— Да в чем дело, толком скажи!
— Пока не могу, верь на слово, ради блага людей рисковать будем. Потом все объясню.
— Ладно, — говорю, — верю.
Пожал он мне руку, тряхнул и исчез.
«Что он задумал такое? А вдруг недоброе. Не находил я себе покоя. Идти или не идти? Нет, думаю, человек за правду стоит, худого не затеет». И пошел искать дружков.
Охотники, само собой, нашлись. Смельчаки у нас не переводились. Да и Мигулу знали.
На другой день и кони готовы, и кинжалы наточены. Но тут случилась беда. Беду, как говорится, не ждут, сама приходит. К вечеру в село прибыли урядник со старшиной. Собрали народ, объяснили — ищем, мол, русского бунтаря. Не видели такого?
— Нет, — говорим, — не видели.
— А по нашим сведениям, он у вас в деревне! — поднял голос урядник. — Он бандит, супротивник царя-батюшки.
А мы на своем стоим, не знаем такого, и все тут.
— Добром не выдадите, — закричал урядник, — сами найдем, тогда на себя пеняйте! Поставим на околице черный столб.
Черные столбы ставили в деревнях, когда усмиряли бунт. Столбы проезжих отпугивали. В такой деревне не остановятся на ночлег ни обоз, ни путник. И торговать нельзя, не выгодно — налог повышен.
Не пужливого мы десятка, но все ж столб нам ни к чему, вот мы и обхитрили старшину. Посулил он нам награду за поимку бунтовщика, мы и согласились для виду.
Мигулы в деревне не было, и никто не знал, где он. Ищи ветра в поле. Да если бы и был, не принято у нас друзей выдавать.
В ту же ночь исчезла и Серси. Думали, в лесу заплутала, искали по глухим тропам, не нашли. Пропала наша красавица. А мне не верилось, что Серси погибла, чуяло сердце — жива. Тогда и пришло мне в голову: а не пошла ли Серси в город, предупредить Мигулу об опасности?
Хоть и царапала сердце ревность, а не забыл я о слове, данном нарутнику. Ночью мы семеро на конях выехали за околицу. Ждали, ждали, да все зря — не пришел Мигула. Так на зорьке и разошлись по домам.
Мигула не объявлялся, Серси тоже не было. Видно, вместе они где-то схоронились. И удивительное дело, понемногу перестал я горевать, привык, что ли, что так оно и должно быть. Об одном думал: поскорее бы нашлись они живы-здоровы. Пусть любят друг друга, только бы были живы.
Но проходил день за днем, а от них ни весточки. Бывало, сижу, думаю, изведусь вконец. Порой так и толкало меня оседлать коня и айда на поиски. Может, им подмога нужна, рука дружеская. Что-то делать надо, не сидеть же сиднем.
Прошла еще неделя, другая…
А вскоре дошел слух, которому и поверил-то я не сразу. На солдат, что вели каторжников в Сибирь, напали студенты, выручить хотели товарищей, которые на царя покушались. Да не вышло у них, подоспели стражники, стрельбу подняли. Погибло в бою человек десять, среди них будто был один русский студент и чувашская девушка.
Старик стал разжигать трубку. Горящая ветка дрожала в его руке.
— Вот так, — сказал Ендимер, — и кончилась моя любовь. Знала ли Серси о моем чувстве, догадывалась ли, не знаю и никогда не узнаю. Да и к чему, может, оно и лучше. — Ендимер долго глядел в костер, потом встрепенулся: — Мигулу я не винил. Он ее не обидел, не украл — сама ушла.
Морщинистое лицо деда было печальным.
МЫСКАРА
Две руки — работай дóсыта.
Две ноги — ходи без оглядки.
А язык у тебя одинешенек,
Пусть же речь твоя будет краткой.
аконец-то дед пошел на поправку — банька помогла.
Попарившись вволю, сидел он у печки, розовый, помолодевший, и рассказывал мне о проделках Патяна.
Я не сразу понял, кто он, этот Патян, но дед в ответ лишь беззвучно засмеялся.
— Как это — кто? Землепашец, известное дело. Чуваш землю любит, а земля человека мудрым делает. Вот и был таким Патян — умница, выдумщик, никому спуску не давал и остер на язык — попадало от него и богачу, и попу, и обманщику. Неужто не слышал?
— Откуда он, из какой деревни?
— Из какой, из какой… — Казалось, дед с трудом сдерживается, чтобы не рассмеяться. — Из нашей! А может, из какой другой. Давно его нет на свете. А спроси любого, и тебе ответят: Патян? Наш он, земляк…
Ендимер явно наслаждался моим неведением.
— Удивительная вещь — популярность, людская любовь…
— То-то и оно, — сказал дед, — и приходит она к тем, кто ее не ищет. Патян не искал, вот она к нему и пришла. И навсегда осталась. Побасенки про Патяна называются «мыскара». Хочешь, кое-чего расскажу?
Как-то коза Патяна забрела в церковь…
Увидал ее поп, и ну орать, пинать ногами бедное животное. А коза кричит — за околицей слышно.
— Тварь, — бушевал поп, — святое место изгадила! Вот я тебя, шайтанское отродье!
