– У меня был мальчик. Такой умный, все матери мне завидовали. И тогда они наслали на него порчу. Они назвали это IQ, а я скажу так – дьявольщина. Если бы не это, он бы прославился. Он был очень умный… необыкновенный, как говорили знающие люди. Он мог стать гением…
Она взяла щетку для чистки.
– Извините. Я должна навести порядок. Моя дочь пригласила на ужин молодого человека, и мне надо заняться уборкой.
Она опустилась на колени и начала скрести уже натертый пол. На меня она больше не смотрела и что-то бормотала себе под нос. Я присел за кухонный стол. Следует подождать, когда она выйдет из этого состояния и снова узнает своего Чарли.
Она принялась напевать что-то грустное, но вдруг себя оборвала, и тряпка зависла между ведром и полом. Словно вспомнив о моем присутствии, она развернулась ко мне своим усталым лицом, глаза заблестели.
– Как такое возможно, я не понимаю. Они же мне сказали, что ты никогда не станешь нормальным.
– Мне сделали операцию, и в результате я изменился. Я стал знаменитым. Обо мне узнали во всем мире. Я теперь умный, мама. Я могу читать и писать, а еще…
– Спасибо тебе, Господи, – тихо сказала она. – Все эти годы я молилась и думала, что он меня не слышит, а оказывается, он все слышал и просто ждал, когда придет час исполнить его волю.
Она вытерла лицо фартуком. Я ее приобнял, и она заплакала у меня на плече. Всю мою боль смыло как рукой. Оставалось только радоваться тому, что я приехал.
– Я всем про тебя расскажу, – сказала она с улыбочкой. – Учителям в школе. Представь, как у них вытянутся лица. И соседям тоже. И дяде Герману… обязательно. Вот уж кто обрадуется. А твой отец, а твоя сестра! Она так рада будет тебя увидеть. Ты себе не представляешь.
Она меня обняла, продолжая говорить в возбуждении, строить совместные планы на будущее. А я никак не мог решиться напомнить ей, что большинство моих учителей уже не работают в школе, что наши соседи давно съехали, что дядя Герман умер много лет назад, а мой отец от нее ушел. Каким мучением были для меня прошедшие годы. Мне важно было увидеть ее улыбку, понять, что я, и никто другой, должен был сделать ее счастливой. И вот впервые в жизни благодаря мне на ее губах заиграла блаженная улыбка.
В какой-то момент она вдруг задумалась, словно что-то вспомнив. У меня возникло ощущение, что сейчас она опять унесется куда-то.
– Постой! – вскрикнул я, возвращая ее к реальности. – Подожди, мам. Я должен еще кое-что тебе сказать, прежде чем уйти.
– Уйти? Ты не можешь вот так взять и уйти.
– Мне придется, мама. У меня дела. Но я тебе напишу и вышлю тебе деньги.
– Но когда ты вернешься?
– Я еще не знаю. А сейчас я хочу передать тебе вот это.
– Журнал?
– Не совсем. Это научный отчет, который я написал. Сугубо технический материал. Называется – видишь? – «Эффект Элджернона-Гордона». Я сделал небольшое открытие, и оно названо частично моим именем. Я хочу, чтобы ты сохранила этот экземпляр, будешь его показывать людям, пусть знают, что твой сын уже не умственно отсталый.
Она держала экземпляр в руках, с благоговением глядя на обложку:
– Это… это же твое имя. Я знала, что так будет. Я всем говорила. Я делала все, от меня зависящее. Ты был слишком маленький, чтобы помнить, но уж поверь. Я говорила всем, что ты закончишь колледж, станешь профессионалом и оставишь свой след в мире. Они смеялись надо мной, но я им говорила!
Она улыбалась сквозь слезы, а уже через секунду схватила тряпку и давай протирать кухонную мебель, напевая – кажется, уже что-то повеселее, – словно во сне.
Снова залаяла собачка. Входная дверь открылась и захлопнулась. Женский голос произнес:
– Успокойся, Наппи. Это я.
Собачка радостно запрыгала в спальне, царапая дверь.
Черт, я оказался в ловушке. Я не желал видеть Норму. Нам нечего сказать друг другу, и можно все испортить. Заднего выхода нет. Разве что из окна во двор, а оттуда через забор. Но кто-то может принять меня за грабителя.
Когда я услышал, как поворачивается ключ в замке, я шепнул матери, уж не знаю почему: «Норма пришла». Я тронул ее за руку, но она меня не услышала. Она была слишком занята протиркой мебели и мурлыканием.
Дверь в кухню открылась. Увидев меня, Норма насупилась. Она меня не узнала – темновато, свет еще не зажгли. Она поставила пакет с продуктами и щелкнула выключателем:
– Вы кто?
Прежде чем я успел ответить, она прикрыла рот рукой и прижалась спиной к двери.
– Чарли! – Она произнесла это с выдохом, как наша мать. И выглядела она как мама в прошлом: тонкие острые черты лица, что-то птичье, но красиво. – Господи, вот те на! Мог бы со мной связаться и предупредить заранее. Мог позвонить. Не знаю, что сказать… – Норма перевела взгляд на мать, сидевшую на полу возле раковины. – Она в порядке? Ты ее не шокировал… ничего такого?
Постепенно она приходила в себя.
– Мы с ней немного поговорили.
