И ты не знаешь,
Как здесь, во дворце Длинных Ворот, А-цяо навек замкнут.
Несчастье за человеком идет,
равняя север и юг.
После этого он по требованию компании целый вечер рассказывал про Мин-фэй и А-цяо.
– И зачем я только об этом начал, – попрекнул он себя, усталый, заползая под полог палатки. – К делу совсем не идет.
Но наутро его знали и с ним здоровались все.
С утра с другого берега речки Смердыньки, из череповецкого отряда, доносились ритмичные удары африканского тамтама. Холод был нечеловеческий.
– Блин, если это не прекратится, я им туда лимонку закину, – отчетливо сказал Саня.
– Лимонка – это бабочка? – сонно спросил Сюэли.
– Да, блин, лимонка – это бабочка, – сказал Саня. – А гранаты – это такие фрукты субтропические. Вот поговоришь с утра с инопланетянином – и, знаешь, даже злость пройдет.
– Лимонница – это бабочка. А лимонка – это ручная осколочная граната Ф-1, радиус разлета убойных осколков двести метров. Кстати, ты сегодня дежурный по кормежке на раскопе, – сказал Сюэли Леша. – Тебе остающиеся в лагере дежурные соберут рюкзачок с продуктами, тушенку, там, картошку, и ты из них днем…
– Не надо. Я сам соберу продукты. А то не известно, что там они… как это готовить, – пробормотал, понемногу просыпаясь, Сюэли. – Можно я сегодня с утра покопаю?
– А инструктаж помнишь?
К удивлению Леши, Сюэли повторил инструкцию дословно, даже вместе с фразой «за тех дураков, кто сперва дергает, а потом думает, выпили уж давно». Леша пожал плечами и вручил ему лопату.
– Но днем – ты понял? – у тебя котелок должен кипеть… на огне. Потому что подвалят все голодные. Не волнуйся, если ты, там… готовишь не очень – все сметелят.
– Я отличный кулинар, – заверил Сюэли, все еще не вполне проснувшись.
– Я – отличный водитель, – с издевкой напомнил Леша фразу из «Человека дождя» и ушел.
Сюэли поглядел в рюкзачок, собранный дежурными, покачал головой, поворошил продукты рукой и что-то туда добавил. Всю первую половину дня он самозабвенно копал. Распаковывать взятые с собой продукты он не спешил. Когда ему напоминали, что вообще-то скоро обед и пора чистить, что ли, картошку-моркошку, он спокойно говорил: «О, у меня все будет готово, не беспокойтесь. Я приготовлю очень быстро». Так повторялось раза четыре. Потом он вроде бы ходил разводить огонь под котлом, но вскоре снова спрыгнул в раскоп. Потом все пошли мыться к обеду, в уверенности, что и Сюэли бежит доводить до ума начатое и заправлять чем-то свой кипяток. Через полчаса Сюэли был еще в раскопе, что подошедшие Леша и Саня отметили с прохладным недоумением.
– Привет! Сейчас десять человек бойцов тебя съедят. Мы же жрать подвалим сейчас. Чего ты тут застрял – нашел что-то?
– Нет, просто тут прибегал командир и велел расширяться и углубляться, – сказал Сюэли, утирая пот со лба. – Ну, и вот я расширяюсь и углубляюсь.
– Поздравляю. Это тебе встретился Толя Медляков, – заржали Леша и Саня. – Ну, что? – молодец ты, дисциплинированный. Только если ты каждый раз, как встретишь Медлякова, будешь расширяться и углубляться, ты прокопаешь шар земной. До Австралии.
– Понимаешь, Толик – «демон войны». И, как бы выразить специфику, ему для поиска не жалко ни себя, ни, что характерно, других.
– И главное – он всегда говорит вот эти два слова.
– А он тебе больше ничего не сказал?
– Нет.
– Странно. Он вообще тот еще грузовик.
– Как – «грузовик»?
– Ну, грузить любит. А у тебя сейчас задача совершенно другая. Там вода в котле закипает – по-моему, кипела уже.
«Нет проблем. Мне почти не нужно времени», – сказал Сюэли и действительно за полторы минуты приготовил свое блюдо. Раскладывая его по мискам, он осторожно сказал:
– Вы не будете возражать – я приготовил бобовую лапшу в гуандунском стиле, с грибами сян-гу?
– А у тебя не будет жуткого культурного шока и душевной травмы, когда твою лапшу будут трескать с майонезом, заедая хлебом с салом? – сказали ему в ответ. – Нет?
И лапша тут же была сметена подчистую.
– Тебе не говорили еще? – спросил Саня. – На этой неделе будет посвящение в поисковики.
– А чего делать надо? – спросил Сюэли, налегая на лопату.
– Ну, там, бег с препятствиями, эстафета… типа олимпиада. В общем, фигня всякая. Я в начале девяностых стал в поиск ездить. В мое время в поисковики посвящали лопатой по спине и бутербродом с крошеным толом. Это горечь убойная, – пояснил Саня. – Ладно, я пойду полосить немножко, – и он повернулся, чтобы уйти.
– Извини, я чувствую себя тут… таким балластом в некотором роде. И на куртке у меня написана… ну, херня, и песен я правильных не знаю, и слов я половины, наверное, не понимаю…
– Не, нормально. Ты человек хороший и копаешь хорошо, а все другое неважно, – сказал Саня и ушел.
