Теперь Уссурийский Край, вместе с Амурским, представляет собою особую область, совершенно недоступную постороннему оку. Что там делается, никто не знает, как не знает, что делается и в самой России. Под замком Уссурийский Край и уссурийцы разделили участь несчастной России.
«Русская мысль», Париж, 4 мая 1961, № 1677, с. 6; также (перепечатано со ссылкой на «РМ»): «Родимый край», март-апрель 1962, № 39, с. 22–23.
«Пробег» Галиция-Киев в 1915 годуИз прошлого
Всегда читаю с удовольствием воспоминания г. Нагеля «На заре автомобилизма». А последняя его статья невольно заставила меня вспомнить об одном моем «тоже пробеге», частью по тому же маршруту. Не помню уже теперь, в каком порядке шли населенные пункты, но так же я проезжал Хмельник, Литии, Летичев, Проскуров, Бердичев и т. д. Путь мой лежал из Галиции в Киев на низкоходном, городского типа, автомобиле Пежо.
Я никогда не был ни спортсменом, ни шофером, и в автомобильном деле ничего не понимаю и до сих пор, так как, несмотря на мое острое желание в те далекие времена иметь после войны свой автомобиль, мне это совершенно не удалось.
В штабе армии была подвижная автомастерская, в которую поступали машины для починки из штабов корпуса, дивизии и т. п. В этой автомастерской был симпатичный вольноопределяющийся Р. из харьковских студентов. Он предложил мне как-то заняться изучением и автомобиля, и езды на нем. Я охотно согласился. И вот почти каждая починенная машина начала проходить, если можно так выразиться, через мои руки. Р. объяснял мне – какая, где, и там произошла починка данной части, и я таким образом уже до некоторой степени знал устройство машин.
До познания мной этих премудростей Р. меня к управлению машиной не допускал. Наконец, он решил сделать первый опыт на только что починенном Пежо. Починка состояла в исправлении плохо действующих тормозов. Нужно сказать, что в первую мировую войну дороги, машины и шоферы во многом уступали тем требованиям, какие к ним предъявлялись службой, и потому, естественно, ломались эти машины очень часто! Только такие марки, как Фиат, имевший шасси и рессоры, специально устроенные для русских дорог, могли терпеть и переносить наши ухабы. Но зато нередки бывали случаи, когда на ухабе седок, подброшенный крепкими рессорами, летел с задка на передок. А один мне известный генерал так треснулся своей лысиной о потолок кузова, что долго ходил с намазанной йодом лысиной.
Первый выезд мой должен был состояться между Проскуровым и Ермолинцами. От Ермолинец шоссе, нужно сказать, не плохое, идет прямо вниз. Пока ехали по ровному, и я дал четвертую скорость, все было благополучно. Но вот нужно было под уклон перейти на вторую. Тут-то и началось. С четвертой на третью я перешел. Но с третьей на вторую, когда рукоятка должна описать движение в виде невидимой буквы Z, у меня ничего не получалось. Левая рука, лежавшая на «баранке», инстинктивно делала то же движение, что правая, то есть стремилась проделать передними колесами тоже путь в виде буквы Z. И если бы не Р., силою меня удерживавший, мы бы до сих пор лежали где-нибудь в канаве, между Проскуровым и Ермолинцами…
Наконец, кое-как я передал на вторую скорость и на первую. Р. прочел мне краткую лекцию – для чего мы переводим на первую, то есть уменьшаем число оборотов колеса и таким образом замедляем движение.
В этот момент вдруг отказались действовать все починенные тормоза: ножной и ручной. Машина взяла под гору на первой скорости. Когда мы это обнаружили, мы увидели впереди небольшой мостик с перилами, но самым ужасным оказалось то, что к этому мостику подъезжал какой-то крестьянин с громадным возом соломы. По моему кавалерийскому расчету выходило, что мы одновременно должны появиться на узком мостике, причем воз, прежде чем въехать на мостик и принять положение, параллельное перилам, должен был пересечь дорогу с моей, правой, стороны на свою правую. Крестьянин, видимо, был из потомственных украинцев, ибо, увидя мчавшийся автомобиль, проявил присущее его народу спокойствие и медленно двигался со своим возом к мостику, словно машины не было. Р. схватил меня за левый локоть и кричал в ухо: «Точней берите! К самым перилам! И пробуйте тормозить!»
Нет! Теперь я уже и не пытался ни тормозить, ни прибавлять скорости, чтобы проскочить мостик раньше воза. Я весь был поглощен управлением. Впился обеими руками в «баранок» и словно на скачках, пригнулся к рулю, направляя машину как можно ближе к правому борту. Самое жуткое было тогда, когда воз пересекал мне дорогу. «А вдруг волы не вытянут с проселка и станут поперек? Тогда смерть и мне, и Р., и волам, и мужику…» Я даже мысленно представил себе на один миг, какой фейерверк получился бы из соломы, повозки, волов, машины и людей…
Въезда на мост не помню. Или я его не видел. Помню только, как с шумом прошуршала солома по левому краю машины, и как несчастный Р. весь навалился на меня.
С невероятной точностью судьба ввела на мостик и машину, и воз, поставив их в самую последнюю минуту параллельно. Кое-как вернулись домой. Принялись снова чинить тормоза у несчастного Пежо. Починка затянулась и была закончена через неделю. Но тут явилась у меня мысль слетать на ней в Киев. Это около 500 верст. Начальник мастерской, милый подпоручик Л.-Гв. Императорских Стрелков М. дал мне машину и двух шоферов, и мы бодро выехали через упомянутые населенные пункты и далее на Житомир – в Киев.
