Во время прогулок они заглядывали в магазины и витрины с разными забавными вещицами.
– Какая прелесть! – воскликнула Роза, показывая Дэну на ушастого пёсика из сборных частей, похожих на необыкновенный коллаж. – Он похож на тебя. Белокурый, а брови чёрные. Ой, у вас даже лоб одинаковый. Серьёзный, как ты.
– Неужели я такой милый? – спросил Дэн, разглядывая пса. Потом гавкнул два раза и прикусил Розе ухо.
Оба застыли перед витриной, боясь нарушить странное чувство близости друг к другу. Она водила рукой по его волосам, как слепая дотрагивалась до его лица, нежно касаясь тонкими пальцами его губ. Дэн резко наклонился к ней и прижался плотно сжатыми губами к её губам. Первый неумелый поцелуй.
Однажды они увидели чёрного дрозда, который восседал на плакучей иве перед домом Розы. Сидел спокойно и уверенно, разглядывал их, как хозяин.
– Мой соперник? – «испугался» Дэн, глядя на Розу из-под полуопущенных ресниц. Он смеялся, а глаза всегда оставались грустными.
– Как вычислил? – лукаво отозвалась она.
Как-то они забрели в ботанический сад и разглядывали иноземные экзотические растения – «зелёных чужеземцев».
– Как мы, тоже из переселенцев, – заметил Дэн, читая на табличках названия и родину чудесных «иностранцев».
– Прижились, наверное, достаточно времени прошло с тех пор, как их привезли в Германию. Когда-то и мы приживёмся, так говорит мой папа.
В оранжерее вокруг «зелёных переселенцев» распевали птицы – бодрые, красивые и счастливые. Тоской здесь не пахло.
Вечера наступали быстро, в тёмных городских пейзажах отражались разноцветные огни, и ребята радовались им. Удивлялись, что не чувствовали неловкости, как будто знали друг друга много лет.
– Если когда-нибудь у меня родится ребёнок, он никогда не будет жить в казённых комнатах, только дома и только около меня. Мы будем с ним много болтать обо всём, стану вместе с ним бегать и прыгать, играть и дурачиться, – клятвенно пообещал сам себе Дэн.
– И если у меня будет ребёнок, стану много времени ему уделять. Это же так интересно: научить ходить, разговаривать, а когда влюбится, буду давать советы, как разбивать женские сердца, – добавила Роза.
– Так мы говорим об одном и том же ребёнке? – остановился Дэн, округлив глаза.
Они дурачились и не хотели расставаться. Странно было, как они одинаково думали о многих вещах и явлениях.
«Мы встретились в мире, выверенном до миллиметра. Значит, это не случайность!» – уговаривала Роза себя по ночам.
А Дэн не размышлял, рвался к Розе каждую минуту. С ней он стеснялся оставаться самим собой, тихий голос любимой девушки выдавливал из него одиночество и тоску.
Весна дразнила их и подталкивала друг к другу, разжигая в сердце огонь. Роза влюбилась в мужчину младше себя, в ровесника братишки, которому в этом году исполнилось 29 лет. «Перестарок, – думали родители, глядя на неё, – кто ж такую замуж возьмёт». Обычно рассудительная и трезвая, она отмахнулась от страхов и предрассудков, разом разрушила все запреты, выстроенные ею самой, и начала отсчёт новых дней и ночей вместе с Дэном. Дэн переехал жить к ней.
Они были потрясены, что у обоих нет сексуального опыта.
– Какие мы с тобой старомодные, – протянул Дэн немного стеснительно.
– Тебя ждала, – серьёзно ответила она.
Вальтер пожал плечами, когда Роза заявила, что Дэн переехал к ней:
– Тебе виднее, но он странный какой-то.
– Что странного?
– По жестам и мимике ты у нас специалист, приглядись.
Не смогла приглядеться. Не захотела, надоело на жесты смотреть и разгадывать. Первая поздняя любовь сделала её слепой и глухой, показывала только приметы счастья; смеялась вместе с ним, огорчалась и повторяла его движения.
Они ещё спали, когда раздался громкий звонок в дверь. Дэн, прижавшийся к Розе во сне, недовольно пошевелился: не хотел отпускать девушку из своих объятий. Следующий звонок заставил их обоих встать с постели. Натянув спортивные штаны, Дэн открыл дверь и увидел полицейских. Они оттолкнули его в сторону, прошли в комнату и только потом показали постановление на обыск. С шумом полетели вниз книги с полок, полицейские вытряхнули одежные шкафы, с антресолей скинули на пол чемоданы и старые вещи, осмотрели кухню, громко хлопая крышками кастрюль и сковородок. Крышки падали со стуком на пол, Розе казалось, что она смотрит фильм, страшный и непонятный. Полицейские переместились в зал, небрежно складывали в одну кучу компьютеры, телефоны, наличные деньги и часы. Один из них достал кипу её дневников, толстых и тонких, перелистал их и бросил на пол.
Роза пыталась поймать взгляд Дэна, наконец-то у неё появилось время приглядеться к нему, как советовал Вальтер. Дэн отворачивался: значит, был виновен, значит она не знала чего-то, что знал он. По привычке подумала, что нужен психолог с адвокатом, что необходимо сообщить его родным о случившемся.
В доме у Вальтера в это же время происходило то же самое: полицейские швыряли вещи на пол, заглядывали во все углы; забрали наличные деньги и телефоны с компьютером. Ботагоз держала на руках дочь и тряслась, словно в ознобе. Вальтера увели, она набирала номер сестры мужа, путалась и опять набирала цифры. Роза, наверное, ещё спала. Подумав, решила поехать к ней. Едва дотронулась до звонка, как Роза открыла дверь. На полу валялись вещи, всё было перевёрнуто.
