Резковатый выпад. Она как бы напоминала Харви, что ее мужу предстоит оплачивать кредит. Я не удержался и выступил на подхвате:
– Никто не начинает с нуля, миссис Нимур. Все что-то строят на чужих ошибках. В науке не бывает ничего оригинального. Ценится только твой вклад в общее дело.
– Разумеется. – Она обращалась не столько ко мне, сколько к великовозрастному гостю. – Как жаль, что мистер Гордон не появился раньше, чтобы помочь решить на финише кое-какие маленькие проблемы. – Она рассмеялась. – Ох, я и забыла, вы же тогда были не в состоянии проводить психологические эксперименты.
Тут уже и Харви прыснул. Я понял, что мне лучше помалкивать. Берта Нимур не допустит, чтобы последнее слово осталось за мной, а если продолжить в том же духе, все может плохо кончиться.
Я увидел, что доктор Штраус и Берт разговаривают с еще одним представителем Фонда Уэлберга.
– Проблема, мистер Рэйнор, – говорил Штраус, – заключается в получении достаточных инвестиций для работы над подобными проектами. И при этом важно не быть связанным по рукам и ногам. Невозможно работать, если каждое вложение помечено маркером «только на это».
Рэйнор махнул сигарой в сторону маленькой группки:
– Настоящая проблема в другом: убедить совет директоров, что данное научное исследование имеет практическую ценность.
Штраус мотнул головой:
– Я что хочу сказать? Деньги выделены на исследование, но никто не может знать заранее, принесет ли оно пользу. Результаты нередко бывают отрицательные. Выясняется, что «все не так»… и это так же важно, как позитивный итог, для продолжения эксперимента. По крайней мере, ученый будет знать, чего не надо делать.
Подойдя к этой группе, я заметил жену Рэйнора, которой меня представили ранее. Темноволосая красотка лет тридцати. Она уставилась на меня… точнее, на мою макушку, как будто ожидая, что оттуда сейчас выскочит какой-то росток. Я перехватил ее взгляд, и она, не выдержав, перевела его на доктора Штрауса.
– А что вы скажете о вашем проекте? – спросила миссис Рэйнор. – Вы предполагаете, что сможете применить эту технику к другим умственно отсталым? Смогут ли ученые в других странах воспользоваться вашим методом?
– Слишком рано что-то утверждать. – Штраус кивнул на меня. – Ваш муж помог нам подключить Чарли к нашему проекту, и теперь многое зависит от его выводов.
– Мы, конечно, понимаем всю необходимость чистых научных исследований, вроде вашего, – вставил мистер Рэйнор. – Но наш имидж сильно выиграл бы, если бы мы смогли продемонстрировать всем работающий метод за пределами лаборатории, показать миру ощутимый положительный результат.
Я открыл было рот, но Штраус, видимо догадываясь, что я хочу сказать, предостерегающе положил мне руку на плечо.
– Мы все в Бикмане понимаем, что работа Чарли имеет первостепенное значение. Его задача сейчас – установить истину, какой бы она ни была. А задачу обращаться с населением и просвещать общество мы оставляем за вами.
Он улыбнулся Рэйнору и увел меня подальше.
– Вообще-то я собирался сказать другое.
– Не уверен, – прошептал он, держа меня за локоть. – Судя по огоньку в твоих глазах, ты собирался разнести их в клочья. А вот этого я не мог тебе позволить, правильно?
– Пожалуй, – согласился я, беря очередной бокал с мартини.
– По-твоему, ты поступаешь разумно, так налегая на выпивку?
– Нет, но я просто хотел расслабиться и, похоже, ошибся адресом.
– Давай-ка полегче. Хотя бы сегодня не устраивай скандалов. Эти люди не дураки. Они сразу поймут, что ты к ним испытываешь. А нам, в отличие от тебя, они очень даже нужны.
Я вскинул бокал в его честь.
– Я постараюсь, а вы держите миссис Рэйнор от меня подальше. Если она еще раз передо мной покрутит попкой, то получит от меня хороший шлепок.
– Шшшш! – прошипел он. – Она может тебя услышать.
– Шшшш! – эхом отозвался я. – Виноват. Я сяду в уголке и буду помалкивать в тряпочку.
Глаза уже застилал туман, но сквозь него я ловил на себе разные взгляды. Кажется, я что-то бормотал вслух – слишком громко. Что я говорил, уже не помню. Вскоре я заметил, что люди начинают уходить как-то слишком рано, но не придал этому значения, пока передо мной не вырос Нимур.
– Что ты себе позволяешь! Я впервые в жизни вижу такое неприкрытое хамство.
Я не без труда поднялся со стула:
– Это как прикажете понимать?
Штраус попробовал обуздать босса, но того уже прорвало:
– А так, что ты не испытываешь никакой благодарности! Ты всем обязан – если не нам, то этим людям.
– С каких пор подопытная свинка должна испытывать благодарность? – Вот и я сорвался. – Я послужил вашим целям и теперь пытаюсь исправить ваши ошибки, и я еще при этом кому-то обязан?
Штраус захотел вклиниться между нами, но босс его остановил:
– Секундочку. Можно поподробнее? Пришло время услышать всю правду.
– Он немного перебрал, – заметила его супруга.
