– Ого! Вот как… Избрав такую трудную долю, не сетуй на ерунду. Учитель на него не так посмотрел, не то сказал, – проворчал мастер.
Сюэли озарило такой радостью от скупого одобрения Ли Дапэна, что он поклонился ему до земли, подхватил рюкзак, как будто тот стал легче на десять цзиней, и двинулся легким шагом сквозь метель, которая к этому времени разыгралась совсем уже лихо.
– Как вы можете являться на собрание штаба не в форме? – спросил полковник Кавасаки Аоки Харухико.
– В нас стреляли во время нападения партизан, у меня разорван рукав. Нужна штопка, – равнодушно сообщил историк искусства.
– Что?
– Ну, пули, из этих зарослей гаоляна прилетают пули.
– Так заштопайте, чего вы ждете? Централизованной штопки дырок от пуль не предвидится.
Аоки резко развернулся на каблуках и вышел.
– Совместные действия спланированы следующим образом: армейские пехотные части под командованием Ивахары, Кентаро и Идзуми поддержат нашу операцию. Линия фронта на этом участке продвинется вперед и затем вновь откатится назад, довольно скоро. У нас будет трое-четверо суток – как объяснил мне капитан Ивахара, дольше они удерживать нужный нам район не смогут. Наступление предположительно начнется 11-го января. В рамки временно удерживаемой территории входит в первую очередь деревня Хасука, она же Ран-фуа, оконечность озера вместе с храмом Бисямонтэна и далее на запад до… – полковник Кавасаки прервался, поскольку рука, которой он вел по карте, встретилась с высушенной лапкой каппы, которой вел ему навстречу по карте доктор Накао Рюити. У доктора Накао был странный взгляд, он ездил на харлее, любил медитировать в заброшенных святилищах, носил при себе на счастье засушенную лапку каппы и иногда пользовался ею вместо руки или указки. Еще он владел китайским языком.
– По другую сторону от поселка Ляньхуа есть святилище Нюйва – разумеется, гораздо более древнее, чем храм Гуань-ди, столь удачно названного вами Бисямонтэном, – бесстрастно сказал доктор Накао и отодвинул лапкой каппы палец полковника. – Вот оно. Оно интересует меня больше, чем кусок проселочной дороги с зарослями ивняка, который капитан Ивахара собирается удерживать ценой собственной жизни.
– Полностью разрушенное святилище, хотели вы сказать, – полковник вновь подвинул лапку каппы. Все присутствующие были в костюмах, оставляющих открытыми только глаза, но и по глазам полковника видно было, что доктор Накао его достал. – Место, где некогда было святилище.
– Меня оно вполне устраивает.
– Доктор Накао. У нас будет приблизительно три дня на то, чтобы без насилия совершить сделку, сочинить пьесу и произвести проверку, в рабочем ли состоянии театр. Второго шанса может не быть.
– Я требую, чтобы линия фронта прошла западнее святилища Нюйва. Жертвоприношение можно сделать и на пустом месте, да будет вам известно, господин полковник, – если, конечно, по вам в это время не палят из пулемета. И если правильно выбрать жертву, то и разрушенное святилище на время испытает заметное оживление.
Пока шел спор о святилище Нюйва, вернулся Аоки с заштопанным рукавом, закрытым лицом, с двумя катанами – в полном облачении.
– Если я правильно помню, ваш подчиненный Аоки обязан был подать всю документацию по театру теней вам позавчера, мне – вчера. Насколько я понимаю, ни один из нас так и не видел пока ничего, кроме художественной штопки на рукаве и фривольного стишка на его веере?
– Послушайте: я из семьи, четыреста лет прислуживающей священным лисам в святилище Инари в Нагое, – сверкнул глазами Аоки. – Я умею готовить священный рис, – выразительно сказал он, резко перегнувшись к полковнику через стол. – Я был одним из немногих, кто сумел провести ритуал Идзуна. Ко мне священная лиса сама подходила и клала мне морду на колени!.. («Кавай, какой кавай!..» – простонал доктор Накао). Не вам мне говорить, когда и куда что должно быть подано.
Лейтенант Итимура даже оторвался от протокола, услышав такое. Человек из рода жрецов Инари… Говорят, что у них в саду при храме живет семьдесят пять лис, и все члены этой семьи умеют с ними обращаться. Лисы шныряют в саду по ночам, а глаза у них светятся в темноте. Что по вечерам в главном помещении лисам всегда ставится чан священного риса. И если подсмотреть, как лисы приходят его есть, простому человеку становится не по себе: ведь лисы невидимы, и кажется, что рис сам по себе исчезает, только слышатся странные звуки, вроде чавканья. Все члены этого рода обучены поклоняться лисам с малолетства. Говорят, в прежние времена лисы вступали с ними в брак и учили становиться невидимыми.
Итимура испытал душевный подъем и легкий страх, подумав о том, что ему довелось оказаться в обществе цукимоно-судзи. В костюме Курама Тэнгу Аоки выглядел просто испепеляюще, как тонкая, резко вспыхнувшая молния, хотя в его обычном облике не было ничего воинственного.
– Не надо давить на меня, господин полковник, – с напором сказал Аоки. – Я кусаюсь. После личной беседы с доктором Накао я подам в письменном виде все, что сочту нужным.