– Дэна тоже арестовали, – поняла Ботагоз.
Они поехали к Густаву:
– Абиля тоже забрали, – глухо сообщил он им.
Глава 26. Абиль в тюрьме
Неправда, что он был невиновен. В течение нескольких лет выполнял просьбы Дэна: звонил ему в определённое время, разговаривал с ним минут десять и отключался. Просьба была странная, но Абиль не мог отказать и отгонял собственную подозрительность. Они помнили друг друга ещё с тех пор, когда их отцы работали вместе в Кувасае. Иногда летом дядя Густав приезжал к ним в гости, и две семьи вместе с дядей Василием выезжали на отдых в горы: дети бегали по берегу сая[6] и пытались поймать хоть одного малька в прозрачной воде, ледяной и обжигающей. Рядом с ними бегал дядя Василий, его называли нянькой, потому что он не отходил от ребятишек. Закатывал широкие летние брюки выше колен и бродил по дну, наступая на круглую гальку. Абилю запомнились его слова, что холодная вода выбивает шпоры из пяток, он не понимал, как из пятки можно выбить шпоры.
В Германии дядя Густав нашёл их семью в беженском лагере, помог устроиться в Дюссельдорфе и сделал отца соучредителем компании. Мать хотела переехать в Канаду к своему брату, но отец отказался. Абиль был тоже против переезда: опять привыкать к новой стране, к людям, к школе, где не найдёт друзей. Да и здесь он не мог ни с кем сдружиться. Противно ему было, как они ведут себя на уроках, боялись, что сосед по парте спишет, и закрывали тетрадь ладонью. В университете тоже остался в стороне от шумных ночных дискотек и разных гулянок, разгорячённые алкоголем лица раздражали его. Минуту назад был нормальный человек, а после нескольких порций спиртного превращался в болтуна и говорил такие слова, которые в обычные дни не смог бы даже про себя произнести. Смущали его и девицы. Красивые и голые, почти голые, вместо приличной одежды по рваному лоскутку на спине и еле прикрытой груди. Юбки заканчивались там, откуда выглядывали тугие бесстыжие ягодицы.
Абиль рано повзрослел. Он видел, как стремительно стареют родители: ссохлись, как пожухлая трава, характер стал у них странным. Им ничего не нравилось. Отец всё не мог забыть первую и последнюю рыбалку в Германии. На крючок попалась рыба, похожая на поросёнка, можно было пожарить и ухи наварить. Он сорвал рыбу с крючка и поднялся, чтобы положить улов в холщовый пакет. Но не тут-то было. Рыбаки, которые сидели на берегу, повернулись к нему, откуда-то появился полицейский в зелёной форме и встал рядом. Все ждали, что будет дальше. Отец опустился на корточки с рыбой, которая шлепала хвостом по его руке, отпустил в воду и громко сказал: «Плыви, золотая рыбка». Не спросив ни единого желания, зеленоватая туша исчезла в воде, оставляя за собой красный след.
– В кино? – спрашивал он с ужасом. – Заплатить за два часа и заснуть в мягких креслах?
– Зачем спать, фильм надо смотреть.
– Ещё и понимать, – нервничал отец.
Ходить по прогулочным тропам тоже отказывался:
– Я не Керим, чтобы просто шляться по каким-то дорожкам.
Оживлялся он, только когда появлялись бывшие друзья. К их приходу сам готовил плов из жирной баранины, нарезал особым способом помидоры и лук, наливал в пиалы зелёный чай, почти такой, как в Кувасае. Мужчины беседовали и смеялись, вспоминая разные приключения молодости и поездки с продуктовыми составами по всему бывшему Союзу. Однажды, покончив с угощением, дядя Густав подал ему документы на подпись:
– Мы теперь равноценные учредители, будем работать вместе. Василий уже подписал свои бумаги, очередь за тобой.
Шахин расписывался на плотной тисненой бумаге с гербом и вспоминал, как когда-то он позвал друзей на помощь и они не отказали ему. Теперь настала его очередь помочь Густаву, строившему бизнес – империю в Германии.
Айгуль, гостившая у родителей, услышала разговор отца с Густавом и всё передала мужу. Через несколько дней она приехала со странной просьбой:
– Папа, мой муж просит тебя о помощи, надо будет возить товар из Турции.
– У него нет других помощников?
– Он тебе доверяет.
Шахин кивнул дочери. Дочь не могла понять, к чему относится кивок, к «доверию» или к согласию, и вопросительно смотрела на него. Он отвернулся. Переживал, что женская судьба дочери сложилась не так, как им с женой хотелось бы: ничего не осталось от прежней хохотушки, настороженное выражение лица, как будто боялась; двигалась бесшумно, как тень, заливистый голос стал бесцветным. Так хотелось иногда сказать, чтоб ушла от мужа, но не мог, пусть сама дозреет до этого решения. У отца Шахина в Кувасае была сестра, она жила с мужем в соседнем селе, но через год переехала к ним домой. Однажды отец Шахина заехал к ней, потому что оказался в их селе по делам. На стук никто не отвечал, он толкнул калитку и вошёл в дом. Увидел ужасную картину – сестра валялась в крови на земляном полу. Муж пинал её и выкрикивал какие-то ругательства, размахивал руками и не видел ничего вокруг. Отец ударил мужа сестры, который свалился на пол около неё и не шевелился. Сестра жила с ними, больше замуж она не вышла, а бывший муженёк сразу женился на другой. Разведённая женщина по обычаям становилась позором для семьи и изгоем в глазах окружающих, замуж больше никто её не брал.