Сегодня позвонила Алиса, чтобы узнать, когда я вернусь в лабораторию. Я сказал, что сначала хочу закончить свои проекты и что надеюсь получить разрешение от Фонда Уэлберга на проведение собственных исследований. А ведь она права – я должен брать в расчет то, что время меня поджимает.
Фэй по-прежнему помешана на танцах. Вчера мы начали вечер с выпивки и плясок в клубе «Белая лошадь», потом перешли в «Убежище Бенни», потом в «Розовую туфельку»… дальше уже не помню, но я дотанцевался до упада. Моя терпимость к алкоголю явно возросла, и я хорошо набрался к моменту, когда появился Чарли. Смутно помню, как он отбивал чечетку на сцене клуба «Алаказам». Он получил настоящую овацию, прежде чем менеджер показал нам на дверь, а Фэй мне потом сказала, что все приняли меня за шикарного комедианта и были в восторге от моего придурочного шоу.
А что было потом? Я надорвал спину. Я подумал, это от танцев, но Фэй сказала, что я упал с дивана.
Поведение Элджернона снова становится непредсказуемым. Кажется, Минни его побаивается.
Случилось ужасное. Элджернон укусил Фэй. Она любит его кормить и играть с ним, хотя я ее предупреждал, что не надо этого делать. Обычно стоит ей зайти в его комнату, как он делает стойку и бежит ей навстречу. Но сегодня все было не так. Он лежал в лабиринте у дальней стенки, такой белый пушистый комочек. Когда она опустила руку сквозь верхнюю потайную дверцу, он весь сжался и еще дальше забился в угол. Она попробовала его улестить, подняв барьер, и прежде чем я успел ее остановить, она решила взять его в горсть, а он укусил ее за большой палец. Затем вытаращился на нас и убежал подальше в свой лабиринт.
А Минни мы нашли в наградном ящике, живую, но истекающую кровью от раны грудной клетки. Я уже готов был забрать ее оттуда, но тут Элджернон зашел в коробку и на меня набросился. Он вцепился зубами в рукав, и мне пришлось его стряхнуть.
Потом он успокоился. В течение часа я за ним наблюдал. Он производит впечатление существа апатичного и растерянного, и хотя он продолжает решать новые задачки без получения награды, его поведение можно назвать странноватым. Вместо тщательно продуманных и решительных пробежек по коридорам лабиринта – поспешные и неконтролируемые рывки. Все чаще его заносит в угол, и он налетает на барьер. В его поведении появилось ощущение срочности.
Я остерегаюсь делать поспешные выводы. Объяснения могут быть разные. Но ясно одно: я должен доставить его в лабораторию. Неважно, какое решение примет фонд по поводу моего гранта, – завтра утром я позвоню Нимуру.
Отчет о проделанной работе № 1512 Июля
Нимур, Штраус, Берт и еще несколько сотрудников ждали меня в психофисе. Они старались быть доброжелательными, но я видел, как у Берта чешутся руки поскорей забрать у меня Элджернона. Что и было сделано. Хотя никаких слов не произносилось, я знал: Нимур еще долго мне не простит того, что я, минуя его, напрямую обратился в Фонд Уэлберга. Но иначе никак. Прежде чем вернуться в Бикман, я должен был удостовериться, что мне позволят начать независимое исследование в этом проекте. А если отчитываться перед профессором за каждый шаг, слишком много времени уйдет впустую.
Его известили о решении фонда, вот почему прием был таким холодным и формальным. Он протянул мне руку, но без всякой улыбки.
– Чарли, – сказал он, – мы все рады, что ты вернулся и будешь работать с нами вместе. Мне позвонил Джейсон и сообщил, что фонд подключил тебя к проекту. Наша команда и лаборатория в твоем распоряжении. Компьютерный центр заверил нас, что твоя работа будет проводиться в приоритетном порядке. И если я могу чем-то помочь…
Он всячески изображал радушие, но я видел по его лицу, что настроен он скептически. Если на то пошло, какой у меня опыт в экспериментальной психологии? Что я знаю о технических приемах, которые он разрабатывал в течение многих лет? Но, как я уже сказал, он изображал радушие и готовность воздерживаться от суждений. А что ему еще оставалось? Если я не смогу найти причину изменившегося поведения Элджернона, вся его работа отправится в корзину, а если я решу проблему, то вытащу всю его команду из болота.
Я зашел в лабораторию и увидел, как Берт наблюдает за мышом в одном из нескольких испытательных боксов. Он вздохнул и покачал головой.
– Элджернон многое подзабыл. Почти весь комплекс его ответных реакций как будто стерли в памяти. И теперь он решает проблемы на куда более примитивном уровне, чем я от него ожидал.
– А конкретнее? – спросил я.
– Ну, раньше он был способен распознавать простые паттерны… например, впереди глухая дверь… какая его ждет вторая, третья дверь… только красная дверь или только зеленая… а сейчас он пробежал уже три раза и по-прежнему использует метод проб и ошибок.
– Может, все дело в том, что он давно не был в лаборатории?
– Возможно. Мы дадим ему снова привыкнуть и посмотрим, что он покажет завтра.
Сколько раз я здесь бывал, но теперь я должен освоить все, что тут могут предложить. Я должен овладеть всеми процедурами за считаные дни, хотя у других на это уходят годы. В течение четырех часов мы с Бертом шаг за шагом проходили разные рутины, чтобы у меня сложилась общая картина. Когда мы закончили, я обратил внимание на дверь, которую мы еще не открывали.
– А что там?
