– Боже мой какой ужасный век настал, совершенно невозможно скрыться от скабрезностей. То ли дело в наше время… и т. д.
И вот, когда Антон Антонович изложил приятелю причину своего появления в его квартире, приятель немедленно вспомнил об этих трех девицах, которых посещал иногда в выходные дни, оказывая кое-какие услуги по домашности, как, например, по починке водопровода, уборной или паяния кухонной посуды. Сам он был женат и девицами мало интересовался, но при заявлении друга о том, что ему надоело одиночество, мгновенно схватился за мысль о сватовстве.
– Все-таки рюмашку, другую можно будет протолкнуть в засохшее без выпивки горло.
– Бери, брат, в это лето отпуск и едем в Новгородские леса. Мы с женой тоже едем и пригласим туда этих девиц, и дело в шляпе. Найдем хорошую избу, а когда приедут девицы, вторую для них, и заживем, братишка, как турецкие янычары. Ты пойми только! Одна, Надежда, работает в кооперативе, где продают мужскую одежду, понимаешь ты, глупая башка, что это значит! Это значит, что ты будешь иметь отличные штаны, а может быть и пиджак, а может быть и пальтишко. Кроме того, она девица хозяйственная и умеет печь такие пироги с рыбой или мясом, что пальчики даже свои оближешь. Мне бы такую женку, я бы, брат, приоделся на все сто! Ей Бо!..
– Потом приезжает вторая, разжигал дальше любопытство друг Антона Антоновича, как настоящий продавец. Евгения, имя-то какое! Она не так хозяйственна, но хороша-а… А потом, работает на железной дороге. Это значит, всякие там бесплатные проезды по всей России, а кра-си-ва, умопомрачительно! Бож-жест-вен-на! Взглянет, мурашки заползают, как блохи по всему телу. На вид ангел, а ресницы, как у ведьмы, огромные, густые! Ну просто проволочные заграждения с электрическим током, ей Богу! Но строга, черт возьми, так что тебе придется повозиться. Лучше переходи сразу на третью, Анну. Девица, я тебе скажу, малина! Чертежница. Немного курноса, но румяна, любопытна к нашему брату, горяча, как украинский борщ с перцем, кругла, глупа и замуж хочет до неприличия. Тут ты уж наверняка клюнешь. Не знаю, как она будет после замужества, ручаться за нее трудно, но на первых порах будет тебя ублажать.
Вот сначала приезжает первая, с которой ты познакомишься у нас за чаем. Потом пойдем гулять в лес за грибами или малиной. Пойдем сначала вместе по приличному, потом мы возьмем влево, а ты с ней вправо, сначала будем перекликаться, а потом престанем… Там в лесу, брат, такие уголки и уголочки, что никакое ГПУ не найдет, даже не только любопытный. Там и днем-то как ночью.
– Да, но я не умею объясняться… промямлил Кулич. – Ты бы хоть научил что ли?
– Какие там в лесу могут быть объяснения? Ну, сам посуди. Кругом лес, я говорю тебе, лес насколько глаз хватает, а там глаз дальше, как на полметра ничего не видит. Сама природа еще с сотворения мира устроила так, чтобы парочки ходили в лес. Ведь она-то тоже человек. Ну, скажи ей там пару каких-нибудь амурных слов что ли, чтоб она могла потом сама перед собой оправдаться. И все!
– Но как же сразу? – Снова спросил Кулич, почему-то краснея на этот раз. – Ведь она все-таки генеральская дочь, не какая-нибудь колхозница.
– Сразу лучше. Если она обидится, скажешь ей, что от сильной любви торопился и основательно обалдел, и снова извинись. Они это, брат, любят, извинения там всякие и цирлихи-манирлихи. Да, стой, знаешь, как я объяснялся в любви своей благоверной? Рассказать?
Но тут в комнату вошла жена приятеля с метлой в мокрых руках и тряпкой, которой она брала закопченную посуду. Приятель замолчал, а жена наоборот заговорила:
– Не верьте ему! Совсем было не так, а наоборот. Мы, женщины, созданы из другого теста, с нами нужно обращаться очень осторожно, а то можно спугнуть. Нужно один раз деликатно намекнуть, потом другой, потом третий, потом…
– Не верь ты ей, – шептал, скривя рот, приятель, – не верь, делай, как говорю я и все, понял?!
Жена все-таки услышала этот заговорщицкий шепот, нашла в нем что-то опасное и для себя и потому машинально приподняла метлу. Приятель Кулича ловко увернулся, а Антону Антоновичу пришлось замолчать, он уже струсил, но в это время из кухни донеслось зловещее шипение убегающего из кастрюли супа из картофельных лушпаек и морковной шелухи. Хозяйка метнулась на кухню, бросив по адресу мужа какое-то нелестное замечание. И через минуту на кухне поднялся ураган.
Кулич быстро распрощался с приятелем и ринулся к выходу…
Но через неделю он уже сидел с ним на бревнах за околицей новгородской деревеньки Мосино. Позади них на кривой дробине была прибита доска, покрашенная в непонятный цвет, и на ней стояло выведенное корявым почерком: «Деревня Мосино, Боротновского района. Жителей 170 душ: 102 жен. и 68 муж. Изб – 17».
Вокруг сомкнутым строем стояли новгородские сосны, тополя и липы и тихо шумели листвой и хвоей. На опушке их девки и бабы гребли скошенную мужиками траву, подкидывая короткими грабельками в небольшие кучи, и потом надевали эти копенки на палки для просушки.
