Я встал, чтобы распрощаться.
– Чарли, не убегай вот так.
– Я больше не убегаю. Меня ждет работа. Скажи им, что я вернусь в лабораторию через несколько дней. Как только снова возьму себя в руки.
Я покинул ее апартаменты словно в лихорадке. Вниз по лестнице, вон из дома. И вот я уже стою, не зная, куда идти. Какой бы путь я ни избрал, все заканчивалось шоком, то есть очередной ошибкой. Каждый ход блокирован. Куда ни сверни, все двери для меня закрыты.
Ни улицы, ни комнаты, ни женщины.
В конце концов я спустился в подземку и доехал до Сорок девятой стрит. Народу немного, зато я увидел длинноволосую блондинку, похожую на Фэй. По пути к автобусной остановке я на автомате зашел в винную лавку и купил бутылочку джина. В ожидании автобуса я открыл припрятанную в сумке бутылочку, как это делают бродяги, и сделал затяжной глоток. Я обжег внутренности, зато полный улет. Еще глоток. Когда подошел автобус, меня уже накрыла волна и все тело приятно покалывало. Все, хватит. Сейчас лучше не напиваться. Домой…
Я постучал в дверь соседки. Никакого ответа. Я заглянул внутрь. Хотя Фэй еще не вернулась, везде горел свет. Ей все по барабану. Почему у меня так не получается?
Я пошел к себе. Разделся, принял душ, надел халат. Только бы она вернулась одна!
В половине третьего я услышал на лестнице ее шаги. Я взял недопитую бутылку и по пожарной лестнице добрался до ее окна в тот момент, когда она открыла входную дверь. Я не собирался сидеть на корточках и подсматривать, но прежде чем я успел постучать в окно, она скинула туфельки и радостно закружила. Потом подошла к зеркалу и медленно, одну за другой, начала стягивать с себя шмотки – такой приватный стриптиз. Я принял еще на грудь. Теперь я уже не мог обнаружить свое присутствие.
Я вернулся к себе и не стал включать свет. Я подумал было позвать ее, но у меня идеальная чистота и порядок, сплошные прямые линии – нет, здесь это не сработает. Тогда я вышел на лестничную клетку и постучал в ее дверь, сначала тихо, потом сильнее.
– Открыто! – крикнула она.
Она лежала на полу, раскинув руки и положив ноги на диван. Откинув голову назад, она спросила:
– Чарли, дорогой, почему ты стоишь вверх ногами?
– Неважно, – сказал я и достал бутылку из бумажного пакета. – У меня слишком прямые линии и углы, и я подумал, не поможешь ли ты мне стереть хотя бы часть из них.
– Ты принес лучшее для этого средство, – сказала она. – Сосредоточься на теплом местечке в желудке, и все линии растают сами собой.
– Со мной это уже происходит.
– Прекрасно! – Она вскочила. – Значит, и со мной произойдет. Я нынче перетанцевала со многими квадратными мужчинами. Надо их растворить.
Она взяла стакан, и я его наполнил. Пока она пила, я начал рисовать фигурки на ее голой спине.
– Эй, парень! Ты чего?
– Я ждал, когда ты придешь домой.
Она отступила.
– Секундочку, Чарли. Мы через это уже проходили. Ты же знаешь, толку никакого. То есть сам знаешь, я о тебе часто думаю и затащила бы тебя в постель не задумываясь, если бы могла на что-то рассчитывать. Но я не хочу завестись на пустом месте. Так нечестно, Чарли.
– Сегодня все будет иначе, вот увидишь.
Не дожидаясь ее протестов, я ее обнял и принялся целовать и поглаживать, передавая ей распиравшее меня возбуждение – вот-вот лопну. Я попытался расстегнуть бюстгальтер, но так рванул, что вырвал крючок.
– Господи, Чарли, мой лифчик…
– Забудь. – Я помог ей его снять. – Куплю тебе новый. Сегодня я наверстаю упущенное. Я буду заниматься с тобой любовью до утра.
Она отстранилась:
– Чарли, такого я от тебя еще не слышала. И не смотри так, словно ты меня сейчас целиком проглотишь. – Она схватила блузку с соседнего стула и ею прикрылась. – Я ощущаю себя голой.
– Давай же. У меня получится, я знаю… я чувствую. Не отказывай мне, Фэй.
– На, – прошептала она, – выпей еще.
Я отпил и долил ей, а пока она пила, покрывал ее плечи и шею поцелуями. Она уже тяжело дышала, отзываясь на мое возбуждение.
– О боже, Чарли, если ты меня заведешь и опять обманешь, я не знаю, что я с тобой сделаю. Я тоже человек.
Я уложил ее на диван рядом с собой, прямо на груду тряпок и нижнего белья.
– Не здесь, Чарли, – сказала она, кое-как вставая. – Давай на кровати…
– Здесь, – настоял я, отбирая у нее блузку.
Она поглядела на меня сверху, поставила стакан на пол и сняла трусики. Она стояла передо мной голая.
– Я погашу свет, – прошептала она.
– Нет, – сказал я и снова притянул ее на диван. – Я хочу на тебя смотреть.
Она поцеловала меня взасос и крепко прижалась.
– Не разочаруй меня, Чарли. Ты уж постарайся.
