«Верую, Господи, помоги моему неверию».
«Как хорошо, окончив пыльный путь…»
Как хорошо, окончив пыльный путь,
Легко сплетать созвучья песнопений
И в холоде спокойном отдохнуть,
Вникая в книги, вызывая тени
Борцов давно минувших поколений,
И, равнодушно слыша долгий стон,
Сказать себе: опять борьба и пени
И кличи гневные сменили сон
И воздух над землей тревогой напоен.
Я был с людьми, я был с людьми когда-то,
Меня взметнула сильная волна,
Я заплатил неисчислимой платой
За свой порыв: душа опалена
И возвратиться больше не вольна;
Уходит день и день приходит новый,
Но исцелить не может тишина;
Я издали слежу борьбу и зовы
И ропоты рабов и тяжкие оковы.
Когда бы хоть горчичное зерно
Во мне горячей веры уцелело!
Но мне свободным быть не суждено.
Поодаль я стою оцепенело
И вдаль смотрю в тревоге онемелой –
Отверженным зажегся светлый день,
Склоняется для жатвы колос спелый
И за ступенью пройдена ступень
И шлет упреки мне отверженная тень.
«Твое терпенье – тягостный укор…»
Твое терпенье – тягостный укор.
Покоя нет и нет нигде забвенья.
Моя судьба – скитанья и позор,
Я проклят был отверженною тенью,
И вот – один скитаюсь с давних пор.
О, родина! Безрадостный простор
И звон цепей и душный запах тленья;
Изменнику – суровый приговор –
Твое терпенье.
Я не могу поднять усталый взор,
Поверить не могу в освобожденье;
Мне кажется – окончен давний спор,
Грохочут нераскованные звенья,
В тяжелой тьме горит один костер –
Твое терпенье.
«В огнях пророческих зарниц молюсь…»
В огнях пророческих зарниц молюсь.
Над множеством слепых гробниц молюсь.
Не верую, неверием горю,
Но разрушителям темниц молюсь.
В предчувствии немотствуют уста;
Страдальчески склоняясь ниц, молюсь.
В сомнении гляжу на страшный путь
И молча, в скорби без границ, молюсь.
«На каменном полу лежу в пыли…»*
На каменном полу лежу в пыли,
Я исходил неведомые страны,
Но не нашел своей родной земли, –
Дорогу скрыли белые бураны.
О, Господи, молю Тебя, внемли,
Я вышел до зари, я вышел рано!
Пусть родина покажется вдали,
Целя улыбкой пламенные раны.
И мне явилась в дымном серебре
Некрашеная церковь на бугре,
Худые избы, снег в неровных кучах,
Плетнями сжатый на реку проезд
И над селом в тяжелых темных тучах
Колеблющийся Деревянный Крест.
«Гармоники завели плясовую…»
Гармоники завели плясовую,
Полным-полны балаганы.
Плясовую, веселую такую,
Пройду на подмостках деревянных.
Шутовское, с бубенцами, платье,
На лице румяна и белила…
Господи, сними С меня проклятье!
Дольше лгать не стало силы.
Господи, прости мои блужданья,
Смертную тоску мою прости;
Волю дай очиститься страданьем,
Силу дай тяжелый крест нести.
Родину люблю любовью трудной
И, любя, стыжусь любви моей
И влачу в печали непробудной
Длинный ряд постыдно вялых дней.
Русь моя! Непаханые нивы,
Тишина, повсюду тишина,
И судьбу пророчащий, тоскливый,
Заунывный шепот колдуна.
Всю люблю тебя, земля родная,
Край терпенья, нищих и крестов;
Родина, любимая и злая,
За тебя погибнуть я готов.
Препоясанный, спокойный воин
Перед битвой земно поклонюсь;
Пусть я буду, Господи, достоин
Умереть за Русь.
«Мечтой пленяясь невозможной…»
Мечтой пленяясь невозможной,
Я мыслил в веру испытать,
И меч упал по рукоять
В давно бездейственные ножны.
Ученых слушал и волхвов,
Но в сумерках лабораторий
Я различал в ненужном споре
Тоску вдвойне ненужных слов.
И я поднялся на высоты,
Свои скитанья в песнях сплел;
Ценою жизни верных пчел
Копятся сладостные соты.
И там, вверху, меж льдяных скал,
Я увидал поля и села,
И блеск всевластного престола
И Русь родную увидал.