Дед на мгновенье умолк, взглянул на меня:
— А знаешь ли ты, между прочим, почему козу кличут шайтанским отродьем? Не знаешь? А вот почему… Когда-то на земле вовсе не было коз. Молоко людям давали только коровы. «Спасибо великому Торе, — говорили люди, — за то, что дал нам корову-кормилицу». Услыхал их Шайтан, дай, думает, тоже сотворю свою корову, пусть люди и меня благодарят. Стал он творить: рога, ноги, туловище — все как у божьей коровы. И молоко есть. Только вот ростом мала, не хватило у Шайтана материала. Да и нравом пошла в своего творца, лезет повсюду, того и гляди беды наделает. Вот люди и назвали козу шайтанским отродьем.
Так вот, — продолжал дед, — Патян издалека узнал свою козу по голосу — и бегом в церковь.
Встал перед попом и говорит смиренно:
— Батюшка, зачем гневаешься? Разве ты забыл Евангелие. Там ведь сказано…
— Что? — прервал его поп. — Что там сказано?
— А то: коза, попавшая в храм божий, да будет священной.
— Ну да? — не поверил поп и побежал смотреть Евангелие, а Патян козу за веревку — и был таков.
Из губернского города приехал к старосте чиновник.
Угостил староста чиновника на славу, и захотелось тому после жирной еды воды попить.
У старосты во дворе колодца не было, и он повел чиновника к Патяну, У того колодец глубокий, и вода в нем чистая, родниковая.
Подняли ведро, напился чиновник вволю и заглянул в колодец: что там плавает, будто снежная лепешка?
— Что это, что это? — полюбопытствовал гость.
Это было масло, Патян бросил его туда, чтобы оно в жару не испортилось.
— Масло, барин, — сказал староста, — обыкновенное масло.
— Съедобное?
— Само собой.
— Как же оно туда попало?
Тут Патян, стоявший рядом, не выдержал, объяснил:
— А у нас, чувашей, масло в колодце рождается из воды.
— Ах, какая благодать, — поразился чиновник, — счастливые вы люди, чуваши.
Однажды Патян прибежал к попу.
— Батюшка, батюшка, — сказал Патян, запыхавшись, — скажи, пожалуйста, сколько грехов на совести, если убить одну божью коровку.
— За божью — три!
— А как их замаливать?
— Заказать три молебна да поставить семь свечей, — сказал поп, предвкушая заработок: ведь за свечи церковь деньги берет, и немалые. Да и молебнов давно никто не заказывал, а тут на тебе — целых три.
— Ай-ай-ай, — опечалился Патян, — этак ты, батюшка, разоришься.
— Как это разорюсь? — не понял поп.
— Да ведь твой-то сынок убил божью коровку, и не одну, а сразу две. На лугу. Я сам видел.
Пришлось попу даром отслуживать шесть молебнов и выставить четырнадцать свечей.
С тех пор он с Патяном здороваться перестал.
Сельского пуяна — богача, который был родственником Патяну, выбрали старостой. Однажды приехал к нему пурмис, и они вместе зашли в сторожку. Там, как обычно, сидели мужики и о чем-то судачили. Был среди них и Патян.
Староста, видно, рассказал пурмису о своем бедном родственнике. Вот пурмис и заговорил с Патяном. Видно, обласкать его захотел, одарить денежкой. Даже в карман было полез, а сам спрашивает:
— Значит, это ты Патян, родственник старосты?
— Нет, пурмис, да сохранится до старости твоя борода, — ответил Патян, — не я родственник старосты, а староста мой родственник.
Пурмис глазами захлопал и руку — вон из кармана.
Так и не получил Патян подарка.
Нанялся Патян плотничать к богачу, а богач тот был скрягой, кормил Патяна всего два раза в день, да и то не досыта. Утром и вовсе ничего не давал.
Однажды поутру, когда на плетне запел петух, Патян и сказал хозяину:
— Сдурел он, что ли, твой петух? Слыхал, что он говорит? Пора, мол, завтракать. И чего так старается, я ведь не голоден. Да и работать легче на пустой желудок… Кыш отсюда! — закричал Патян на петуха.
Неловко стало хозяину, позвал он Патяна завтракать.
Батюшка, кончая проповедь, сказал прихожанам:
— Рабы божьи, мир сей — юдоль горькая. Да приидет благодать на том свете. Жить вы будете в раю, под тенистыми кущами, реки там молочные, берега кисельные…
Патян перебил попа:
— Если так, — сказал он серьезно, — отчего же ты, батюшка, в рай не торопишься?
К одной девушке сваталось множество женихов, вконец ее замучили сваты. Не знала она, как от них отделаться. Был у девушки возлюбленный, только он в то время отсутствовал, уехал в город на заработки. Девушка дала слово ждать его и ждала. Родители, видя, что их дочь всем отказывает, осерчали:
— Этак ты старой девой останешься! — корил ее отец. — Слишком уж ты разборчива. Пройдет год-другой, спохватишься, да поздно будет! Нет уж, хватит ломаться. Кто первым сегодня придет, за того и просватаем.
Первым явился сын соседа-богача. Старик сдержал слово, велел выдать за него строптивую дочь. Уже и рядиться стали, а невеста — в слезы. Потом собралась тайком и побежала к Патяну.