Маленький Чарли Гордон смотрит на меня через оконное стекло – ждет… Господи, только бы это не повторилось.
Я забываю то, о чем узнал недавно. Кажется, это отражает классическую схему: последние знания забываются первыми. Схема такая, я не ошибся? Надо бы проверить.
Я перечитал свою статью «Эффект Элджернона-Гордона» и, хотя она написана мною, не могу избавиться от ощущения, что ее написал кто-то другой. Смысл ее мне практически непонятен.
Почему я стал таким раздражительным? Тем более с Алисой, которая так добра ко мне? Она содержит квартиру в идеальной чистоте, убирает разбросанные вещи, моет посуду, драит полы. Зря я утром на нее накричал, она расплакалась, вот уж до чего не стоило доводить. Но она не должна была собирать осколки пластинок, разорванные книжки и партитуру, чтобы аккуратно все сложить в картонную коробку. Это привело меня в бешенство. Не надо ничего трогать, я хочу видеть эту груду хлама. Он мне напоминает о том, чтó я после себя оставлю. Я пнул коробку и раскидал по комнате все, что там было. «Не смей ничего трогать!» – кричал я ей.
Дурацкая выходка. На пустом месте. Наверное, меня задело вот что: она считает, что глупо держать такую кучу в углу, только она не произнесла этого вслух. Наоборот, делала вид, что все совершенно нормально. Это она так надо мной посмеивалась. Когда я увидел картонную коробку, я вспомнил паренька в приюте – эту никчемную подставку для лампы, которую он сделал своими руками, и как мы, внутренне над ним посмеиваясь, делали вид, будто он сотворил некий шедевр.
Ровно это она проделала со мной, и я сорвался.
Она ушла в спальню, чтобы там поплакать, а мне стало стыдно, и я признал свою вину. Я не заслуживаю того, чтобы со мной находился такой хороший человек, как она. Почему я не могу себя контролировать и просто любить Алису? Ведь этого достаточно.
Проблемы с моторикой. Спотыкаюсь, роняю вещи. Сначала думал, что я тут ни при чем. Это она переставляет вещи. Натыкаюсь на мусорную корзинку, на стулья… значит, она их переставила.
Но позже пришло осознание, что у меня нарушена координация. Приходится ступать медленно, чтобы ничего не опрокинуть. И стало труднее печатать. С какой стати я во всем обвиняю Алису? И почему она со мной не спорит? Меня это особенно раздражает, я вижу в ее глазах жалость.
Моим последним удовольствием остался телевизор. Почти весь день я смотрю викторины, старые фильмы, мыльные оперы, даже детские шоу и мультики. А вечером никак не могу себя заставить выключить ящик. Начинают показывать немое кино, ужастики и всякие ночные шоу, а перед отключением канала даже читают проповедь и исполняют «Звездно-полосатый флаг», при этом он развевается на заднем фоне… и вот на экране остался лишь тестовый шаблон, такой маленький квадратик, откуда на меня уставился немигающий глаз…
Почему я всегда смотрю на жизнь из окна?
Телевизор свое отработал, и меня тошнит от самого себя – а когда читать? вести записи? размышлять о важном? – я позволил себя втянуть в эту белиберду, рассчитанную на ребенка. То есть на меня, так как он, ребенок, захватил мой мозг.
Я все понимаю, но когда Алиса начинает говорить, что мне не стоит тратить время на ерунду, я выхожу из себя и требую, чтобы она оставила меня в покое.
У меня такое ощущение, что я не отрываюсь от ящика, чтобы не думать, не вспоминать про пекарню, про маму с папой, про Норму. Я не хочу возвращаться в прошлое.
Сегодня я пережил шок. Я открыл работу, которую использовал в своем исследовании – Krueger’s «Uber Psychische Ganzheit»[8], – чтобы лучше разобраться в собственной статье. Сначала я решил, что у меня какая-то проблема со зрением. А потом понял, что я забыл немецкий. Я проверил себя на других языках. Ноль.
Алиса от меня ушла. Попробую вспомнить, как было дело. Началось со слов, что мы не можем так жить – среди разорванных книг и разбитых пластинок, разбросанных по всей квартире.
– Ничего не трогай, – предупредил я ее.
– Ты хочешь жить в бардаке?
– Я хочу, чтобы все лежало так, как было задумано. У меня на виду. Ты понятия не имеешь, каково это – когда в тебе что-то происходит, чего ты не видишь и не в силах контролировать. Все утекает сквозь пальцы.
– Тут ты прав. Я и не утверждала, будто я понимаю, что с тобой происходит. Ни когда ты стал слишком умным для меня, ни сейчас. Но вот что я тебе скажу. До операции ты не был таким. Ты не упивался собственной грязью и жалостью к себе, не забивал себе мозги всякой дрянью, сидя сутками перед телевизором, не скалился и не кидался на окружающих. В тебе было нечто, вызывавшее у всех уважение… да, даже в том состоянии. В тебе было то, чего я не видела в других умственно отсталых.
– Я не жалею об эксперименте.
– Я тоже. Но в результате ты кое-что потерял. Свою улыбку…
– Пустую глупую улыбку.
– Нет, теплую живую улыбку… потому что ты хотел нравиться людям.
– А они устраивали мне розыгрыши, чтобы посмеяться надо мной.
