– Его Величество – несчастный мальчик, искалеченный воспитанием и вбитыми понятиями о долге, – резковато отозвалась Сина. – К тому же упрямый, как тысяча ослов. А Велон ему потакает, потому что чувствует вину.
– Дорогая, не так громко! – Мира оглянулась на дверь.
– Всё, что я говорю, я готова заявить прилюдно, – выпрямилась Сина. – Я благоговела перед Валсаром и уважаю Бришара Велона, но один растил правителя вместо сына, а второй, напротив, ведёт себя с императором как с сыном, а не с правителем. «Да, Берг», «как скажешь, Берг», «тебе виднее, Берг», – передразнила она.
Сина сердито потрясла кулачком, затем ухватила с блюда кексик, отправила его в рот, прожевала и виновато пояснила:
– Когда я злая, страшно хочу есть. Простите, лоу Илайя. Ненавижу, когда взрослые люди наделают ошибок, а потом пытаются переложить ответственность на ребёнка!
Она громко фыркнула и взяла второй кексик.
– Под ребёнком вы подразумеваете Бергана? – уточнила я.
– Вас, лоу Илайя.
– Но я не ребёнок!
– Лоу Илайя, милая, мне весной исполнится пятьдесят лет, – грустно и снисходительно улыбнулась компаньонка. – Смотреть, как вас откровенно используют, – сердце заходится. И вступиться некому: при живых родителях сирота… Да-да-да! – она оборвала мой протестующий жест. – Вы сейчас опять возразите, мол, на островах так принято – приложить дочь словно печать к договору, а дальше хоть её режьте и с маслом ешьте. Вся забота – позвонить и поинтересоваться вскользь: ну, что там со свадебкой? Платье мерили уже? Туфли на каблуке или без?
Я опустила голову: слишком точно Сина скопировала мамины интонации.
– Могу лишь повторить: у нас так заведено. К тому же я четыре года жила на архипелаге. К моему отсутствию привыкли.
– Как же вас отпустили учиться? – живо спросила Мира. – Ещё и в чужую страну!
– Родители решили, что раз я некрасивая, то надо брать умом.
– Это вы-то некрасивая?! – Сина всплеснула пухлыми ладошками. – Ну, знаете ли! Совсем у вас на островах избаловались!
– Вы не видели мою сестру, – вздохнула я. – И мою маму, и других островитянок.
– Ну и что? – возмутилась Мира. – Они-то там, а вы – здесь. И умница, и хорошенькая… Вот моё мнение: Берган вас не заслуживает.
– Не надо так о нём, – вступилась я. – Ему просто… плохо.
– Плохо… – эхом повторила Сина. – Какое верное слово вы подобрали, лоу Илайя.
– А кто виноват? – вскинулась Мира. – Если всё делать одному, никогда не справишься. Огромная разница – контролировать людей, которые управляют империей, или пытаться вывезти всё на себе. Возьми того же Легира – шесть помощников работают в две смены, в службе идеальный порядок, а льен Толиан благоденствует. Или наш льен Велон, дай Всемогущий ему здоровья. Два заместителя, у каждого свой штат. Можно и на свадьбу племянницы уплыть, и сейчас во дворце проводить больше времени, чем в ведомстве.
Её прервал стук в дверь. Я почти не удивилась, увидев Велона.
– Не поминай всуе, – хихикнула Мира.
– Светлого дня, – глава Третьей службы хмуро кивнул дамам. – Лоу Илайя, позволите пригласить вас на прогулку? Чудесная погода.
Низкое свинцовое небо грозило с минуты на минуту разразиться дождём. Но я послушно поднялась и сходила за лёгким пальто, которое здесь называлось «летним». Летнее пальто. Лиара хохотала бы до слёз. Через минуту мы уже спускались в парк, компаньонки, как обычно, следовали за нами на почтительном расстоянии. Я первой нарушила молчание:
– Вы знаете, что Сина спасла мне жизнь?
Велон дождался, пока мы отойдём подальше от охранников, и лишь затем ответил:
– Это её работа, лоу Илайя. И я рад, что всё обошлось. Но не могу пообещать вам, что это последнее покушение на вас или Его Величество.
От сильного порыва ледяного ветра по ровно подстриженным кустам пробежала рябь. Кашемировое пальто надёжно защищало от холода, но мне всё равно стало зябко.
– Льен Велон, о чём вы хотели поговорить? Через час я еду на выставку современной живописи.
– Едете, – он лихо улыбнулся. – Вдвоём с Берганом. Я только что передал ему приглашение от вашего имени.
Я застыла на месте.
– Послушайте, это переходит все границы!..
– И Берг его принял, – продолжил Велон, словно не слышал моего протеста. – Понимаете, лоу Илайя? Чёрт побери, можете на меня сердиться, можете наорать, да хоть оплеушину влепите! Только, Всевышнего ради, помогите вытащить его упрямое величество из того тупика, в который он сам себя загнал!
– Мне не нравится чувствовать себя винтиком в ваших планах, – сердито возразила я.
– Нет у меня никаких планов, – Велон взглянул на зависшие над городом тучи. – Не в этом случае. Лоу Илайя, не подумайте, что я так трясусь за своё положение при Бергане. Следующий претендент на трон – отец Андера, Ю́неш Ренир, которому недавно исполнилось семьдесят четыре года. Власть ему даром не нужна. Ани тоже править не хочет, и остаётся моя троюродная племянница Лиолéна. Милая восемнадцатилетняя девочка, прямо скажем, невыдающегося ума. Но и не настолько дурная, чтобы из мимолётного каприза разрушить работающую как часы систему, выстроенную прадедом, дедом и отцом.
