Антон Антонович опять поздно возвратился домой с мыслью более никогда не ездить за девицами и не искать свое счастье по глухим лесам Новгородской губернии. Он видел какое-то миленькое личико, смотревшее в окно вагона и даже улыбнулся ему, помня наставление друга о желании этой девицы выйти замуж ранее всех, но девица отвернулась от окна. Это оказалась не она.
– Энтая наверно не доехала, – сказал хозяин, распрягая лошадь и подсчитывая, сколько он еще заработает через неделю, когда приедет третья.
Утром сидели и пили чай с медом. За околицей появилась скрипучая телега со страшным лохматым мужиком и миловидной барышней с сердитым и заплаканным лицом.
– Как вы не могли догадаться, что я могла не доехать. Еще мужчиной называетесь! – Она особенно сердилась потому, что боялась, что удача перепадет третьей сестре и заранее завидовала.
– Теперь Женька, конечно, не проедет и попадет прямо ему в лапы, – злилась она, разговаривая со старшей Надеждой. Та молчала, хотя и думала то же самое.
Через неделю Антон Антонович прибыл на ст. Боровенки и шел узнавать, когда прибудет поезд из Петрограда. Вернулся к лошади и к своему ужасу на месте ее не нашел. В это время прибыл поезд из Петрограда и отделил его от станции. Но Антону Антоновичу было теперь не до девицы. Решив, что лошадь украли новгородские жулики, он тоскливо смотрел на оставшуюся уздечку на столбе и подсчитывал, сколько ему придется теперь платить за утерянную лошадь с телегой и сбруей. Перевел все это на товарный рубль и пришел в окончательный ужас, едва устояв на ногах. О девице он уже не думал. Ему даже не хотелось, чтобы она приезжала.
– Самая строгая… Если уж с теми ничего не получилось, то уж с этой и подавно. Очень мне нужно изображать перед ней извозчика. Сама доедет! – сказал он вслух. – Покорно благодарю! Дураков нет!
Только подумал он, как его окликнул начальник разъезда:
– Гражданин, это вы, кажется, разыскиваете какую-то приезжую барышню? – Вот барышня вас спрашивает.
– Черт бы тебя побрал с твоей барышней! – пробормотал Антон Антонович. – Когда мне и так свет не мил!
Но уже к нему мчалось нечто легкокрылое, очаровательное в легоньком летнем платьице, парившее над голенькими коленками так соблазнительно, что у бедного Кулича зачесалась спина, и он продекламировал:
– И сизокрылый Серафим на перепутье мне явился…
– Вы приехали за мной? Как это мило с вашей стороны, – услышал Антон Антонович, как ему показалось, ангельский голосок. – А где же лошадка?
– Ка-кой я нес-час-тный… – едва не заплакал Кулич и вытер нос рукавом. Девица поморщилась, ее носик стал еще милее, и Антону Антоновичу стало еще горше.
– Но где же лошадка? Едемте скорее. Я сгораю от нетерпения скорее доехать до деревни, потому что уже вечереет, и станет свежо, – проговорила настойчиво девица.
– Не знаю, – рявкнул Антон Антонович, вспоминая, сколько ему придется платить за лошадь.
– Но почему мне? По-че-му? Черт вас всех подери! Кто затеял эти кошачьи свадьбы, и теперь я должен за всех отдуваться. Почему? – едва не плакал Кулич.
Но девица моргала такими длинными ресницами, что Куличу стало горько во рту.
– Не знаю, – произнес он жалобно. – Вон ее уздечка на столбу.
– Не на столбу, а на столбе, – поморщилась девица. – Уздечка на столбе, значит, лошадка ускакала без уздечки.
– Ах, почему ты сама не ускакала раньше! – подумал Кулич и прибавил сердито:
– Ее украли жулики и увели. Понятно вам или нет, милостивая государыня?
Милостивая государыня шлепнула несколько раз ресницами, как махаон своими огромными крыльями и заботливо проговорила:
– Что же мы теперь будем делать?
– Фу, черт, как это моментально у этих генеральских дочек вырабатывается приказывающий тон, когда они говорят с нами, мужчинами! – Что мы будем делать? Не она, а мы. Словно села на шею и поехала, – злился Антон Антонович, но девица не дремала. – Что же вы стоите? Нужно бежать куда-нибудь и искать ее. Она наверное ускакала куда-то, – авторитетно продолжала девица, отчего отчаяние Антона Антоновича еще более усугубилось, и он продолжал:
– Жаль вот что ты не ускакала вместе с нею, – что теперь я с тобой, такой хорошенькой, буду делать? – И как все-таки ловко устроили жулики. Взяли и вынули лошадь из уздечки и увели ее. – Ловко!
Но в это время девица осторожно проговорила: – А вот какая-то лошадка стоит у опушки леса и кушает травку…
Антон Антонович взглянул вперед и увидел «свою» лошадь. Моментально в его голове пронеслись математические вычисления. Подсчитав прибыль от находки, он стремглав бросился к лошади, забыв, что уздечка осталась на столбе. Разозлился на себя, но вдруг увидел, что девица, распустив конским хвостом свои волосы, мчится к нему на всех парусах, держа божественными пальчиками уздечку. Коротенькое платьице подпрыгивало у нее над голенькими коленками.
– Ка-кой ан-гел, – простонал наполовину уже влюбленный Антон Антонович. – Умиленье!