– Да, но хоть ты и не понимал причины, для тебя их смех был знаком внимания к тебе. Ты же хотел им понравиться. Ты вел себя как ребенок и вместе с ними смеялся над собой.
– Я не расположен сейчас над собой смеяться, если ты не против.
Видно было, что она сдерживает слезы. Мне кажется, я хотел ее слез.
– Почему для меня было так важно обрести знания? Я думал, что тогда я людям понравлюсь. Что у меня появятся друзья. Это хороший повод посмеяться надо мной, не правда ли?
– Не все сводится к высокому IQ.
Это меня еще больше раззадорило. Может, я просто не понял, о чем идет речь. В последнее время она избегает прямых высказываний. Постоянные намеки. Говорит обиняками, а ты должен догадываться, что имелось в виду. Я сделал вид – да, мол, понятно, но в душе сидел страх: она видит, что все пролетело мимо меня.
– Мне кажется, пришла пора тебе уйти.
К ее щекам прилила кровь.
– Нет, Чарли. Еще не время. Не прогоняй меня.
– Ты усложняешь мне жизнь. Делаешь вид, будто я способен понимать вещи, находящиеся уже за гранью моего восприятия. Ты все время меня подталкиваешь. В точности как моя мать…
– Это неправда!
– Все твои действия свидетельствуют об этом. Как ты за мной все убираешь и чистишь, какие книги выкладываешь в расчете, что они меня заинтересуют, какие новости мне сообщаешь, чтобы заставить меня задуматься. Ты повторяешь: «Это неважно», но все, что ты делаешь, говорит об обратном. Ты же у нас школьная учительница. Я не желаю ходить на концерты, и в музеи. и на иностранные фильмы и вообще делать то, что заставляет меня мучительно задумываться о жизни и о себе.
– Чарли…
– Оставь уже меня в покое. Я сам не свой. Я разваливаюсь на части, а тут еще ты…
У нее потекли слезы. Она упаковала свои вещи и ушла. Стало тихо и пусто.
Деградация продолжается. Я больше не пользуюсь пишущей машинкой. Проблемы с координацией. Теперь придется писать отчеты от руки.
Я много думал о словах Алисы, и вдруг меня осенило: если я продолжу читать и познавать что-то новое, то даже при моей забывчивости я смогу хотя бы частично сохранить свой интеллект. Сейчас эскалатор везет меня вниз. Если стоять неподвижно, то скоро я окажусь на дне, а вот если бежать в обратном направлении, кто знает, может, я хотя бы задержусь в той же точке. Важно двигаться вверх, невзирая ни на что.
Я сходил в библиотеку и унес оттуда кучу книг. Теперь я много читаю. Чаще всего содержание мне непонятно, но не суть важно. Я узнаю что-то новое и не разучусь читать. Это главное. Может, я еще смогу удержаться на плаву.
На следующий день после прощания с Алисой ко мне пришел доктор Штраус. Видимо, она ему про меня рассказала. Он сделал вид, что его интересуют только мои отчеты, а я на это сказал, что буду высылать их по почте. Не хочу его видеть. Я заверил его, что ему не о чем волноваться. Когда я пойму, что больше не способен ухаживать за собой, я сяду на поезд и отправлюсь в «Уоррен».
Предпочитаю сделать это самостоятельно, сказал я ему.
Я попробовал поговорить с Фэй, но вижу, что она меня боится. Не иначе как решила, что я свихнулся. Вчера она вернулась домой с каким-то мужчиной, совсем молоденьким.
Утром хозяйка дома, миссис Муни, принесла мне чашу горячего куриного супа и кусок курицы. Сказала, что зашла посмотреть, все ли у меня хорошо. Я заверил ее, что у меня полно еды, но она все равно мне оставила, и это было вкусно. Она подала это как личную инициативу, но я еще не настолько глуп. Это Алиса или Штраус наверняка попросили ее проверить, все ли со мной в порядке. Ну и ладно. Приятная пожилая дама с ирландским акцентом, обожающая посплетничать обо всех жильцах. По поводу беспорядка в квартире она не сказала ни слова. В общем, все обошлось.
Неделя прошла с тех пор как я написал последний отчет. Время пролетает незаметно. Севодня воскресенье. Я это понял когда увидел в окно идущих в церковь людей. Я целую неделю провалялся в постели а миссис Муни несколько раз приносила мне еду и спрашивала не болен ли я.
Мне надо что-то делать. Не магу же я все время торчать один в квартире и смотреть в окно. Надо взять себя в руки. Я часто это повторяю надо что-то делать но быстро забываю что именно или мне проще ничего не делать.
Библиотечные книги даются мне с большим трудом. Я в основном читаю детективы и про королей и королев далекого прошлого. Прочел роман о человеке который решил что он рыцарь и отправился в путь на старой кляче вместе с другом. Он постоянно попадал в передряги. Например он принял мельницы за драконов. Сначала я решил довольно глупый роман ведь если герой не сумашедший он же не может не видеть что перед ним мельницы а не драконы и что не существует никаких чародеев и зачарованных замков. Но потом я сабразил – тут есть какие-то намеки скрытые смыслы. Вот только я не мог их разгадать и это меня разозлило так как раньше я умел разгадывать. Но я продолжаю каждый день читать и познавать что-то новое. Это должно мне помочь.