Керосиновая баржа уже пятые сутки тянется уныло вдоль побережья Каспийского моря, минуя Дербент, на Астрахань. Снова встают героические подвиги русского солдата в кавказскую войну. Все это в далеком прошлом, уже покрытом пылью, нового слоя кавказских побед большевиков над белыми, ушедшими в изгнание, сосланными, расстрелянными или живущими на колесах, подобно мне.
Наконец, и Астрахань. Рыбой от нее несет на несколько верст. Маленькие трухлявые от времени и просоленные веками хибарки. Над ними Астраханский древний кремль, помнящий восстание Разина. На его стенах сидят красноармейцы, лузгают семечки и сплевывают вниз, переругиваясь с торговками. А внизу базар.
– Каймачку свеженького! Каймачку розовенького! – нараспев с волжским кокетством заманивают покупателя торговки. Молодые, румяные бабенки, сытые богатством реки, «золотого дна».
Покупательница выговаривает торговке за молоко:
– Ты, тетка, молоко-то сняла?
– Да, трошки схопила, – не смущается нисколько торговка в белоснежном запоне.
Сама румяная и белая и, видимо, никогда не знавшая голода.
Она знает, что молоко у нее будет все равно куплено не тем, так другим покупателем. По другую сторону седой дед продает морковь. Недовольная покупательница упрекает его:
– Чего ж это ты, старый, за ту же морковь, что вчера, продавал по 80, сегодня уже по 90 просишь?
– Да ведь морковка-то растет, – отшучивается дед.
– Где это она у тебя растет? – возмущается покупательница. Общий бабий хохот по этому случаю. Попали на пикантную тему. Дед смущен.
– Ну, бери уж по-вчерашнему. Беда с этими бабами. Хошь кого так…
На берегу Тукума толпится народ, согнанный для борьбы с наводнением. Подпертая морскими ветрами Волга, разлившись, переполнила Тукум, и вода из него местами устремилась на берег. Тукум стоит горбом, словно в чаше. Люди лениво кидают землю на валы, но ее не хватает.
В особо ненадежных местах вал дал уже трещины. Вот-вот прорвет его вода и хлынет на незащищенный город. На таких местах – группы энтузиастов из числа молодежи. Они ложатся на вал и своими телами удерживают напор воды. Там парни и девушки. Держат до подвоза земли в мешках.
Старые люди, иронически поглядывая на «Сизифов» их труд, поговаривают:
– В старое-то время вот этак же подпирал бывало Волгу Тукум. Так привезут несколько возов муки с мельницы купца Солдатова и завалят ими щели. Поест Тукум мучки и успокоится. Мука сразу в клей возьмет. А теперь гляди, что. Живыми людьми воду хотят задержать. Известно, ин-дус-ри-я, одним словом.
«Русская мысль», Париж, 19 января 1955, № 729, с. 6; 26 января, № 731, с. 6; 28 января, № 732, с. 6; 2 февраля, № 733, с. 6.
Переправа через Днестр(к четырнадцатилетию ухода казаков из СССР)
Апрель в тот год был мокрый, грязный и неприветливый. Небо затянуто темными тучами, словно в заговоре с судьбой. Не хватало еще только ударов небесного грома для полного впечатления обреченности.
Казачьи обозы покидают родные края. Нет надежды на возвращение. Ибо красные войска уже преследуют, отходившие с боем, немецкие части. Это уже не та не умевшая воевать армия с самонадеянными командирами, загнанная немцами почти за Волгу.
Древняя русская река кормилица и спасительница России не выдала и на этот раз. Она дала возможность за своим мощным рубежом прийти в себя разбитой Красной армией, отдышаться от быстрого бега и переформироваться.
Много говорилось в то время и потом о выгодной для начальства версии «нежелание красноармейцев защищать колхозную систему», в действительности же, армия была совершенно не подготовлена не только к нападению, но даже и к обороне. То обстоятельство, что некоторые корпуса были целиком окружены, но, имевшие более удачных командиров, храбро по-русски отбивались до последнего патрона, говорит о том, что у красноармейцев не было того «колхозного» настроения, а наоборот полное желание драться.
Воспитанные на методах и практике гражданской войны, маршалы были уже не пригодны для новой тактики. Организация Красной армии во многом уступала немецкой, и за эту неподготовленность пришлось заплатить русскому народу миллионами пленных. Вот почему те же бежавшие от немецких танков красноармейцы, подкрепленные Дальне-Восточными, не тронутыми войной, войсками и переименованные в солдаты, с традициями старых сибирских стрелков, начали теснить немецкие части, бывшие, казалось бы, на пороге победы.
Помог, конечно, не мало и старинный русский Дедушка мороз.
Драма уходивших из СССР казаков в том, что они русские душой, всем сердцем за победу России над врагом, должны были с этим врагом уходить…
И вот отступающая от Красной армии Южно-немецкая группа на Днестре.
Река распухла, переполненная водой и мчится мутной бурой полосой стремительно на юг, набирая по пути все новые и новые потоки. Мост у Жванца взорван еще при отступлении красных. Теперь же все лодки предусмотрительно переправлены на противоположный берег. Их едва видно простым глазом с левого берега реки, заполненного немецкими частями транспорта с ранеными, казачьим небольшим арьергардом под командой войскового старшины Доманова и казачьими повозками с семьями отступающих казаков.
