Янек лежал на соломе и молчал.
– Ты слышишь, Янек, или нет? Так вот, был у того графа хлоп, такой ладный… як ты, Янек. Панна раз увидела его из окна, як он ехал на кляче с косой на плече. Панночка, як увидела его, так и решила, что это той граф иде, про каких она в книжках читала. Велела она поседлать себе конягу, и поехала в поле. И вышло так, что тей хлоп закохал тую панну… Пан узнал. Дочку запер под замок, а хлопа в ту пропасть укинул. А панна сама из окна выбросилась. Тогда граф в монастырь ушел, а там велел крест поставить деревянный, где он хлопа укинул. Крест стоял долго, а потом упал в пропасть… Ты слышишь, Янек?
– Слышу… – нехотя ответил Янек.
– Смотри, Янек, не кохай тирольских девушек, погибнешь в этих скалах…
– Не, ниц не бэндзе, – ответил, как всегда, Янек, но не повел уже, как прежде, широкими плечами, а как-то неуверенно пожал ими.
Броина откинулась на солому и долго не могла заснуть. Янек тоже не спал, изредка вздыхая.
Началось лето. Уже цвел картофель. Кончился покос посевных трав. Луга покрылись похожими на фигуры людей волнами травы, нанизанными на рогатые палки. Так сушат траву в Тироле, т. к. летом к вечеру часто бывает дождь.
Скот пустили на скошенные луга. Кое-где уже косили и жали рожь, и Янек с Бронной тоже метали тяжелые снопы на высокие жердяные подставки для просушки снопов. Там снопы остаются до самой молотьбы. Янек подавал. Броина быстро и ловко укладывала. Торопились всю сжатую за день рожь сметать на сушилки до вечернего дождя, да и бауэр подгонял: «Schneller! Schneller!»
В дождливые дни разбрасывали химические удобрения на приготовленном для озимых участке. Серая почва блестела от фосфора, как под инеем.
Лето было жаркое, работа тяжелая. Броина и Янек, уставая за день, уходили быстро в свою камору.
Но однажды, после такой работы, Броина, проснувшись ночью, не увидела брата на его месте. И лишь перед самым рассветом осторожно пробрался он на свое ложе. Ночь была лунная и ясная. Броина сама долго не могла заснуть. Не спится в такую ночь молодым. Хочется чего-то необъяснимого. Сердце сжимается в тоске по неизвестному и просится душа вон из тела – туда, где так заманчивы темные пятна на холмах. Тянется тогда душа высоко, под самое небо. Дышать тяжело, словно на груди камень лежит.
Броина бессознательно сжимала грудь ладонями и по телу разливалась сладкая истома. Броина отдернула руки и уткнулась лицом в подушку. Янеку тоже было душно в такую ночь. Чудные ночи летом в Тироле на Драу…
Но как-то в одно из воскресений Броина, проснувшись, опять не нашла брата на его месте. Не было его и во дворе. А когда Броина вошла в дом, то и там его не было. И не было никого. В кухне на плите перекипало кофе. Броина обошла весь дом и везде было пусто. Заглянула в сад. Там мирно бродили куры.
Вдруг Броина увидела бегущих по дороге тирольцев. Никто не шел в костел. Все бежали в противоположную сторону. Тирольцы оживленно рассуждали и размахивали руками. Броине плохо было слышно, что они говорили. Она лишь догадывалась, что в деревне что-то случилось. Тогда она тоже вышла на дорогу и направилась вслед за тирольцами. На окраине дороги, где стояло старое сухое дерево, она заметила издали большую толпу. Доносился глухой гул голосов. Когда она подошла ближе, заметила в середине образовавшегося круга избитого до крови парня… Вдруг узнала брата.
– Янек! Цо то есть?!..
Янек молчал, втягивая носом текущую из него сукровицу. Два шуцмана в сине-зеленых мундирах, с коричневыми обшлагами на рукавах, в плоских черных касках стояли возле. Один из них говорил что-то толпе, указывая на Янека. Броина не слышала. Ее охватил страх. Вдруг она заметила веревку на сучке дерева.
– Янек! Цо ты зробив? – не своим голосом закричала она.
– Тикай, Броина, тикай иреитко. Бо и тебе буде кенско… – крикнул Янек и сейчас же получил тяжелый удар по голове.
Броина бросилась бежать. Несколько польских девушек тоже побежали. Одну сбили с ног тирольские парни и стали бить ногами. Броина бежала, не оглядываясь.
Уже далеко, на другом конце деревни, встретилась с тирольской девушкой. Та бежала, тяжело дыша.
– Что уже? – спросила девушка.
– Нет еще! – крикнула Броина.
Обе поняли друг друга. Тиролька побежала дальше. Броина остановилась и посмотрела ей вслед. Она догадалась, что это та самая тирольская девушка, с которой, видимо, сблизился Янек. Сначала ее охватило черствое чувство ненависти к ней, как к виновнице несчастья брата. Но потом женским сердцем поняла и ее горе, и в миг пережила с ней весь ужас ее положения. «Бедный Янек!».
Свернув с дороги в лес, добралась до реки и побрела вдоль ее течения, сама не зная куда. Целый день брела, не замечая ни пути, ни усталости, ни боли в сбитых камнями босых ногах. Внизу бушевала Драу между каменьями: словно лохматое длинное чудовище плескалось в реке и брызгало в разные стороны. Броина перешла узкий деревянный мостик. Мостик дрожал от напора воды. Серо-синие волны метались под ним. Драу в это время года полноводна.
