Протянула Эльбану исхудавшие руки, припала к груди любимого.
С этого дня начала она поправляться. Расцвела княжна, стала еще краше. Вечерами подолгу беседовали они вдвоем. Узнала Эльбану и про обман Минтука. Двоих гонцов посылал к ней Акташ, сообщить, что жив и здоров, помнит о ней. Ни один не вернулся. А третьему дал платочек, чтобы тот поскорей добрался до княжны, но исчез и третий гонец, а, видно, платок попал к Минтуку?!
Но не долгим было их счастье. Напали с юга на булгар серебряных несметные полчища чужих племен. Прибыли их послы к Кушламару, просят помощи. Позвал князь к себе Акташа, дал ему войско и приказал отправляться в путь.
— Значит, снова мне быть одной? Ждать тебя? — спросила Эльбану-бике, не сводя глаз с Акташа.
— Я вернусь! — ответил Акташ, обняв невесту. — И мы сыграем свадьбу.
Ничего не ответила Эльбану, поцеловала Акташа и стала собирать его в дорогу.
Утром Акташ выступил в поход. На другой день перешел он со своим войском реку Карлы и тут повстречались ему гонцы соседей. Недобрую весть несли они: буртасы разбиты, кочевники движутся к таябинской крепости. Ничего не оставалось Акташу, как повернуть назад.
Далеко позади оставил он тяжелую конницу, а сам понесся со своей свитой выручать князя.
А Минтук между тем сбежал из крепости, достиг вражеского лагеря и предстал перед самим ханом.
— Возьми меня в свое войско, всемогущий. Проведу вас к одной крепости, богатств ее хватит на всех. И не нужно мне за это никаких наград, об одном прошу, княжну, дочь Кушламара, отдать мне в жены.
Ночью враги ворвались в крепость. Завязалась битва. Многие защитники сложили голову, а оставшиеся заперлись в княжеской башне.
— Сдавайтесь, — кричали осажденным, — все равно с голоду погибнете. Нет вам спасения.
В крепости увидели, кто их предал, и на голову Минтука посыпались проклятия.
В это время дозорные заметили, что от дальнего леса мчатся к крепости воины на быстрых конях. Островерхие шлемы блестят, а щиты-питлехи снизу подрезаны.
— Наши! — закричали дозорные. — Помощь идет!
Все посмотрели в сторону леса, и Эльбану узнала скачущего впереди Акташа.
— Акташ! Акташ возвращается!
— В небо — горящие стрелы! — приказал князь.
Сразу же взлетели огненные стрелы — сигнал бедствия, просьба о помощи.
— В небе — горящие стрелы! — закричали эртаулы Акташа.
— В крепости враги!
— Хахайт! — И Акташ взмахнул над головой саблей и помчался галопом в крепость. За ним устремились остальные. Враги не успели выслать заслон, поднять мосты.
Бой завязался внутри крепости. На помощь Акташу спешил сам князь Кушламар. Враги наседали, много их было. И вот уже Кушламар, весь израненный, истекающий кровью, упал на руки верных нукеров, и снова чуваши попятились к башне.
— Нас предал Минтук! — кричали воины. — Смерть Минтуку!
— Где ты, предатель! — позвал Акташ… — Выходи, трус!
Обнажив саблю, выскочил Минтук на площадь, на лобное место. И стали они биться. Сабли звенели, ударяясь о щиты. Эльбану-бике следила из башни за их поединком.
— Ах, — замирала она, когда нападал Минтук.
— Так его, милый, смелей, — звенел ее голос, подбадривая Акташа.
И вдруг она вскрикнула, увидев за спиной Акташа кочевника с палицей.
— Акташ, берегись!
Вовремя оглянулся Акташ, вышиб палицу из рук воина и повернулся к Минтуку. Но тот, улучив момент, уже занес меч над Акташем, и Акташ не успел отвести удар. Упал, обливаясь кровью.
— Ах! — раненой лебедушкой застонала Эльбану, — Акташ, любимый!
Покачнулась она, сраженная горем. И вдруг заметила на полу боевой лук, а рядом брошенную кем-то стрелу. Схватила их, побежала к бойнице. Предатель еще стоял у тела Акташа, зло улыбаясь. Но просвистела стрела, и он медленно с искаженным лицом повалился на землю.
А Эльбану прошептала: «Любимый, я к тебе иду, я к тебе». И бросилась с башни прямо на вражеские копья…
Ендимер-мучи раскурил трубку.
— А потом, что было потом?
— Потом, — сказал дед, — пришла к таябинцам помощь, подоспела тяжелая конница Акташа. Прогнали пришельцев. А Эльбану и Акташа похоронили в одной могиле, сверху насыпали высокий курган. С тех пор, будто бы превращаясь в бабочек, выходят они по утрам из кургана и порхают в лучах солнца, радуясь теплу и свету.
СИЛА АХМАДЕЯ
Скачет всадник по ухабам, по камням,
Не свернуть с дороги верного коня.
И не сгинуть твоей славушке, герой,
Хоть давно ты опочил в земле сырой.
старину, — сказал Ендимер, — славилась земля мудрыми богатырями. Таким был и Ахмадей — добрый советчик и владыка булгар.
Однажды булгары поднимались вверх по Волге. Шли днем и ночью, впереди колонн — эртаулы, то бишь прокладывающие след, с ними сам Улп-Ахмадей. Зорко следил батор за тем, чтобы воины не допускали кровопролития при встрече с местными племенами.
