Они познакомились весной, когда улицы Дюссельдорфа оживали после промозглой зимы, наполнялись солнечным светом, весёлым пением птиц и зеленью деревьев.
Василий шёл по тротуару, когда сзади него зазвенел сигнал: велосипедист требовал уступить дорогу, а он не услышал и остановился в недоумении, когда велосипедное колесо чиркнуло по его ноге. Боялся пропустить кофейню, где продавали самые вкусные торты, пирожные и хлеб различных сортов. Густав пригласил его на выходные к себе домой, и Василий хотел купить что-нибудь вкусненькое для Инги. На этой тихой улочке на прилавке под стеклом красовались всевозможные торты и пирожные; хлеб разных сортов, чёрный, белый и серый, с семечками и орехами. Обычно Василий покупал пышный каравай домашнего хлеба целиком и брал с собой на работу, чтоб угостить коллег.
Густав выстроил огромный логистический центр, где нужен был свой человек: сюда прибывал товар из Польши, который отправлялся по всей Германии. Он попросил Василия работать именно здесь.
– Почему бы и нет?
– Отлично, – вздохнул с облегчением Густав.
Работа требовала внимания: товар прибывал из разных стран, качество продуктов иногда не соответствовало требованиям. Услышав шум подъезжающей машины, Василий спешил к ангарам и следил за тем, как выгружают и как складывают товар, отбирал образцы в лабораторию.
Чуть больше месяца потребовалось ему на то, чтобы вникнуть в суть работы. С тех пор как Василий стал работать здесь, Густав успокоился, потому что почти прекратились жалобы от продавцов русских магазинов, которые появлялись в Германии почти во всех городах.
Изредка друзья встречались за городом, где Густав купил большой дом.
Вот и сегодня Василий шёл в знакомую кондитерскую, чтоб купить торт для Инги.
Василий и велосипедист одновременно свернули в одну и ту же сторону и столкнулись.
– О, майн гот, – раздался возмущённый голос.
– Сама такая, – огрызнулся он и поднял глаза.
Перед ним с недовольным видом стояла девушка, придерживая велосипед. Василий развёл руками и улыбнулся ей. Она возмущённо залопотала на немецком языке, показывая пальчиком на полосу, по которой должен был идти пешеход.
– Катастрофа, – опять улыбнулся он и задержал взгляд на лице ворчуньи, щедро обсыпанном рыжими веснушками.
Это была катастрофа. Василий влюбился. Влюбился на тёмной коричневой полоске для пешеходов, по которой плясали первые солнечные зайчики. Раннее весеннее утро, и они вдвоём на узенькой полоске: мир провалился, и затихла бурлящая улица. Оглушённый, он продолжал улыбаться. Потом стал извиняться и в знак перемирия пригласил её на чашечку кофе. Девушка засмеялась, когда он заговорил на «хорошем немецком языке», дополняя отсутствие нужных слов жестами и мимикой.
Ное, её звали Ное, с интересом разглядывала простоватое лицо иностранца, копну коричневой шевелюры над головой, большие руки, покрытые тоже коричневым пушком, и согласилась, глядя на его обезоруживающую улыбку. Она кивнула в знак согласия и пошла за ним.
К Густаву он приехал вечером, держа в руках коробку с тортом, по бокам которого стекал подтаявший сливочный крем.
– Чего такой весёлый? – хлопнул его по плечу Густав.
– Весна, день хороший, зачем его портить плохим настроением.
– Ну, весна так весна, пойдём разговоры вести, потом будем обедать, согласен?
Мужчины прошли в кабинет на первом этаже и плотно закрыли за собой дверь.
Прошло почти два года с тех пор, как Василий переехал в Германию. После шумной Москвы Дюссельдорф казался серым и скучным. Он не торопился домой, никто его не ждал. Смотреть на унылые стены ему не хотелось, боялся умереть от тоски. Завести собаку? Выгуливать её и степенно проводить свободное время? Нет, этим он займётся лет в шестьдесят. Обошёл все музеи, записался на курсы по немецкому языку, познакомился с городом и удивился, что больше и нет особо важных дел: некуда спешить, не к кому идти, никто его не ждёт.
В кабинете они сели за большой дубовый стол. Густав открыл сейф и достал какие-то документы.
– Поставь свою подпись внизу.
– Что это?
– Ты становишься моим равноправным партнером, учредителем империи русских магазинов, – торжественно произнёс Густав. – Но это ещё не все. Третьим равноправным учредителем станет Шахин.
– Зачем, – опять удивился Василий.
– Но, – Густав внимательно посмотрел на друга, – об этом никто не должен знать. Документы будут у нотариуса.
– Зачем ты отрываешь от своей семьи, мне и зарплаты хватает. В Москве хорошо заработал.
– Так те московские деньги в обороте здесь, в Германии. Поэтому мы станем соучредителями. На следующей неделе поедем к Шахину и вручим ему тоже верительные грамоты.
Больше часа Густав объяснял Василию положение дел в компании, дал адреса юриста и нотариуса.
– Кроме зарплаты на ваши счёта будут ежемесячно поступать проценты от оборота основных средств компании. Присматривай себе жильё. Дом покупай рядом.
– Нет, не хочу газоны стричь каждую неделю.
Оба пришли к выводу, что Василию необходимо приобрести апартаменты. Решив все вопросы, друзья выпили по стопке водки и вышли на улицу. На огромной лужайке под тентом был сервирован стол, за которым сидели Инга и Эмма. Обе вытирали слёзы, когда увидели мужчин.