Кое-как совместными усилиями, в которых Антон Антонович только мешал, надели уздечку, причем Антон Антонович убедился, что девица более его понимает в этом кавалерийском инструменте.
И действительно, Антон Антонович убеждался, что как делал он, то это было бы вверх ногами. Но все-таки осторожно, чтобы лошадь не наступила ему на ноги, пошел с видом заправского кавалериста впереди, ведя ее за повод. И был очень рад, что умная лошадка не распряглась, а ускакала вместе с телегой.
Наконец, погрузились и уселись на двухдневные запасы сена. Упругое сено, не представляя твердой опоры, как продавленный старый матрас, все время клонило седоков одного к другому, отчего Антон Антонович краснел и потел, так как при каждом его движении, чтобы переменить неловкое положение, он немедленно натыкался на какую-нибудь мягкую часть тела девицы, вертевшейся совершенно непринужденно, по определению своего соседа, – «как черт на шиле».
Всем своим видом прекрасная попутчица Антона Антоновича давала понять, что он для нее только возница, не более. Сидела молча и рассматривала впереди лежащую даль. И уже порядочно стемнело, когда телега с молчаливыми седоками спустилась в неглубокий яр, по обе стороны которого росли молодые елочки, а впереди темнотой пугал древний новгородский лес. Лошадь довольно бодро спустилась и вылезла из яра и вкатила телегу в густую аллею леса. Сразу стало темно и Антон Антонович поймал себя на мысли, что ехать на этот раз ему было гораздо приятнее, чем в одиночестве с пугавшей его темнотой в первые поездки.
Вдруг лошадь остановилась. И как ее ни понукал Антон Антонович, она не желала сделать ни шагу, словно остановилась навсегда.
– Хорошо, что девица со мной. А то ехать одному по густому лесу и орать от страха песни одно, а вдвоем совсем другое дело, – с удовольствием подумал Антон Антонович. Девица же и вида не подавала, что остановка на нее производит какое-либо впечатление. По определению Антона Антоновича она сидела, как королева, на стоге сена и молчала, как чучело. Он принялся изучать положение дела, пока не убедился к своему ужасу, что переднее колесо, одно из четырех, потеряно.
Было от чего испугаться: найти одному в темноте неизвестно где потерянное колесо, оставив чужую лошадь одну в лесу (о спутнице он не думал в этот момент) и снова подвергнуть ее краже новгородскими жуликами.
Антон Антонович решил не говорить ничего спутнице, рассчитывая, что она при своей, доказанной уже энергии, отобьется от всяких жуликов и не даст им лошадь, а сам, как вор, отправился на поиски злополучного колеса, стараясь не шуметь и не обнаружить своего местопребывания. И к своей радости споткнулся и упал, запнувшись о… колесо. Но когда он, счастливый, появился с сообщением, что он нашел колесо, гневу спутницы не было границ. Она набросилась на него, как разъяренная пантера, с упреками:
– Как? Вы уходили от меня, оставив женщину одну в лесу, да еще ночью? Вы невежа и нахал! Я с вами никуда больше не поеду, ни за что!
Антон Антонович промолчал, так как ему нужна была помощница, чтобы надеть колесо, чего он сам сделать не мог. По его мнению один должен держать ось, а другой в это время ловко надеть на нее колесо. Но кто будет держать и кто надевать, – Антон Антонович не представлял себе. Девица же наотрез отказалась помогать ему. – Ни за что! Чтобы руки пачкать! Ни за что! Делайте сами как хотите. Вас за мной послали, и я знать ничего не знаю. Вот!
– Ничего не поделаешь, придется там помочь мне, иначе будем стоять тут до утра, пока на нас кто-нибудь не наедет.
– Что? До утра?! Да вы с ума сошли! – воскликнула девица. Страх остаться в лесу с неизвестным человеком придал ей энергии, и они принялись за работу.
Бились они долго. И когда, наконец, колесо, казалось, наделось на ось, девица, обрызганная дегтем, налетела на Антона Антоновича. Но вместо сочувствия и извинения, услышала сердитый окрик своего спутника:
– Фу, черт тебя возьми! Держи крепче колесо, вот так! – И колесо чудом наделось на подставленную им ось.
Нужно заметить, что Антон Антонович был сильный парень, нравился девицам, мешала успеху только чрезмерная застенчивость. И теперь девица, вместо того, чтобы рассердиться, почувствовала к нему какое-то новое непонятное чувство.
– Он совсем не штатская «шляпа», а напротив… Но все-таки какой у него ужасный лексикон!
Она вспомнила, как она еще девчонкой, когда папаша ее был командиром кавалерийского полка, любила забираться в его кабинет за японскую ширму и оттуда подслушивать разговоры с дежурным по полку офицером, приходившим по вечерам с рапортом. Тут бывали и поседевшие штаб-ротмистры, и усатые поручики, и молоденькие, хорошенькие, как девицы, корнеты. В эти часы Женя должна была уже находиться в постели, но ухитрялась в ночной рубашонке забраться на кровать отца и устроиться у проделанной ею дырочки, чтобы подглядывать. Видела, как вошедший вытягивался перед командиром, как отец подавал ему руку, оба садились, закуривали отцовские сигары, потом, закончив деловую часть, рассказывали анекдоты и оба смеялись.