за ней. Отец уставился в газету, лежащую на коленях. Чарли весь съежился на стуле и тихо всхлипывает. Что плохого он сделал? Брюки намокли, по ноге течет струйка. Его ждет пощечина, когда мама вернется.
Картинка растаяла. После того дня Норма играла исключительно с подругами или одна у себя в комнате. Дверь она всегда запирала, и без ее разрешения я не мог туда войти.