И хотя в протокол заседания штаба слова Аоки Харухико не попали, они в подробностях вошли в записки Итимуры Хитоси, дополненные еще мыслями самого лейтенанта. Впоследствии, услышав в корявом и неловком переводе Саюри про исчезающий из чана рис, Сюэли завалился от смеха на кровать, увлекая за собой Саюри, и с трудом выдавил в перерывах между приступами хохота тут же сложенный стишок:
Сонмы и сонмы невидимых лис
Жрали бесшумно невидимый рис.
В общем, на вид пусто было в дому,
Но не хотелось войти никому.
– Я как глава материкового подразделения отряда «Курама Тэнгу» горжусь тем, что в состав нашей команды входят такие выдающиеся люди, – спокойно сказал полковник Кавасаки. Разумеется, он как полковник японской Квантунской армии не мог пренебрежительно отзываться о синтоистском жреце и принес Аоки формальные извинения. Только выходя предпоследним из помещения штаба, лейтенант Итимура слышал, как полковник тихо посетовал: «Они, конечно, великие ученые и продвинутые мистики… но… как же нам с Идзуми и Ивахарой отбить и удержать лишнюю полосу в три километра?»
Этот момент Сюэли было тяжелее всего объяснить недоумевающему Леше.
– Почему полковник Кавасаки Тацуо, судя по всему, адекватный и думающий человек, с военным образованием, не сказал: «Знаете что, психи? Сидите-ка тихо»? Ведь это же клиника!
– Потому что он просто не может назвать их психами. В государстве, у которого три ОФИЦИАЛЬНЫХ СВЯЩЕННЫХ сокровища – волшебный меч, волшебное зеркало и волшебная хрень, – ты же понимаешь, до какой степени там уважают мистику?..
Сюэли разбирал последнюю волну архивных папок. Он переползал на коленях от стопки к стопке, иногда садясь на пол и утирая пот покрывалом на кровати. Он бормотал сквозь зубы что-то странное, обрывки каких-то сутр, отрывочные обращения к Духам Южного и Северного Ковша, к Ночжа и Си Ванму – спасал свою психику. От каждой следующей подборки документов прошибал холодный пот.
Он откликнулся на стук в дверь, не думая, кто это, и привстал с колен, увидев яшмовое личико Цзинцзин.
– Это жуткие пыльные папки, от них пыль так и летит. Видишь, я лицо платком завязал? Здесь очень вредно находиться. Тебе здесь нельзя. Я так счастлив, что ты зашла, – прибавил он сквозь платок.
На самом деле Сюэли не хотел, чтобы Цзинцзин видела документы из этих папок. Ведь она тоже поняла бы с первого взгляда процентов семьдесят иероглифов, а тексты там были такие, от которых он предпочел бы ее уберечь.
– Ты осветила мое скромное жилище, подобно фее с десяти святых островов, – сказал Сюэли, напряженно размышляя, как ему не обидеть, не впустить, но и не выставить робкую гостью. – О, слушай, Ху Шэнбэй уехал ненадолго к себе в Шаньдун и оставил мне ключ. Если ты присядешь там у него – он, правда, ради лучшего фэн-шуя намалевал у себя дракона на потолке, нетрезвого какого-то вида, но наверх можно не смотреть, – я поставлю тебе на ноуте изящнейший русский фильм, Ни Кэн Да Ван. Ты ведь знаешь, кто такие Кащей Бессмертный и Баба-Яга? Так вот их там не будет! Но там эти же типажи реализованы с необыкновенным блеском в совершенно другом виде. Смерть Кащея записана на компакт-диске! Ничего лишнего, море аллюзий, фильм якобы детский, но по духу сопоставим с «Mao Cheng Ji» Лао Шэ. И я подойду через полчаса!
– Это семейная традиция, – объяснил Аоки доктору Накао. – Начинается с одного человека, который приручает лису, а заканчивается семьюдесятью пятью мордами во дворе и всей семьей, которая их холит и лелеет. На протяжении сотен лет. Однако оставим восторгаться по этому поводу профанам, перейдем к делу. В плане захвата Императорского театра теней меня смущает одно: это самое страшное мыслимое оружие, – ну, к чему вам это объяснять. Китайцы сумели в течении пятисот лет хранить этот театр без каких-либо видимых повреждений для государства и прилегающих стран. Но боюсь, наша политическая верхушка, воспользовавшись театром, за месяц разнесет в пыль все по обе стороны океана.
– Китайская культура бесконечно ниже нашей. В то время как история Великой Японии насчитывает…
– Ну, эту часть можно опустить. Мы оба историки и знаем, что все это ерунда. Вы археолог, я специалист по искусству Китая. Какие между нами могут быть недомолвки?
– То есть вы хотите поговорить откровенно, – медленно сказал Накао Рюити.
– Даже одна ошибка, даже оговорка в разыгрываемой пьесе легко и непринужденно может повлечь за собой обрушение целого государства. Потом: откуда у нас возьмут кукловодов с нужным опытом?
– Пригласят из театра Бунраку и переучат.
– Это может стать концом всего, и Японии в том числе. Всеобщим концом.
– Тогда условимся так: мы будем настаивать на том, чтобы передать Императорский театр теней только в руки лично микадо, минуя все промежуточные инстанции. Божественный правитель тэнно, потомок Аматэрасу, не способен совершить никакой ошибки. Он непогрешим.