Она совершала неспешные телодвижения, тянулась ко мне, и я знал, что в этот раз нам ничего не помешает. Я знал, что и как делать. Она судорожно дышала, вздыхала, повторяла мое имя.
В какой-то момент меня обдало холодком – он наблюдает. Я перехватил его взгляд из темноты за окном, где еще недавно я сидел на корточках. Переключился тумблер, и вот уже я сам оказался на пожарной лестнице, откуда наблюдал за тем, как мужчина и женщина занимаются любовью на диване.
Огромным усилием воли я вернулся к Фэй и вновь ощутил ее горячее тело и собственную потенцию. А глаза за окном продолжали жадно за нами следить. И я подумал: «Смотри, сучонок. Мне на тебя плевать».
И он смотрел округлившимися глазами.
До возвращения в лабораторию я должен закончить проекты, начатые мной после злополучной конференции. Я позвонил Ландсдоффу в Новый институт передовых исследований по поводу вероятности использования парного производства ядерного фотоэффекта в биофизике. Сначала он принял меня за психа, но после того, как я указал на его ошибки в статье, опубликованной в их журнале, он почти час продержал меня на телефоне. Он хочет, чтобы я приехал в институт и обсудил свои идеи с его профессиональной группой. Возможно, такая встреча и состоится, но не раньше, чем я закончу свою работу в лаборатории – если останется время. В этом вся проблема. Я не знаю, сколько у меня осталось времени. Месяц? Год? Это зависит от того, что мне удастся выяснить о побочных психофизических эффектах произведенного со мной эксперимента.
Теперь, когда у меня есть Фэй, я перестал блуждать по улицам. Я дал ей ключ от моей квартиры. Она подшучивает над тем, что я запираю дверь, а я шучу по поводу ее бедлама. Она предупредила: «Не смей меня перевоспитывать». Пять лет назад муж с ней развелся, потому что она наотрез отказывалась собирать разбросанные вещи и поддерживать порядок в доме.
Так она относится ко всему, что не является для нее важным. Ей по барабану. Вчера я случайно обнаружил за стулом в углу стопку штрафных квитанций за неправильную парковку – штук сорок, если не полсотни. Когда она вошла с пивом в руке, я спросил, зачем она их коллекционирует.
– А, эти! – Она рассмеялась. – Как только придет чек от моего бывшего, я оплачу хотя бы часть. Ты себе не представляешь, как меня это напрягает. Я держу их за стулом, потому что стоит мне их увидеть, как меня охватывает чувство вины. Но чего они хотят от девушки? Куда ни приедешь, везде знаки: «Не паркуйтесь здесь! Не паркуйтесь там!» Я не могу отвлекаться на каждый чих, когда мне надо выйти из машины.
Я пообещал, что не стану ее перевоспитывать. С ней классно. Отличное чувство юмора. Но главное – свободный, независимый дух. Единственное, что со временем может меня утомить, это ее одержимость танцами. Последнюю неделю каждый вечер мы проводили на танцплощадке, до двух или трех часов ночи. Моей энергии надолго не хватит.
Это не любовь, но Фэй занимает важное место в моей жизни. Всякий раз, если она где-то пропадает, я прислушиваюсь, когда же раздадутся ее шаги.
Чарли за нами больше не наблюдает.
Свой первый концерт для фортепиано я посвятил Фэй. Сама идея, что ей что-то посвятили, привела ее в восторг, но музыка, по-моему, ей не понравилась. Лишнее доказательство, что не все достоинства можно найти в одной женщине. Еще один аргумент в пользу полигамии.
Фэй умная и добрая – для меня это важно. Сегодня я узнал, как так получилось, что уже в начале месяца она осталась без денег. За неделю до нашего знакомства она подружилась с девушкой в танцклубе «Звездная пыль». Когда та рассказала ей, что у нее в этом городе нет семьи, что она без гроша в кармане и ей негде ночевать, Фэй позвала ее к себе. А спустя два дня девушка обнаружила в выдвижном ящике комода двести тридцать два доллара и исчезла вместе с выручкой. Фэй не стала обращаться в полицию. Как выяснилось, она даже не знала фамилии подружки.
– Какой смысл обращаться в полицию? – спросила она меня. – Бедняжке, судя по всему, позарез нужны были деньги. Я не собираюсь ломать ей жизнь из-за пары сотен. Я, конечно, не богачка, но прижимать ее к стене… зачем? Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я.
Я ее понимал.
Я еще не встречал такого открытого и доверчивого человека, как Фэй. Сейчас она мне нужна как никто. Я изголодался по простому человеческому контакту.
Времени на работу остается немного – между ночными танцами и утренним похмельем. Лишь с помощью аспирина и какого-то снадобья Фэй мне удалось закончить лингвистический анализ глагольных форм в урду. Я послал статью в «Международный лингвистический бюллетень». А тем, кто этим занимался, придется возвращаться в Индию со своими магнитофонами – ведь моя статья подрывает всю критическую надстройку их методологии.
Не могу не восхищаться структурными лингвистами, которые высекли для себя дисциплину, основанную на ухудшении состояния письменной коммуникации. Еще один пример того, как люди посвящают себя изучению в бóльших масштабах того, чего становится все меньше – заполняют тома и библиотеки тонкими лингвистическими изысканиями пехотинцев. Не вижу здесь ничего плохого, вот только не надо использовать это как предлог для разрушения стабильности языка.