– Морозильная камера и мусоросжигатель. – Он толкнул тяжелую дверь и зажег свет. – Мы замораживаем умерших питомцев, прежде чем отправить их в печь. Таким образом мы контролируем процесс разложения и тем самым устраняем ненужные запахи.
Он уже собирался уйти, но я его задержал:
– Только не Элджернона. Послушай… если он… когда он… короче, я не хочу, чтобы его туда отправляли. Отдашь его мне, ладно? Я сам о нем позабочусь.
Он просто кивнул в ответ. Нимур ему сказал, что отныне все будет так, как я пожелаю.
Время – вот барьер. Если я хочу сам ответить на все вопросы, то мне надо засучив рукава приниматься за работу. Я получил список книг от Берта и заметки от Штрауса и Нимура. Я уже собирался уходить, когда в голове мелькнула странная мысль.
– Скажите… – обратился я к профессору. – Я сейчас видел печь для экспериментальных животных. А какие были планы для меня?
Мой вопрос его явно озадачил:
– В каком смысле?
– Я уверен, что вы готовились к любым последствиям. И как же вы поступили бы со мной?
Он молчал, но я решил настоять на своем:
– Я вправе знать обо всем, что касается эксперимента. В том числе и о моем будущем.
– Тут не о чем спорить. – Он помолчал и зажег уже зажженную сигарету. – Ты же понимаешь, с первой минуты у нас были самые высокие надежды на успех… были и остаются… определенно…
– Я не сомневаюсь.
– Понятно, что вовлечение тебя в эксперимент было для нас серьезной ответственностью. Я не знаю, насколько ты все помнишь и в какой мере тебе удалось сложить куски этого пазла, но мы с первых минут постарались четко тебе объяснить: велик шанс того, что успех окажется временным.
– Я это тогда же записал в своих отчетах, хотя в то время я еще не понимал, о чем идет речь. Впрочем, не суть важно, так как сейчас мне все понятно.
– Так вот, мы решили с тобой рискнуть, – продолжал он, – считая, что шанс нанести тебе серьезный вред минимален, а шанс принести тебе пользу велик.
– Вы не должны оправдываться.
– Но, как ты понимаешь, нам надо было получить разрешение от кого-то из твоих близких. Сам ты был тогда некомпетентен, чтобы дать согласие.
– Мне все это известно. Вы говорите о моей сестре Норме. Я читал об этом в газетах. Насколько я помню, она мою экзекуцию одобрила.
Он задрал брови, но сделал вид, что пропустил эти слова мимо ушей.
– Мы ей сказали, что, если эксперимент провалится, мы не сможем тебя вернуть в пекарню и в ту комнату, где ты тогда жил.
– Почему нет?
– Во-первых, ты будешь другим. Хирургическое вмешательство и инъекции гормонов могут дать не сразу очевидный эффект. Послеоперационный опыт оставит свой след. Ну, то есть эмоциональные расстройства могут привести к умственному отставанию… ты уже не будешь прежним человеком…
– Это сильно. Как будто нести один крест недостаточно.
– А во-вторых, заранее неизвестно, вернешься ли ты к прежнему ментальному уровню или еще более примитивному.
Он рисовал мне наихудший вариант – снимал, так сказать, камень с души.
– Я должен знать все как есть, – заметил я. – Пока я еще в состоянии высказаться по этому поводу. И какие же вы строили для меня планы?
Он повел плечами.
– Фонд предпринял шаги, чтобы отослать тебя в уорреновский приют для умственно отсталых.
– Ни хрена себе!
– Частью соглашения с твоей сестрой было то, что все расходы на жилье берет на себя фонд, а еще ты будешь получать ежемесячный доход на личные нужды до конца дней.
– Но почему «Уоррен»? Я всегда сам со всем справлялся, даже когда родители поместили меня в приют после смерти дяди. Кстати, Доннер сразу забрал меня оттуда, чтобы я жил и работал в нормальных условиях. Так почему я должен туда возвращаться?
– Если ты будешь сам со всем справляться, то не должен будешь жить в «Уоррене». Тем, у кого болезнь протекает в легкой форме, разрешают иметь отдельное жилье. Но нам пришлось это прописать – на всякий случай.
А ведь он прав. Мне не на что сетовать. Они обо всем подумали. «Уоррен» – логично, такая морозилка, где можно меня держать до последнего вздоха.
– По крайней мере, не мусоросжигатель.
– Что?
– Это я так. Шутка. – Тут мне пришла в голову одна мысль. – Скажите, я могу посетить «Уоррен»? Нанести, так сказать, визит?
– Ну да, к ним часто приходят посетители. Регулярные туры… своего рода связи с общественностью. А тебе-то зачем?
– Хочу посмотреть. Интересно же узнать, что меня ожидает, пока я еще в состоянии себя контролировать. Постарайтесь организовать – и чем раньше, тем лучше.
Я видел, что моя идея его зацепила. Как будто я заказал себе гроб, в котором хочу посидеть, пока еще не помер. Но я его не виню, он же не понимает, что значит обрести себя… смысл моего существования включает в себя понимание, каково мое будущее и мое прошлое, куда я иду и где был раньше. Хотя мы знаем, что в конце лабиринта нас ждет смерть (когда-то я этого не знал, а сидевший во мне подросток полагал, что смерть – это удел других), сейчас я вижу, что именно путь через лабиринт, который я выбираю, делает меня человеком. Я не просто вещь, я живое существо, один из многих возможных вариантов, и понимание путей, по которым я уже прошел, и тех, какие мне остались, поможет мне осознать, как я развиваюсь.