– Я рада. Она почти ничего не помнит. Старческое слабоумие. Доктор Портман советует мне поместить ее в дом престарелых, но я не могу. Не могу себе ее представить в подобном заведении. – Она открыла дверь в спальню, и песик радостно запрыгал и заскулил, пока она не взяла его на руки и не прижала к себе. – Я не могу так поступить с родной матерью. – Ее губы тронула робкая улыбка. – Ты меня удивил. Вот уж не ожидала. Дай же тебя получше разглядеть. На улице я бы тебя не узнала. Ты так изменился. – Она вздохнула. – Я рада тебя видеть, Чарли.
– Правда? Я думал, что ты не захочешь меня увидеть.
– Ох, Чарли. – Она взяла мои руки в свои. – Не говори так. Еще как рада. Я ждала чего-то такого. Не знала когда, но была уверена, что такой день настанет. После того как я прочитала о том, что ты убежал из Чикаго. – Она сделала шаг назад, чтобы лучше меня рассмотреть. – Ты себе не представляешь, сколько я о тебе думала, гадала, где ты и чем занимаешься. До появления этого профессора… когда это было? в марте? семь месяцев назад? – я даже не знала, что ты жив. Она мне сказала, что ты умер в «Уоррене». И все эти годы я ей верила. А когда мне сообщили, что ты жив и что ты им нужен для эксперимента, я не знала, что ответить. Этот профессор… его фамилия Нимур?.. не разрешил мне с тобой увидеться. Он боялся тебя расстроить перед операцией. А когда я прочитала в газетах, что все сработало и ты стал гением… боже мой… ты себе представить не можешь, что я испытала. Я рассказала об этом моим коллегам в офисе и девочкам в бридж-клубе. Я показала им твою фотографию в газете и сказала, что в один прекрасный день ты захочешь нас увидеть. И вот ты приехал. Ты нас не забыл. – Она снова меня к себе прижала. – Ох, Чарли, Чарли… как же здорово снова заполучить старшего брата. Тебе это не понять. Садись… я тебя накормлю. А ты мне расскажешь о своих планах. Я… даже не знаю, с какого вопроса начать. Какая же я смешная… маленькая девочка вдруг узнала, что ее брат герой… или кинозвезда…
Я был растерян. Не ожидал такого приема от Нормы. Вот уж не думал, что жизнь с матерью на протяжении многих лет способна ее изменить. Но это так. Она уже не избалованный ребенок из моих воспоминаний. Она повзрослела, стала теплой, симпатичной и ласковой.
Мы разговорились. Как странно обсуждать нашу мать, которая в двух шагах от нас и при этом словно не существует. Всякий раз, когда Норма заговаривала об их совместной жизни, я поглядывал на Розу – слушает? – нет, она погружена в свой мир и как будто не понимает наш язык, а все, о чем мы говорим, ее не касается. Она расхаживала по кухне как призрак, переставляла предметы, а какие-то убирала подальше, чтобы не мешали. То еще зрелище. Норма решила покормить собачку.
– Все-таки ты заполучила своего песика. Наппи… сокращенно от Наполеон?
Она распрямила спину и нахмурилась.
– Откуда ты знаешь?
Я отослал ее к моему воспоминанию: она принесла домой свой «выстреливший» школьный тест в надежде получить за это собаку, но отец выступил против. Она слушала меня и еще больше хмурилась:
– Ничего не помню. Чарли, неужели я была такой злыдней?
– Есть одно воспоминание, которое я хотел бы уточнить. Я даже не знаю, воспоминание это или мой сон, а может, я вообще все придумал. Мы с тобой последний раз играли вместе по-дружески, в подвале. Нацепили на головы абажуры, изображая из себя китайских кули, и прыгали на старом матрасе. Тебе было семь или восемь, а мне около тринадцати. И вот, насколько я помню, ты свалилась с матраса и ударилась головой о стену. Ничего серьезного, небольшая шишка, но ты подняла крик, и мама с папой прибежали в подвал, а ты им сказала, что я хотел тебя убить. Роза накинулась на Матта с обвинениями, что он за мной не присматривает и что он разрешает нам с тобой вместе играть. А потом она лупила меня ремнем так, что я чуть не потерял сознание. Ты это помнишь? Все так и было?
Норма слушала меня как завороженная, как будто я в ней пробудил спящие картины.
– Все так смутно. Я думала, мне это приснилось. Я помню, как мы прыгали на матрасе с нахлобученными абажурами. – Она уставилась в окно. – Они все время над тобой тряслись, вот почему я тебя ненавидела. Тебя никогда не шлепали за несделанную домашку или плохие отметки. Ты пропускал школу и развлекался дома, а я должна была отсиживать на тяжелых уроках. Как же я тебя ненавидела. В классе ребята рисовали на доске мальчика в дурацком колпаке и с подписью «Братик Нормы». А на тротуаре в школьном дворе они писали мелом: «Сестра кретина и гордоновская семейка». Однажды меня не пригласили на день рождения Эмили Раскин – из-за тебя. Поэтому, когда мы играли в подвале с абажурами на головах, я должна была с тобой поквитаться. – Она заплакала. – Я соврала, сказав, что ты меня ударил. Ох, Чарли, какой же я была дурой… испорченной девчонкой. Мне так стыдно…
– Не ругай себя. Тебе было непросто с одноклассниками. Моим миром была эта кухня и вон та комната. Если здесь я в безопасности, все остальное неважно. А вот тебе приходилось иметь дело с внешним миром.