– Вы так намекаете, что не потеряете свою должность?
– Намекаю? – Велон усмехнулся. – Я говорю прямо. Моё место в Третьей службе никто у меня не отберёт. Только я тоже, знаете ли, немолод. То, что в тридцать воспринимается достижением, к пятидесяти превращается в обязанность и рутину. Ещё года три-четыре – и я предам власть достойному юному идеалисту, каким был когда-то сам, и отправлюсь к Юли нянчить внуков.
Он нагнулся и поправил идеально ровный узелок шнурка на ботинке. Я хмыкнула.
– Не верите, что добровольно уйду в отставку? – откликнулся Велон.
– Не думаю, что вы когда-либо были идеалистом.
– А зря, – он выпрямился. – Я, лоу Илайя, наперекор всему до сих пор верю в справедливость. И даже в сказки. Чудеса происходят постоянно, это мы со своим прагматизмом предпочитаем их не замечать.
– Тоже предлагаете мне поливать камни?
Ответом служила вздёрнутая в недоумении бровь. Затем он расплылся в улыбке.
– Какое поэтичное сравнение. Да, лоу, почему-то мне кажется, вы справитесь даже с такой безнадёжной задачей. Символично, что вы с Айлу.
На нос мне упала крупная капля. Вторая капля обожгла щёку, дождь зашуршал в пёстрой листве бересклета. Розовый песок дорожки, и без того насыщенный влагой, мгновенно потемнел.
– Это надолго, – вздохнул Велон. – Возвращаемся.
К нам уже бежал охранник с зонтом. Интересно, зонты держат наготове для таких вот случаев? И нормально ли то, что молодой человек оставил свой пост? Разговор пришлось свернуть. Велон строго соблюдал правила: в присутствии посторонних он позволял себе лишь общие вежливые фразы.
– Удачи вам, лоу Илайя, – попрощался он со мной у дверей моих покоев.
– Я всё равно на вас обижена, – буркнула так, чтобы не услышали компаньонки.
– Прекрасно, – Велон наклонился поближе. – Знаете, о чём сейчас я, старый пень, жалею больше всего? Что я – не Берган. Или что мне не тридцать лет. Уж я-то точно не стал бы хлопать ушами, как Его Величество.
Велон развернулся и пошёл прочь, а я уставилась ему вслед с отвисшей челюстью. Пожалуй, хорошо, что он не император.
Такой стёр бы острова в пыль и не заметил.
Глава 4
Два охранника с каменными лицами следовали за нами по выставочному залу шаг в шаг. Четверо держались на расстоянии и невесть сколько рассредоточилось по залу. Редкие посетители – ещё бы, входной билет стоил тысячу реалов! – старательно огибали нас по широкой дуге. Берган в очередном строгом сером костюме смотрел только на картины. Он не сказал ни слова, когда мы садились в машину, молчал всю дорогу от дворца до галереи и сейчас переходил от одного полотна с другому, храня всё то же мрачное молчание.
Наконец перед картиной, на первый взгляд состоящей из сплошной мешанины разноцветных мазков, Берган не выдержал:
– Илайя, вам действительно это нравится?
– Вы неправильно смотрите, Ваше Величество.
Я взяла его за руку и отвела подальше. Любопытно, что он нехотя, но подчинился.
– Теперь поворачивайтесь.
С расстояния десяти ярдов картина совершенно преобразилась. Хаотичные мазки сложились в осенний пейзаж: по небу над рощей плыли белые воздушные облака, багряные листья, точно живые, трепетали на ветру, одиноко пламенело дерево на опушке. Берган растерянно моргнул, затем ещё раз. Озадаченный император выглядел куда симпатичнее императора угрюмого.
– Мистика, – хмыкнул он. – Это какой-то фокус?
– Пастозная живопись, – пояснила я с тайным удовлетворением. – Техника рисования крупными рельефными мазками.
– Я в этом ничего не понимаю, – он приглушил голос. – Сколько мне ни твердили о направлениях в искусстве, всё выветрилось из головы. Вон там жуткий синий человек, словно отражённый в разбитом зеркале; помню, что это как-то хитро называется. И зелёные квадратики с красными кругами – тоже какой-то стиль.
– Супрематизм.
– Странно. А почему не квадратизм? Или круглизм?
– Таких стилей нет. Зато есть кубизм – это как раз тот портрет мужчины.
– Но он вообще из треугольников!
Рот я прикрыла ладошкой, чтобы не хихикнуть.
– Ох, – Берган очень по-человечески вздохнул. – Почему бы не рисовать по старинке? Нормальные пейзажи или натюрморты, как в дворцовой картинной галерее? И портреты, похожие на оригиналы?
– Искусство осваивает новые формы… – я осеклась. Лекция о стилях сейчас точно не ко времени. – Берган, посмотрите ещё раз на эту картину! Она же живая! Сделайте шаг в сторону. Видите, облако переместилось, а на землю упала тень?
Император послушно переместился влево, затем вправо. Потом ещё и ещё раз.
– Не спорю, в этом что-то есть. Но те кубики точно не для меня!
За нашими спинами возникло какое-то движение. Я обернулась: охранник выкручивал руку неприметному льену. На пол со звоном упала портативная визокáмера. Берган не шелохнулся, но его лицо опять заледенело.