Парни заигрывали с девками. Вокруг была мирная тишина. Как-то ближе и чутче ощущалась природа, пахло медом от лип и тополей. С полей тянуло «зубровкой». Лоно природы – в конце концов, и больше ничего. Антону Антоновичу захотелось, чтобы девицы приехали поскорее.
Так прожил он с недельку и уже начал скучать, как вдруг телеграмма:
«Выехала сегодня. Надя». Когда – сегодня, не говорилось.
Но сегодня оказалось, как он увидел из телеграфного бланка, именно – «сегодня», и потому нужно было мчаться на станцию за 18 километров, как можно скорее, так как уже было около 4-х часов дня. У квартирохозяина Антона Антоновича была резвая лошадка, но сам он не мог ехать на станцию.
– Ну вот видишь, Антон, как тебе улыбается судьба, – сказал его друг. – Поезжай, встретишь девочку. Ведь это просто роскошь. Мне бы!… 18 верст ехать вдвоем по густому лесу. Тут, брат, такие возможности, что просто не оберешься. Поэзия, черт возьми, прямо по Надсону, ей Богу!.. Ты едешь, напеваешь что-нибудь вроде: «еду, еду, еду к ней. Еду к любушке своей»… И все кругом лес. Она, брат, сама к тебе на плечо головку положит…
Но Антон Антонович все-таки волновался и совсем не по причине встречи с незнакомой барышней, а потому что не имел никогда дела с лошадьми. Никогда не правил и тем более чужой лошадью.
– Вдруг конь распряжется! Что я тогда буду делать?
– Вот и хорошо, если распряжется. Остановка. Разговоры: что да почему. Езжай, дурачек, а то опоздаешь. Вали!
И Антон Антонович поехал, положив предварительно в телегу целый ворох сена, чем привел в ужас скупого хозяина.
– Вы что же это спать в телеге что ли собираетесь? Столько сена наклали в телегу?
Антон Антонович был сконфужен ужасно. Словно его поймали на месте преступления. Сено он, действительно, положил специально для барышни.
Наконец выехал. Лошадку торопил очень, все боясь опоздать.
В сумерки прибыл на станцию Коровенки. Одновременно подкатил к ней поезд из Петрограда. Вышли пассажиры и кондуктор дал свисток. Никакой барышни не было. Антон Антонович грустно проводил взглядом поезд и поехал домой. Жаль было денег, истраченных на наем подводы. Потом личная неудача портила настроение. А в лесу стало к тому же и страшно, так как темнота там наступила моментально.
– Не вижу никакой поэзии в блуждании в одиночку по темному лесу. – Думал Антон Антонович, всматриваясь в сумерки. В новгородских лесах давно повывелись исторические разбойники, но жуликов прибавилось из столиц и окрестностей. Дело в том, что с наступлением революции все жулики стали тоже ездить на отдых, ну и поработать заодно там же на месте.
Поэтому Антон Антонович гнал лошадку во весь дух и орал самые разбойничьи песни.
– С рраззудалой ватагой своею я разгрраблю хоть сто городов… или…
– Не гулял с кистенем я в дремучем лесу… – или еще что-нибудь в этом роде.
Но проехал через лес благополучно. Хотя и без барышни, но все-таки был доволен уже тем, что поездка обошлась без особых приключений с петроградскими жуликами.
Утром сидел с хозяином и пил чай с медом, глядя через околицу на дорогу, по которой медленно тащилась пегая кляча с расхлябанной телегой, поскрипывавшей немазаными колесами. В телеге было двое седоков: лохматый невыспавшийся мужик свирепого вида и невыспавшаяся миловидная барышня, сердитая и заплаканная.
– А вито, однако, ваша барышня аккурат едет, а? – сказал хозяин.
Антон Антонович выглянул в окно… Из разговора с барышней выяснилось, что кондуктор заболтался с какой-то пассажиркой и прозевал объявить остановку на разъезде. Барышня спохватилась тогда, когда поезд тронулся, и успела прочесть, что станция называлась «Боровенки». Она видела какую-то телегу и лошадь и догадалась, что эта телега была прислана за ней.
Пришлось ей вылезти на следующей станции и нанять вот этого дядю, которого она всю дорогу страшно боялась.
– В шесть раз дороже, чем стоит билет по железной дороге из Петрограда, – возмущалась хозяйственная девица.
Конечно, при таких обстоятельствах никакой речи о гуляниях по лесу быть не могло. Нужно было подождать, когда девица «отойдет», и тогда уже вести наступление. Но когда она успокоится, – никто не знал, как вдруг неожиданно, совершенно вне программ, получили другую телеграмму:
– Выехала. Встречайте обязательно. Аня.
Тоже не было указано, когда выехала и когда встречать.
– Ну, Антон, тебе просто везет. Вали немедленно. Эта девица та самая, что с огнем и замуж хочет выйти вперед всех сестер. Тут уж у тебя обязательно выйдет, только сам не подкачай, как говорится.
И опять резвый меринок помчался по кочкам и ухабам, через корни гигантских деревьев на станцию. И опять хозяин зажал в ладони хрустящую бумажку. Антон Антонович летел за своим счастьем на всех парусах. На станцию прибыл вовремя. Поезд подошел тоже вовремя, но из него никто не вышел, поезд попыхтел из приличия, подождал, потом издал свой дикий свист, принятый на всех российских дорогах, словно крикнув: – Тю-тю! Укатил.