печатлениями.
В тесной учительской, с покосившимся старым диваном и кривоногими стульями, учителя школы ждут первого звонка. Кто просматривает свои конспекты, кто пробегает в последний раз наспех составленный «рабочий план» урока.
В учительскую вошел директор школы Филипп Емельянович Мирошниченко – старый партизан, «порубавший» много всякой «белогвардейской сволочи». На нем – обязательная для партийцев защитная рубаха, галифе, сапоги и… кепка.
Положив на стол несколько новеньких тетрадок, он глухим, сдавленным голосом обратился к учителям:
– Товарищи!
Неохотно оторвавшись от своих конспектов, учителя устремили взоры на директора.
– Посмотрите на эти тетрадки, товарищи! – продолжал Мирошниченко. – Вот, вот и вот!
Учителя подошли к столу и склонились над тетрадями, изданными «Учпедгизом» к юбилею Пушкина.
– Хорошие тетради… Вот это – тетради! Что значит забота партии и правительства… – начал было кандидат в члены партии, учитель химии Кутузов.
– Подожди ты! Совсем не то! – недовольно перебил директор.
Кутузов прикусил язык и верноподданнически уставился на директора, ничего не понимая.
– Товарищи! Вы видите перед собой эти безобидные тетради… Посмотрим на них «негативно», – сказал директор.
Учителя посмотрели «негативно» – и все еще ничего не понимали. Хорошенькая Юлечка Бедловская кусала пухлые губки, морщила лобик. Старый, «уцелевший» и уважаемый всеми А. А. Шмелев тер лысину и моргал глазами. Хитрый дипломат Левицкий сжал тонкие губы и маленькими глазками косился на остальных. Остальные безучастно, за исключением учителя географии Щербакова, не терпевшего директора и нетерпимого им. Щербаков упорно разглядывал обложки.
– Ни черта не понимаю! – сознался, наконец, и он.
– Как же, товарищи! Разве не видно? Вы посмотрите хорошенько. Вот это – буква «Д». – проговорил директор, тыча прокуренным пальцем в задок саней на рисунке «Дуэль Пушкина». – А это «О» (он указал на комбинацию каких-то палочек и конского помета, реально изображенного художником). – Вот «Л» (он потер пальцем покосившийся остаток изгороди). – А здесь второе «О»…
Все смотрели, но ничего не видели. Даже фантазия угодливого Кутузова оказывалась бессильной.
Директор же, показав на ноги секундантов и раненого Пушкина, торжественно заявил:
– А вот и «Й».
Кутузов весь обратился в слух и зрение. Выпуклые его глаза бегали по тетрадкам, лоб наморщился, силясь заставить мозг что-нибудь сообразить: – но ничего не получалось. То есть, получалось… но получалось что-то страшное. Получалось слово «долой!» Но кого долой – неизвестно.
Хорошенькая Юлечка сжала губки с такой силой, что на глазах выступили слезы. Хитрый Левицкий, красный, как рак, толкал соседа под локоть, видимо, желая выведать его мнение. Все молчали. Наконец, учитель географии Щербаков еще более нетерпеливо сказал:
– Ни чер-та не понимаю. Не вижу никаких букв. Этой картине сто лет. Ее помещали в «Ниве» и в «Родине» много раз. Чепуха какая-то!
– Че-пу-ха? Нет, не чепуха, гражданин Щербаков! – возгласил директор. – Это не чепуха, товарищи! – обратился он к остальным. – Это контрреволюция! Вы посмотрите. Ясно: «долой». – Кого долой? Конечно, советскую власть! – сказал он и победоносно обвел всех глазами.
Все замерли. За такие слова, не только произнесенные, но и услышанные, полагалось тогда десять лет каторги. А вдруг? А вдруг подвох? Провокация?
Шмелев тер лысину. Левицкий совсем закрыл глаза, чтобы не видеть страшных тетрадок. У Юлечки текли слезы по щекам и дрожали от страха ноги. Остальные стояли как истуканы, как будто ничего не слыхали.
Тогда директор взял тетрадь с «Вещим Олегом» и, потрясая ею в воздухе, торжественно заявил:
– Вот и здесь: «Долой»! Посмотрите на меч этого старика…
Он указал на отделку меча Олега и нашел в ней слово «долой».
Сообразив что-то, Кутузов схватил тетрадку, поднес ее к носу и воскликнул:
– Совершенно верно! Вижу. Долой! Смотрите, товарищи!
Но товарищи не шевелились.
Тогда Кутузов взял третью тетрадь, с «Лукоморьем», и воскликнул торжественно:
– А вот Троцкий!
Действительно, один из спящих воинов был с бородкой клинышком в шеломе, очень похожем на пресловутую «буденовку», или «спрынцовку», как называл ее русский народ. Все уставились на «Троцкого». А Кутузов, поощренный, воскликнул:
– А вон и Зиновьев! – и он показал на сидевшую на ветвях дуба голую русалку.
А. А. Шмелев, весь красный, сохранял улыбку на губах: стараясь скрыть свою брезгливость, он тихо сказал Кутузову:
– Вы, знаете, прямо гениальны! ей Богу!