Суточное топтание на берегу без надежды на что-либо подействовало на моральное состояние даже немецких офицеров и они по уговору начали палить из пистолетов и кончать самоубийством самолично.
Войсковой старшина Доманов решился на крайнее средство. Он ходит среди казаков и вызывает смельчаков переплыть на противоположный берег и начать перегонять лодки на этот.
Смельчаки, конечно, находятся. Пловцы с Дона, Кубани и Терека.
Холоден Днестр в апреле. Весна накануне Пасхи. Студены несущиеся с гор волны Днестра. Но смельчаки раздеваются и бросаются в разбушевавшуюся реку. Тысячи глаз смотрят на них и следят за черными точками, пересекающими реку.
Плавцы сильными и умелыми взмахами рассекают волны. Вот они на середине реки. Но уже не так строен ряд их, есть и уставшие. Несколько человек, видимо, выбиваются из сил. Их головы реже появляются поверх волны.
«Господи, донеси их!» – Слышится в толпе женщин.
Но сурова река и сурова судьба. И четверо исчезают в волнах навсегда.
«Имена их, Господи, веси за други своя душу положивших.»
Но остальные, в конце концов, уже выбираются на тот берег и бегут голые к лодкам. Вот они гребут, режут упорную реку короткими веслами и наконец у этого берега. Сейчас же сооружается из местного материала первый паром. Работа кипит.
– Гут козакен! – Кричат в восторге немцы, не недвусмысленно подбираются к лодкам. Войсковой старшина Доманов приказывает казакам оружием не допускать к лодкам никого. Начинается переправа. Сначала раненые, потом женщины и дети.
Потом на противоположном берегу казаки находят старика, указавшего им наиболее мелкое место. Туда направляются все повозки. Там уже пошла переправа самотеком. Более смелые даже ухитрялись переехать в узких местах реку по грудь лошадям. На другой день утром, переправа, продолжавшаяся всю ночь, закончилась перевозом немецких войск.
Немецкое командование за инициативу, проявленную Войсковым старшиной Домановым, награждает его Железным крестом 2-го класса.
Не особенно радостна немецкая награда, но она является доказательством оценки казачьей доблести подчиненного Доманову отряда. Немцы уже смотрят на казаков с большим уважением, как на природных воинов, способных своими силами покорять природу даже там, где, казалось бы, не было никакой надежды на спасение.
Казаки здесь показали еще раз, что за их плечами не только славные предки, не только боевая слава их полков и войск, не только крепкие казачьи традиции, но и неизменяемая русская удаль и находчивость.
Казаки – Донцы, Кубанцы, Терцы, Ставропольцы и другие показали и на этот раз, что не умерло еще казачество, что «есть еще порох в пороховницах и что нет такой силы, которая заставила бы покориться казака», как воскликнул, умирая, Тарас в последнюю минуту над берегом Днестра, почти на том же месте, где теперь ушли казаки от преследования.
По рассказу участников записал Н.Е. Русский «Родимый край», Париж, май-июнь 1958, № 16, с. 12–14.
18 месяцев в СССРНаблюдения американского журналиста
Молодой американский журналист Фрэнк Раундс-младший 18 провел месяцев в Москве. Он поделился с читателями своими впечатлениями в американских газетах.
Нужно отдать должное этому журналисту: он наблюдателен и объективен. Есть, конечно, и некоторые ошибки, но сравнительно небольшие. И поэтому замечания журналиста и нужно отнести к наиболее удачным за все время различных писаний об СССР.
Начинает он свои сообщения с посещаемости столичных театров.
«Театры всегда переполнены. Получить билет почти невозможно. За 18 месяцев я видел балет, оперу, музыкальные комедии, пьесы русских и классиков, театр марионеток, цыганский театр, детский театр. Был в театрах 162 раза».
На вопрос, – узнают ли русские по внешнему виду иностранцев, – журналист отвечает:
«По внешнему виду – с первого взгляда. Главным образом, по ботинкам. Вы поражены количеством людей, при встречах с вами смотрящих на ваши ботинки».
Когда в театре журналист, познакомившись со своим соседом – студентом, подарил ему партитуру оперы со словами: «от американского поджигателя войны», – студент возмутился:
– Как можете вы оскорблять русский народ!
Раундс подчеркивает, что студент не мог быть агентом ГПУ, так как уже сидел в партере, когда вошел журналист.
Журналист уверяет, что 50 процентов его выходов из посольства происходили под наблюдением, тем более вне Москвы. «Разговаривать с русскими можно, но только один раз. Больше вы уже своего случайного собеседника не встретите».
Удалось ему один раз посетить русскую квартиру. В ней было всего две комнаты. Одна, очень большая, служила одновременно спальней, столовой и гостиной. Другая была кухня с печью, на которой спали. В комнате помещались: муж с женой, две дочери, дедушка и бабушка, и еще двое детей. Журналист отмечает, что чистота была образцовая.