Погода была чудная. Правили по очереди. Третий мог даже спать. Переночевали, кажется, в Летичеве. На рассвете, чуть свет, я повел машину по проселку на бердичевское шоссе. Немного туманило. Снизу, с проселка едва было видно высокое шоссе. На полном ходу я влетел на него с правого поворота и не заметил тех белых придорожных камней, что имелись на русских шоссе для какой-то цели; перемахнул через такой камень передним правым колесом. И сейчас же задним. Машина стала еще до торможения. Я обернулся. Мирно спавшего второго шофера в кузове не было. Не было и трехпудового бензинного бака, имевшего вид гигантского тюбика зубной пасты.
Когда я взглянул вниз под шоссе налево, то увидел шофера стоявшего на четвереньках: его рвало. А рядом с ним наш бензинный «тюбик», согнутый под тупым углом, и в образовавшуюся дырку поливавший траву тоненькой и длинной струей бензина. Пока подобрали и заделали бензинный бак и осмотрели машину, солнце уже взошло. Со страшным шумом и треском отправились дальше по шоссе, так как оказалось, что глушитель сорван при столкновении с камнем. Так с треском мы миновали и Житомир, и с еще большим влетели в Киев.
В войну 1914 года в России в некоторых военных округах сидели очень строгие командующие или коменданты крепостей. Так, в Киеве тогда был известный ген. Мэдэр. И потому, при нашем появлении с таким шумом на улицах города, нас задержал сначала жандарм, а за ним сейчас же и городовой, правда, очень вежливо просившие нас убраться с людных улиц куда-нибудь во двор и чинить нашу машину, что мы немедленно и сделали, заехав в какой-то двор на Пушкинской улице. Чинились целые сутки и только на другой день отправились со всеми предосторожностями вон из города.
– «Не дай Бог встретиться с самим генералом Мэдэром»!
Шоссе Киев-Житомир было построено специально для поездок Государя и было прекрасное. Уже от Святошина оно шло совершенно прямой линией, казавшейся издали высокой белой колонной. «Как свеча!» – говорили мои шофёры. По случаю войны или по каким-либо другим причинам, шоссе было совершенно безлюдно, что дало нам возможность развить полную скорость. Кажется, для Пежо это было 60 верст в час. С такой скоростью мы и «мчались».
Весь путь до Житомира было просто одно удовольствие, и только под вечер мы обогнали какую-то авто-балагулу, полную молодых евреев. Перед нами их балагула, старая и расхлябанная машина, вдруг остановилась и сразу же перестала давать какие бы-то ни было признаки жизни. Молодые люди, видимо, уже знакомые с капризами своей машины, высыпались из нее на шоссе и принялись ее осматривать. Их было не менее десяти человек. Они сидели до этого в машине буквально друг на друге. Нужно же было одному из нас показать им «нос». Вся масса немедленно загалдела, посылая нам вдогонку самые любезные пожелания. И их пожелания исполнились под самым Житомиром, когда вся их ватага с криками обогнала нас, сиротливо стоявших у края шоссе… Нам показали уже не один нос, а не менее девяти! Десятый не мог его показать, потому что занят был рулем.
Кое-как в темноте мы добрались до Житомира. Чинились там сутки и под вечер другого дня выехали на Бердичев.
Дорога Житомир-Бердичев была тоже не в плохом состоянии, и мы уже по ней раз проезжали, а потому на замеченное, уже поздно, отсутствие света у наших фар мы легкомысленно не обратили внимания, рассчитывая лишь на цвет шоссе, более светлый, чем поля. Правил один из шоферов, а я стоял и смотрел вперед через стекольную раму; третий спал на заднем сиденье.
И вдруг какой-то треск впереди и легкий свист пронесшегося над моей головой предмета. Шофер сразу остановил. Вылезли и к своему запоздавшему ужасу увидели пробитую нами сухую, толстую плаху, изображавшую временный шлагбаум вследствие начавшейся за время нашего пребывания в Киеве починки шоссе. Невдалеке светился огонек, куда мы и направились, чтобы отколотить сторожа, не поставившего фонаря. Просвистевший над моей головой предмет оказался двухдюймовым куском плахи, длиною в метра полтора. Было от чего рассвирепеть. Но сторож, разумно, при нашем приближении, потушил свет в будке, а сам удрал. И хорошо сделал.
С погнутыми крыльями и выбитыми фарами мы уже медленно двинулись на Бердичев. Въехали в город еще в темноте и в самом его центре, против гостиницы, влетели в глубокую и широкую лужу – прямо в ее середину. Так что, когда выяснили свои координаты, узнали, что до берегов шагов десять, не меньше. Лужа была глубокая, и мы вынуждены были просидеть в ней до утра. Утром, после переговоров с молодой частью населения этого симпатичного города, мы были извлечены из лужи на сухое место. Происшествие привлекло очень много зрителей. Вошли в гостиницу для ночлега. Машину заперли в сарае, и ключ я взял себе. Проснувшись, я не мог выйти из своего номера. Кое-как отодвинул тяжело двигавшуюся дверь и увидел лежавшего около нее на полу бородатого еврея.