Стоявший по другую сторону от Кутузова Левицкий, хитро прищурившись, проговорил:
– Ну, знаешь, ты далеко пойдешь…
– Какой Зиновьев? Где Зиновьев? – спрашивал уже директор, всматриваясь в обложку.
– Ну, уж это ты, брат, тово, перехватил… – неуверенно промолвил он.
И, чтобы скрыть свое смущение, громко добавил:
– Товарищи! Сейчас же по своим классам! Отобрать у детей все тетради и оборвать обложки. Приказ райкома партии!
– Позвольте, товарищи, ведь это же глупость. Эти картинки я помню с малых лет. Кто это выдумал? Чепуха какая-то. И потом, – мы не имеем права портить тетрадки, отнимать у детей: это их собственность…
– Гражданин Щербаков! Я пойду в ваш класс и сам проделаю эту работу. Вы давно у меня на подозрении, – сухо сказал директор и направился к выходу.
В классах началась экзекуция. На столах лежали груды изорванных обложек. Дети плакали.
Над городом сияло яркое солнце.
С моря тянуло утренней прохладой и запахом водорослей. В воздухе носились веселые паутинки. Утро предвещало хороший день. А дети плакали.
Примечание автора: Описанный выше факт действительно имел место в г. Темрюке, на Азовском море. Все названные в очерке фамилии – подлинные. То же самое происходило тогда повсеместно на юге России.
Кто-то поставил центр в известность о контрреволюционном характере обложек. И вот, с испугу, не разобравшись, начали уничтожать миллионы с таким трудом выпущенных ученических тетрадей. Говорили, что это подшутили над центром «правые и левые уклонисты».
Только месяц спустя последовало распоряжение прекратить экзекуцию над тетрадями. Но было уже поздно.
«Русская мысль», Париж, 3 июня 1949, № 142, с. 3.
Учитель географииПодлинное происшествие
На маленькой площади небольшого сибирского города находилась «Образцовая средняя школа». До революции город был обыкновенным населенным селом. После революции, если предполагать, что революция окончилась уже, село это декретом Совнаркома переименовали в город и сделали его районным центром. Бывшую в нем сельскую школу расширили территориально за счет реквизированных соседних домов сосланного священника, общественной чайной и дома псаломщика, и наименовали «образцовой».
Жили, работали учителя этой школы, легли однажды спать и вдруг… проснулись «образцовыми» учителями.
Внешнее изменение в школе выразилось в водворении под крышу школьного здания новой вывески: «Т-ская образцовая средняя школа им. тов. Лошкомоева».
В остальном все осталось по-старому.
В одно прекрасное утро, еще в летние каникулы, появился на площади в городе человек, одетый по современному: рубаха «навыпуск», высокие болотные сапоги, полосатые галифе и серая кепка. Он с любопытством рассматривал главное школьное здание и остановил, наконец, свой взгляд на очень высоком и очень толстом субъекте, одетом лишь в шелковую майку и короткие штаны. О ботинках на резиновой подошве можно не упоминать, ибо какой же совгражданин носит ботинки не на резине?
– Что вам угодно? – спросил высокий и толстый.
– Ничего, – ответил человек в болотных сапогах.
– А чего же вы смотрите на вывеску? Может быть, вы учитель?
– А вы кто будете? – спросил человек в болотных сапогах.
– Я директор школы, – ответили майка и трусы.
– Мне вот директора и надо бы.
– А вы, случаем, не географию преподаете?
– Как раз попали в точку. Я и есть учитель географии.
– Учитель географии?! Отлично! Мне как раз и нужен учитель географии… прежний-то ушел в этом году, а школа теперь значит без «географа». Идите в Рай-Оно и скажите, что я вас беру в свою школу, – сказал толстый.
Человек в болотных сапогах отправился в соседний со школой, одноэтажный мазаный домик с вывеской: «Рай-Оно». Человек вошел. У стола в единственной комнате сидел небольшой черненький человечек в вышитой рубахе. Он поднял вопросительно глаза на вошедшего. Тот, не говоря ни слова, положил перед черненьким какую-то бумажку.
Черненький прочел: «Гражданин X. препровождается в Т-скую образцовую среднюю школу для преподавания географии в 8–9 классах. При наличии свободных в школе часов, может взять уроки геологии и астрономии в 10-м классе».
Это действительное событие происходило в период так называемого расширения школьной сети, укрупнения школ и образования так называемых «образцовых школ», то есть в то время, когда школьное преподавание в СССР упало до такого низкого уровня, что встревоженные верхи власти решили хотя бы по внешности сохранить школы. Понадобились вновь учителя. И вот недавние безработные кинулись на школы. Брали всех без особой проверки, лишь бы набить школу полным штатом и потом сообщить об этом в высшую инстанцию. И вот, только еще вчера бродившие, шлепая по голым, зеленым от грязи, пяткам деревянными колодками, в поисках любой работы, оказались за кафедрами перед детской аудиторией.
Школы буквально гонялись за учителями и учительницами. Приказы свыше громили те районные ОНО, где не оказывался заполненным учительский контингент. Учителей ловили, искали, соблазняли, уговаривали.
И потому Зав. Т-ского Рай-Оно подскочил на кривом стуле, прочитав бумажку. И словно боясь, что ее у него отнимут, быстро сунул ее в стол.