– Совсем чуть-чуть, – фыркнул Нимур. – Говорит он довольно внятно. Чего я только от него не натерпелся. Он поставил под угрозу… если не разрушил… всю нашу работу, и сейчас я хочу услышать от него без обиняков, чем он это оправдывает.
– Ладно вам, – сказал я. – На самом деле вы не хотите знать правду.
– Нет, хочу. По крайней мере твою версию правды, Чарли. Я хочу знать, испытываешь ли ты хоть какую-то благодарность за все, что для тебя сделали… приобретенные способности, знания, опыт. Или, может быть, ты считаешь, что твоя жизнь до эксперимента была лучше?
– В каком-то смысле – да.
Мой ответ поверг их в шок.
– Я много всего узнал за последние месяцы, – продолжил я. – И не только о Чарли Гордоне, но и о жизни других людей, и выяснилось, что никому, собственно, нет дела до Чарли Гордона, тупица он или гений. Так не все ли равно?
– Ах, так ты себя пожалел, – засмеялся Нимур. – А чего ты ждал? Этот эксперимент был рассчитан на то, чтобы повысить твой интеллект, а не чтобы сделать тебя популярным. Мы никак не контролировали изменения твоей личности, и из симпатичного, пусть и умственно отсталого, молодого человека ты превратился в спесивого, эгоцентричного, асоциального сукина сына.
– Дорогой профессор, проблема в том, что вам нужен был человек, который стал бы умнее, оставаясь в клетке, чтобы его можно было показывать и пожинать почести. Но вся загвоздка в том, что я личность.
Я его разозлил, и видно было, что он разрывается между желанием закончить схватку и жаждой отправить меня в нокдаун.
– Ты, как всегда, несправедлив. Мы к тебе прекрасно относились… делали все, что от нас зависело… и ты это знаешь.
– Вы не относились ко мне как к человеку. Вы постоянно хвастались, что до эксперимента я был никем, – и легко догадаться почему. Если я был никем, то вы меня сотворили, вы мой создатель и господин. Вас возмущает, что я не выражаю вам благодарность двадцать четыре часа в сутки. Я вам благодарен, хотите верьте, хотите нет. Но то, что вы со мной сделали – а это само по себе здорово, – еще не дает вам права обращаться со мной как с подопытным животным. Я – личность, как и Чарли до прихода в лабораторию. Вы шокированы! Вдруг выясняется, что я всегда был человеком… даже тогда… и это бросает вызов вашей точке зрения, что тот, у кого IQ ниже ста, не заслуживает уважения. Сейчас, профессор Нимур, когда вы смотрите на меня, мне кажется, вы испытываете угрызения совести.
– Довольно! – огрызнулся он. – Ты пьян.
– Ну что вы, – заверил я его. – Если бы я был пьян, вы бы увидели другого Чарли, которого вы не знаете. Чарли, который бродил во тьме, сейчас с нами. В моей голове.
– Совсем свихнулся, – сказала миссис Нимур. – Его послушать, так параллельно живут два Чарли Гордона. Доктор, вам бы следовало за ним присмотреть.
В ответ Штраус покачал головой:
– Я понимаю, о чем он. Это недавно проявилось во время сеансов терапии. За прошедший месяц произошла своеобразная диссоциация. У него было несколько случаев, когда он видел себя прежним… такой отдельный персонаж, существующий в его сознании… как будто тот Чарли пытается его контролировать…
– Нет! Я так не говорил! Он не пытается меня контролировать. Чарли существует, да, но он со мной не борется. Просто ждет. Он никогда не старался завладеть мной или помешать мне что-то сделать. – Внезапно вспомнив про Алису, я внес поправочку: – Почти никогда. Скромный, самоуничижительный Чарли, о котором вы все говорили, терпеливо ждет. Готов признать, что я во многом похож на него, но скромность и самоуничижение не входят в эти категории. Я давно понял, как мало человеку от них толку в современном мире.
– Ты стал циником, – сказал Нимур. – Вот итог открывшихся возможностей. Твой гений подорвал твою веру в этот мир и в людей.
– Не совсем так, – мягко возразил я. – Просто я понял, что ум сам по себе еще ничего не значит. Это у вас в университете интеллект, образование и знания стали идолами. Но вы кое-что упустили из виду: интеллект и образование, не сдобренные человеческой любовью, не стоят ломаного гроша.
Я взял еще один мартини с буфета по соседству и продолжил свою проповедь:
– Поймите меня правильно. Интеллект – один из наших величайших даров. Но очень часто в поисках знаний человек забывает про поиски любви. Вот еще одно из моих последних открытий, представляю его вам в виде гипотезы: интеллект без способности отдавать и получать любовь ведет к ментальному и моральному срыву, к неврозу и, возможно, даже психозу. Добавлю: ум, зацикленный на себе, на эгоцентричном «я», исключающем человеческие отношения, ведет только к насилию и боли. У меня, умственно отсталого, было много друзей. Сейчас ни одного. Знаю я многих… всех не перечислишь… но нет настоящих друзей. Таких, как когда-то в пекарне. Нет такого, который значил бы для меня все, и наоборот. – Моя речь становилась все бессвязнее, и появилось чувство странной легкости в голове. – Ничего хорошего, а? Нет, вы как думаете? Или вы считаете это… нормальным?