Василий сел между ними и обнял обеих за плечи. Потом нарочито весело спросил у Инги, будут ли кормить его, не то погибнет от голода.
Все присутствующие знали, что у Эммы онкология. Людвиг поднял на ноги лучших специалистов, но болезнь так быстро прогрессировала, что они не могли ничего сделать. Опухоль мозга уже доедала Эмму. Исхудавшая, с платком на голове, чтобы скрыть следы химии, она пыталась держаться. «Маленький оловянный солдатик», – сказал Людвиг про жену, когда Густав с Ингой пришли к ней на день рождения. Сегодня она была без мужа, потому что Людвиг уехал куда-то по делам.
Густав, отмахиваясь от густого дыма, колдовал над стейками, которые жарились на гриле.
Разложил на огромное блюдо золотистые куски мяса и торжественно провозгласил:
– От лучшего повара!
– Спасибо, – слабо улыбнулась Эмма.
Обед прошёл в тягостном молчании, хоть мужчины пытались шутить, пытаясь разрядить обстановку. Эмма тоже пыталась есть, изображая аппетит, но стейк истекал соком на тарелке, почти нетронутый хозяйкой.
Василий поднялся с места первым, объяснив, что завтра рано на работу. Обнял женщин, участливо кивнул Эмме и пошёл к выходу вместе с Густавом.
– Не понимаю, почему врачи здесь говорят правду больному? Зачем Эмме знать, что она умирает.
– Чтоб принял болезнь и подготовился к сражению с ней, – ответил Густав.
– Ага, видел я борца. Эмма превратилась в тень.
– Да, поэтому мы пригласили её к себе на выходные, пока Людвиг в отъезде. Еле уговорили, у них не принято беспокоить окружающих.
– Зачем тогда нужны родные и друзья? – возмутился Василий.
Теперь Василий не задерживался на работе: наскоро принимал душ, переодевался и ехал домой. Торопился, потому что ждал встречи с Ное. И ночи. Они стали блаженными, безумными, сотканными из страсти, его поздней мужской страсти и её, окутанной бесконечной нежностью.
Первый месяц совместной жизни Василий забыл счёт времени. Ему не хотелось упускать женщину, которую вымолил прошлыми страданиями. Он ласково гладил её по обнажённой спине, целовал пальчики на руках и ногах, зарывался лицом в белые полукружья упругих грудей и стонал от наслаждения. Василий готов был ради неё на все. Почти безумное лицо Ное с губами, закушенными в сладострастии, хриплые стоны, когда она выгибалась под ним дугой, сводили Василия с ума. Сорок пять – баба ягодка опять, говорили про средний женский возраст. Поговорка утешала женщин, которые перед увяданием набирали сока и были красивы последним уходящим очарованием. Василий же в сорок пять расцвёл: был полон сил и мужской гордости.
Друзья приехали в гости к Шахину. Выслушав Шахина, Густав решительным голосом пресёк все сомнения:
– Помочь надо дочери и внукам, а с турком, твоим зятем, мы справимся. Попутно и нам будешь отправлять рис и томатную пасту, составлю тебе список к отъезду. Мы покупаем намного дороже в Германии все продукты, там, на месте, сравнишь цены и будешь договариваться с производителями напрямую. Двух зайцев убьёшь: дочь не обидишь и нам поможешь.
Шахин улетел в Турцию. Стал отправлять тоннами необходимые продукты для Густава и попутно для зятя, который стал чаще улыбаться, но жаловался на плохую торговлю.
В сентябре Шахин по плану прилетел в Турцию за товаром. С утра он объездил цеха, где производили томатную пасту, договорился на другой день съездить на базу, где фасовали рис, и обговорить кое-какие детали. Зять требовал расплачиваться за товар наличными деньгами, потому что продавцы уступали сразу на десять процентов от общей цены. Шахин противился такому виду расчёта, душа не лежала, да и наличку было трудно перевозить, чтобы не возникало проблем на таможне. Он поморщился, вспомнив зятя. Такой мелочный и жадный, не зря торговля идёт у него крохотными шажками. Коран надо бы ему привезти в подарок, пусть почитает. Может быть, кривая душонка выпрямится у него хоть немного.
Шахин успел закупить товар и отправить всё в Германию. Вспомнил, как Айша пожурила его, что он так и не искупался в Чёрном море. В Сочи некогда было, и в Турции нет времени:
– Хоть ноги помочи в море, – засмеялась она.
Идти-то всего полчаса до городского пляжа. Развернулся и направился в сторону темнеющей полоски воды.
Смеркалось. Наступило время намаза. Пляж казался совсем пустым. Но вот Абдували услышал голоса, несколько молодых людей шли ему навстречу и весело смеялись. Поравнялись, ненадолго остановились и слегка оттолкнули, как будто им не хватало места. Шахин не понял, что случилось. Острая боль пронзила его так сильно, что он задохнулся. Стал медленно падать набок. Красный солнечный шар, висевший над горизонтом, начал валиться вместе с ним. Шахин судорожно схватился за горло и медленно осел на влажный песок, потом упал. Волны лизали его башмаки, намочили ноги. Шахин перенёсся в свой дом в Кувасае: цвели яблони в саду, навстречу ему шла Айша с детьми. Улыбнулась и скрылась в темноте.