Броина робко косилась на клокочущую поверхность. Было страшно. Пугала бурная река, пугал темный лес и наступающий вечер. Но Броина все шла и шла. Она знала, что возврата нет. Что нигде ее, бывавшую остовку, не примут, а вернут на прежнее место, к тем ж шуцманам, что казнили Янека. Нужно было идти и идти. И она не останавливалась, словно впереди ее ждало спасение.
Если поймают, будут бить сильно… очень больно… Куда попало палками, ногами… Так уже забили одну русскую девушку за то, что та не хотела носить остовского знака. Страшно быть избитой и потом умирать без помощи. Она видела, что сделали с Янеком жестокие шуцманы. Броина плохо разбиралась в нацистских законах, но ей непонятно было запрещение молодым людям любить друг друга и сближаться из-за принадлежности к различным национальностям. Она знала, что на ее родине можно было любить, кого угодно.
Почему Янек не мог любить эту тирольскую девушку? Разве он хуже этих бледных, худосочных австрийцев? Он высокий, широкоплечий румяный парень, с кулаками такими тяжелыми, что тирольские парни сторонились его, несмотря на свое чистое германское происхождение. Разве Янек не умеет хорошо работать? Разве другие польские девушки не заглядывались на него? Да что другие, когда Броина сама любовалась Янеком, когда он метал снопы на сушилку. Казалось, что снопы сами взлетают вверх, а он их только укладывает.
Но как она проглядела? Когда он успел? И она ничего не знала! А теперь, может быть, уже нет Янека… И Броине стало страшно. Она оглянулась, и только теперь заметила, что уже наступила ночь и луна высоко поднялась над Альпами. Броина потеряла и тропинку, по которой до этого шла. Брела прямо на скалы. Позади шумела Драу.
Теперь она вышла на широкую просеку, по которой рубщики спускают лес вниз, прямо покатом. Идти стало еще трудней среди корявых пеньков и сваленных деревьев. Наконец и просека окончилась, и Броина вышла на какую-то узкую дорогу. Дорога вилась все выше и выше. И Броина все шла. Падала, спотыкалась и снова шла, вся избитая о камни, пеньки и неровности дороги.
Наконец, добралась до какой-то скалы, где дорога оканчивалась, переходя в узенькую, вьющуюся вокруг скалы тропинку. Броина пошла по ней. Казалось, она забралась так высоко, что здесь ее никто не достанет. И неожиданно вверху, под самым небом – черный огромный крест. Прямо перед ней! Пришлось уже карабкаться вверх и руками, и ногами.
Близость креста прибавила ей силы. Словно этот крест был ее целью. Тут уж никто не достанет. Крест – это ее спасение от того страха, что живет там, внизу, в долине Драу…
Но вот и крест. Броина дотронулась до него руками, обняла его, припала к нему, как к единственной защите. Ей показалось, что, она сделала что-то большое. Сделала все. Дальше идти некуда.
Под нею расстилалась прикрытая дымкой долина Драу. Река, поля, леса, деревушки, костелы… И ни один звук не доносился сюда снизу. И лишь как будто совсем близко сверкал огонек. «Это домик лесника», подумала Броина. «А хорошо наверно там»… Броина почувствовала, что ей становится прохладно, и вдруг нестерпимо захотелось спать. Прислонилась на миг к кресту головой, опустилась к его подножию и мгновенно заснула. И, как в детстве, почудилось ей, что стала она легкой, деткой и полетела над скалами под самой луной… Захватило дыхание… Броина проснулась…
Старый лесник уже собирался спать и запереть двери, да так и замер, услышав страшный крик, пронесшийся над бездной и многократным эхом повторившийся в горах. Mein Gott! Еще никогда в жизни не слыхал он такого крика отчаяния. «Бедная душа!.. Что делается на белом свете!..»
И старик долго стоял, опустив голову. Наконец, снял свою шляпу, перекрестился и закрыл дверь. Огонек потух в избе. Наступила такая тишь, словно жизнь остановилась… Под луной дремала долина.
Чудные ночи в Тироле на Драу…
«Русская мысль», Париж, 26 сентября 1952, № 488, с. 7; 1 октября 1952, № 489, с. 6-9.
Сухие раины
Станица Песчанная спускалась к Донцу пологой улицей, изрытой дождевыми промоинами посередине и поросшей по сторонам красноватым бурьяном. Над убогими хатенками гордо возвышались стройные зеленые раины.
Дом Ракитиных стоял направо по главной улице, тоже, как и боковые, изрытой промоинами и поросшей бурьяном и ни чем от них не отличавшейся. Целые цыплячьи выводки укрывались в них от надоедливых степных ястребов.
Кроме свиней и телят, никаких прохожих по улицам не было. Разве только в праздник, после церкви, пройдут прихожане, расходясь по домам, по кабакам или в чайную.
В тот год осень стояла сухая и теплая, словно предвещая морозную зиму, и бабы целыми днями стрекотали по левадам, собирая обильный огородный урожай.
С севера наступали красные.
Вместе с дезертирами с фронта приходили нехорошие вести, а по ночам, когда затихали дневные шумы, издали доносились глухие отдаленные гулы артилл