И то же горестное знамя,
И ту же древнюю беду,
И слыша голос: «Будешь с нами?»
Я отвечал: «Иду! Иду!»
И снова я у той же грани,
Среди отверженных борцов.
Где верой мудрых простецов
Все предуказано заране.
И снова я на старый стяг
Смотрю, как древле Иудея
На меднокованного змея –
Спасенья благостного знак.
Ожидание
«Страна моя! Смиренная обитель…»
Страна моя! Смиренная обитель,
Где звон цепей и грохоты вериг,
Где каждый – жертва и беспечный зритель,
Где юноша – морщинистый старик,
Где навсегда задушено веселье,
Где смех – придавленный и злобный крик,
Где радость – беспросветное похмелье,
Где все – рабы, где каждый с детства пил
Отчаянья и гнева злое зелье
И ждал в тоске необычайных сил
И меры ждал страдальческим блужданьям,
И тщетно числил длинный ряд могил,
Исполненных великим ожиданьем.
Петербург
Колючий ветер воем и свистками
Нарушил отдых мнительной Невы
И волны, цвета грязной синевы,
Сердито машут белыми платками.
Ложится пыль неровными кругами
На площади, где, чуждые молвы,
Хранят покой, завещанный веками,
Седой солдат и бронзовые львы.
Встают Екатерининские тени,
Торжественно проходят в Летний сад
И грустно смотрят вдаль, в туман осенний,
Где врезались в оранжевый закат
И загудели, мстительно и грубо,
Фабричные чернеющие трубы.
Деревня*
Закрыты ставни; скучно и темно;
Текут часы постылого досуга,
И нищая назойливая вьюга
Опять стучится в низкое окно.
Печатью вековечного испуга
Отец и сын отмечены равно;
За годом год – и так давным-давно
Налоги да ярмо кормильца-плуга.
Носитель темный тяготы земной,
Затеплив свечку зимнему Николе,
Грозит кому-то, злобный и хмельной,
И другу шепчет о «земле и воле»,
Потом в цепях, с повинной головой,
Идет в толпе дорогой в чистом поле.
Евреи
Скитается рассеянное племя
Среди чужих безрадостных равнин;
За славою – позор приносит время
И выю гнет вчерашний господин.
Сдержать отступников, сложивших бремя,
Не может негодующий раввин;
Презренным гоям робко держит стремя
Свободных предков недостойный сын.
Пророки лгут. Не к нам придет Мессия.
В пустыне нет спасительного змия.
Карает Иегова из рода в род.
Пришлец назойливый и гость незваный,
Бездомный нищий – избранный народ,
Взыскующий земли обетованной!
Финляндия*
Спят сосны стройные. Холодная луна
Бросает мертвый луч на сумрачные скалы;
Не дрогнет в озере свинцовая волна
И вереска цветы – ковер лиловоалый.
Суоми, севера суровая страна!
Пора богатырей еще не миновала.
Не спишь, но чутко ждешь. Твоя душа верна
Свободным и родным напевам Калевалы.
И солнечный, счастливый яркий свет
Бойцам в морозный день укажет лыжный след
На север, далеко, через леса и долы,
Где злобой сильная, одетая в гранит,
В пределах вражеской и гибельной Похьолы
Седая Лоухи сокровище хранит.
Польша*
В старинном замке – яркий блеск свечей.
Мотив мазурки, вежливо-веселый,
Поет о паннах, пышности речей,
О днях войны, о мудрости престола.
Но кончен сон. Удары палачей
Крушат дворцы и строгие костелы,
Кричат в тоске измученные села
В тяжелой тьме спустившихся ночей.
О, гордость, сжатая в тисках насилий,
Свободою заплаченная дань,
О, знамя вольности в объятьях пыли!
Не сгибла Польша. Снова будет брань.
Батория на Висле не забыли,
И крепнет клич: «Воскресни и восстань!»
Сибирь*
Покоится зловещая тайга
В объятиях морозного тумана.
Сторожат золото в глуши урмана
Ревнивые речные берега.
Свистит и скачет злобная пурга.
И вторит крику дикого шамана
Размеренная песня Океана,
Поющая безбрежные снега.
Здесь символ чести – скованные руки,
И города зевают в алчной скуке,
И жизнь обвило узкое кольцо,
Но вдруг мелькнет, неведомо откуда,
Раскосый взгляд насмешливого Будды
И желтое скуластое лицо.