— Людям ум и сила даны, — поучал он воинов, — чтобы они жили мирно и трудом своим украшали землю.
Так продвигались они на север, без стычек и ссор. Когда же дошли до того места, где Сура и Свияга сливаются с Волгой, остановил племя Ахмадей.
— Не найти нам места краше, — сказал он. — Вот и река повернула на юг. Тут и осядем…
Булгары послушались своего батора и заселили здешние земли.
Но недаром говорят: где свет, там и тень, где добро, там и зло. Был у Ахмадея младший брат Эрендюк. Завидовал он славе Ахмадея. Прямо места себе не находил, по ночам не спал. Однажды услыхал он от проезжих купцов заморских о гуннском царе по имени Атилла, который убил своего брата Бледу, а сам стал вождем. И засела в голове Эрендюка худая мысль.
«Убить, — подумал он, — а как его убить, ведь он сильней меня».
Страшно ему стало от этих мыслей, и ушел он из племени куда глаза глядят — подальше от греха.
Целый год блуждал по свету, жил среди чужих племен. Ахмадей сам его разыскал, вернул домой.
— Не ходи больше никуда, — сказал ему Ахмадей, — небось не сладко жить в чужой стороне, ты ведь даже языка тех племен не знаешь.
— А зачем мне знать, — нахмурился Эрендюк. — Пусть они наш язык изучают и преклоняются, как преклонялись перед Атиллой римские императоры.
— Вот что у тебя на уме, — удивился брат, покачав головой. — А зачем нам пример Атиллов. Куда лучше жить в дружбе. Еще ни один завоеватель не оставил после себя доброй славы.
Строго посмотрел Ахмадей на младшего брата, тот не выдержал взгляда, вышел вон. А когда за полночь вернулся в дом, старший брат его спал и чему-то улыбался во сне.
«Даже во сне ему хорошо», — разозлился Эрендюк. Выхватил саблю и отрубил ему голову.
Хоронили батора по обычаям предков. Каждый бросил в могилу горсть земли. И так много было бросавших, что на месте захоронения образовался большой курган.
Враги, прослышав о смерти Ахмадея, стали нападать на булгар, но успеха не имели. Говорят, был у булгар секрет: каждый воин, перед тем как идти в бой, приходил к кургану Ахмадея, считал до семидесяти семи и становился сильным, неуязвимым. Даже монгольские ханы, покорившие левобережную Булгарию, не решались забираться в места, где жил Ахмадей.
Прошли века. Булгары на Волге стали зваться чувашами, многие перемешались с татарами, иные переселились в дальние края. Но легенда об Ахмадее и предания, связанные с его именем, не померкли.
Старики сказывают, будто бы Дмитрий Донской перед боем на поле Куликовом побывал на кургане Ахмадея и считал до семидесяти семи. Даже царь Иван Грозный, идя на Казань, отдал почести кургану.
Да мало ли что говорят, когда хотят верить. А люди всегда верили в мир и добро, потому и помнят батора Ахмадея…
КАРМАЛОВ РОДНИК
Ой, красив маков цвет
Да скоро осыпается,
Ой, хороша молодость,
Да скоро кончается.
егодня я услышал от деда Ендимера маленькую легенду о большом человеке. Я запомнил ее слово в слово.
…Есть на юге Чувашии дремучие леса, непроходимые чащи. В народе зовут их Кармалскими. В тех лесах бьет родник. Журчит он, журчит испокон веков, поет свою нескончаемую песню. Но иногда, словно взбунтовавшись, выбрасывает искристый фонтан. Вода в роднике особая, не замерзает и зимой, в самые лютые морозы.
Старики сказывают, будто в глубине, под родником, спит чувашский батор по имени Кармал.
Долго он жил на свете, многие тайны жизни узнал, многих врагов победил, всегда верно служа народу. Но не смог он победить клевету, оговора людского. Оболгали его завистники, стали по деревням слухи распускать, что враг он людям.
— Добрым прикидывается Кармал-батор, а сам одной мыслью тешится: как бы всех прибрать к рукам, а самому царствовать.
Нашлись такие, что поверили лживым наветам, стали сторониться батора. Как увидят его — ставни на запор, ворота на замок, а на порог осиновые ветки накидают По старым обычаям это означало: незваный гость, видеть тебя не хотим.
Худо стало Кармал-батору, потому что человек он был честный, с душой открытой, и не мог жить в одиночку.
Вот оседлал он своего коня снежно-белого и ускакал в дремучие леса. Выбрал в лесу поляну, слез с коня, поцеловал его и отпустил. Сам же повесил на сук булатную саблю, боевой щит, взял с собой одни только ножны и спустился в овражек.
Там, в овражке, ударил ножнами оземь, сделалась трещина, в нее и прыгнул батор.
На этом месте забил родник. Никогда он не замерзает, потому что жив батор. Люди говорят, придет время и Кармал проснется. Произойдет это в тот день, когда над родной землей нависнет опасность.
Сабля батора забьет по щиту от полуночи до полуночи. Прибежит к дереву снежно-белый конь, заржет семь раз. И упадет тогда наземь старый дуб, заглушая грохотом журчанье родника. Вот когда проснется Кармал-батор, чтобы защитить людей от их настоящих врагов.