Утром Сюэли проснулся оттого, что адски замерз. Ему даже показалось, что у него волосы примерзли к чему-то. Но оказалось, просто в молнию спальника попали. По ту сторону речки мерно ухали тамтамы. Ледяными пальцами он потрогал ледяной нос и спросил:
– А вот «катюша» называется от женского имени Катя, да? А «зинитка» называется по имени Зина?
– Зена – королева воинов, блин, – забурчал Леша, переворачиваясь. – Зе – нитка, блин. От слова «зенит». Это воображаемая точка на небосводе, ровно над головой. Высота над горизонтом – девяносто градусов. Это потому что зенитка бьет вверх. У нее круговой обстрел и очень большой угол возвышения, поэтому ее и использовали… Э, да ты же еще не проснулся! А, блин, вопросы задает.
– Знаешь, даже когда спишь на двух пенках… – начал Сюэли, пытаясь подобрать слово, которое описывало бы это состояние.
– Дубняк недетский, да. Это потому что спать лучше всего на надувном матрасе. Но и на нем за ночь можно окочуриться.
– Нет, я не жалуюсь, – поспешно сказал Сюэли. – Просто я из Гуанчжоу, у меня дома ничего теплее ветровки никогда не было. Там…
– Зимой апельсины, я понимаю, – хмыкнул Леша. – В феврале цветут абрикосы, по ним порхают попугаи. Величиной почти с собаку.
– Ну, не совсем так, но…
В тот день ижевские нашли близко от поверхности личную вещь, карандаш, начали копать в том месте, надеясь найти верховые останки. Прибежал Медляков, понюхал воздух и распорядился расширяться и углубляться, после этого работа закипела, и ажиотаж вокруг ямы к обеду разросся уже большой. На краю раскопа сидел Сюэли со смурным видом, он напевал то «bie de na yang you», то «откинь все тревоги, не стой на пороге» и не трогался с места. Когда пришел Леша, он бросился к нему и отвел его в сторону.
– Зачем они копают здесь? Здесь же ничего нет! – воскликнул он.
– Ну… надеются найти, – пожал плечами Леша.
– Здесь, где они надеются найти, – пусто! – горячо заверил его Сюэли. – А зато вон там, в десяти шагах отсюда, надо копать, там что-то есть.
– С чего ты это взял? Ты там что… ты находил там что-то?
– Нет. Я сейчас приду, – промямлил Сюэли.
Леша успел забыть о странном расположении духа Сюэли, когда тот вернулся и черными от грязи руками протянул ему полуистлевший планшет, весь в земле.
– Где? Где ты это взял? – подорвался с места Леша.
– Я же говорю: вот там, в десяти шагах…
– Пошли.
Оказалось, что Сюэли выкопал прямо руками потемневшую теменную кость, как будто обросшую изнутри паутиной, и планшет именно в том месте, про которое раньше и говорил. Кость он оставил лежать, где была, и там же завязал на дереве бандану. Леша пощупал все вокруг этого места, хмыкнул, окопал ножом, сказал «Ё-моё», – и остальное уже было делом техники. Сюэли точно указал на верховые останки.
– Как ты его нашел?
– Нашел я очень легко, только объяснить не могу – я слов таких по-русски не знаю.
– Понимаешь, этих верховых, почти истлевших, по лесу разбросанных – очень трудно искать. Труднее найти верхового, чем мародерскую воронку.
– Вот и… я очень рад, – сказал Сюэли. – И еще раз могу повторить: в том месте, где начали искать перед обедом, совсем ничего нет. А что такое мародерская воронка?
– Это вот что, – сказал Леша, снимая ножом дерн вокруг места находки, – Мародеры, то бишь «черные», ищут в воронках немцев, потому что на них снаряжение, там возможны именные кинжальчики, перстни СС «За Крит», Железные кресты и другие приятные вещи. А в воронки после войны деревенские – ну, чтоб просто трупы по дорогам не валялись, – скидывали и наших, и немцев. В общем, мародеры осушают воронки помпами, смотрят-копают, кости, или «мослы», как они их называют, им не нужны, значит, копают они только из расчета на ценности. Все костные останки летят в отвал, затем, если по снаряге видно, что тут наши, то они кое-как заваливают воронку, а чаще просто оставляют как есть. Потом воронку быстро обратно затапливает дождями и выкачанной водой. И потом, со временем отвал порастает травой. Потом, если на воронку натыкаются поисковики, они проверяют отвалы, кости – ну, и начинают поднимать со всей тщательностью. И молятся, чтоб это были наши, а не немцы, по костям не видно. Наконец, если пошел наш хабар – «ф-фу, все нормально, наши». Если немецкий – оставляют как есть. Воронку, конечно, обрабатывают объединенными усилиями – понятно сразу, что не над одним работаешь, а сразу почти с гарантией человек пять-семь поднимаешь. Это, кстати, называется «упасть на воронку» – когда дружно берутся за осушение и подъем воронки.
– И что – снова откачивают воду помпой?
– Да, – усмехнулся Леша. – Называется – человекопомпа. У черных они электрические, а у нас – человек надевает бродни, спускается в воронку и подает оттуда ведра с водой, а их по цепочке выливают. А потом быстро-быстро копают воронку, пока обратно не затопило – землю подают сидящим на отвалах, они ее перебирают.
Поиски в прежнем месте свернули, и вечером к няндомскому костру приходили подивиться на Сюэли, расспрашивали его, он застеснялся и замкнулся в себе.