Это были вороны. Они кружили над домом в поисках добычи или пытались расколоть орехи, барабаня ими о крышу. Так ей объяснили Матиас и Диего, которым она рассказала о пугавших ее таинственных звуках, возникавших в предрассветные часы, когда за окном было холодно даже летом.
С недавних пор два друга вместе с Оливером стали средоточием ее маленького мирка. Лючия им полностью доверяла. Поэтому ее так тревожили и печалили недавние события. Отца Диего убили. Его нашли в лесу после того, как он два дня не возвращался домой.
У Лючии кусок стал поперек горла, когда папа заговорил об этом за ужином. Ей пока не удалось встретиться со своим другом, но она приготовила ему послание, которое намеревалась передать, оставив в их тайном месте. Пока что записка ждала своего часа в темном углу за вазой с боярышником. На листке, вырванном из тетрадки, она написала только: «Ты наш брат по крови».
Так Диего поймет, что семья — та, которую он выбрал, — всегда рядом и готова разделить с ним горе и нести этот крест, как Христос. Лючия всегда с удовольствием слушала истории дона Леандро на уроках катехизиса о жертвах, прощении и рае. После таких историй жизнь казалась не такой невыносимой. Собственная жизнь в том числе.
Лючия прикоснулась губами к запястью: шрам почти исчез, но воспоминание о клятве оставалось ярким и волнующим.
Все еще сонная, девочка протерла глаза. Казалось, этим утром в комнате стало светлее. Она зарылась с головой под одеяло, и ледяной кончик носа оттаял от горячего дыхания. Занятия в школе отменили из-за траура, и можно было вдоволь поваляться в кровати. Ночью ее мучили кошмары. Ей снился отец Диего — без глаз. Кто-то их ему вырвал, как святой Лючии, чье имя она носила. Папа рассказал об этом за ужином, жуя кусок бифштекса. При виде розового сока, капавшего в тарелку, Лючию чуть не стошнило.
Шум на крыше усилился. Птицы в яростной эйфории разошлись не на шутку. Вынырнув из-под одеяла, Лючия поняла, отчего в комнате так светло: ставни были распахнуты, хотя она помнила, как закрывала их перед сном. Откинув одеяло, она поставила ноги на холодный пол. Натянула шерстяные носки и оправила фланелевую ночную рубашку, которая за ночь сбилась, задравшись до талии.
За окном над заснеженной лужайкой в неистовой пляске кружили вороны. Описав круг-другой, с пронзительным карканьем они пикировали вниз. Лючия подошла к окну и оторопела: к дому слетелись полчища черных птиц. Одна из них бросилась прямо на девочку и упала, ударившись о стекло. Лючия вскрикнула от испуга. Она видела, как ворона, оправившись от удара, снова взмыла вверх. На стекле осталось алое пятнышко и клочок пуха, трепетавший на ветру.
Лючия прижалась к стеклу и взглянула на мир сквозь алую кляксу: снег казался розовой мастикой с темной полоской посредине. Это был кровавый след, тянувшийся прямо по центру. Проследив за ним взглядом, Лючия поняла, что он ведет прямиком к ее окну, к пустой миске. За одной из ставен виднелась тень.
Вглядевшись повнимательнее, Лючия в ужасе закричала.
15
Архив располагался в подвальном помещении с неоновым освещением и занимал весь этаж. Тут не было ничего, кроме пыли и бесконечных рядов стальных стеллажей.
Спуститься туда на лифте было невозможно, словно подвал не был частью здания и принадлежал другому миру. Попасть в архив можно было только спустившись по лестнице, погруженной во тьму: иногда лампы все-таки горели слабым мигающим светом, но чаще всего там стоял такой мрак, хоть глаз выколи. Электрик говорил, что лампы приходят в негодность из-за высокой влажности. Однако кое-кто в открытую утверждал, что виной тому потусторонние силы, которым не по нраву полицейский архив.
Поскольку сюда было принято отправлять проштрафившихся сотрудников, в участке это место именовали Чистилищем.
Тереза послала сюда Массимо Марини, чтобы тот поискал аналогичные случаи среди папок и цифровых материалов.
Молодого инспектора следовало держать в узде, но прежде всего Терезе хотелось убрать его с глаз долой хотя бы на пару часов. Она уловила в нем признаки беспокойства, а в какой-то момент он посмотрел на нее так, словно догадывался о тревожащих ее страхах.
Но то, что с ней случилось, было всего лишь сиюминутным недомоганием. Ничего страшного.
Прошлой ночью она ненадолго утратила способность узнавать привычные предметы и даже через несколько часов, уже оправившись, чувствовала себя потерянной, будто выбралась из эпицентра торнадо. Такого с ней прежде не случалось, и она боялась, что за первым приступом последуют и другие.
Тереза никому не сказала об этом. Изливать душу было не в ее характере. И все же одна вещь не давала ей покоя — как долго она сможет себя обслуживать? Это было для нее сущим кошмаром — зависеть от кого бы то ни было.
Прогнав тревожные мысли, она спустилась по темным ступенькам в Чистилище. Марини, сидевший в дальнем углу за письменным столом, потрепанным временем, был единственным обитателем этого невеселого места. Его освещал лишь свет мерцающего монитора.
— Так ты только зрение себе испортишь, — произнесла Тереза.
Марини не отрываясь смотрел на экран. Тереза положила рядом с ним распечатанный отчет, который он отправил ей на рассвете, со своими исправлениями.
Мельком пробежав по нему глазами, Марини удивленно спросил:
— Как? Вы не спустили его в унитаз?
Тереза присела напротив инспектора.
— Отчет никуда не годится. Неужели я должна была врать? — ответила она вопросом на вопрос.
Марини скривился.
— Да нет, липовые похвалы мне ни к чему.
— Тогда зачем ты сюда приехал?
Ответа не последовало.
Тереза не оставляла попыток его разговорить.
— Я думала, ты бежишь от проблем на личном фронте, — продолжила она. — Но это не так, верно? Стремление к совершенству и твои попытки завоевать мое расположение наводят на мысли о властном родителе, который не дает тебе жизни даже теперь, когда ты стал взрослым. Дело в твоем отце?
— Я не знал, что вы еще и психолог.
— Не нужно быть психологом, чтобы это понять.
Наконец он поднял на нее глаза. Его щеки пылали от злости, и незащищенность, промелькнувшая во взгляде, тронула Терезу.
— Только не надо делать из этого трагедии, — подбодрила его Тереза.
— Только не надо говорить, что бывают проблемы и посерьезнее, не то я в вас разочаруюсь. Слишком банально.
— Конечно, бывают проблемы и посерьезнее, но это мало кого волнует. Ты правильно сделал, что уехал.
— Я должен сказать вам спасибо?
— Не стоит, — парировала Тереза.
Он указал на ряды папок:
— Вы не спросите, что я нашел?
— Полагаю, ничего.
— Вы это знали заранее.
Тереза только пожала плечами:
— Если бы там что-то было, я бы вспомнила.
Она знала, что инспектор не обнаружит ничего похожего. Она помнила содержание архива так же хорошо, как ее дедушка помнил записи в блокноте, куда заносил результаты партий в покер. Сотни записей с датами и количеством очков. Ребенком Тереза забиралась к нему на колени и засыпала вопросами: дедушка Пьетро никогда не ошибался. Вот уже сорок лет архив был ее хлебом насущным, ее жизненным кредо. Не было такой страницы в этих папках, из которой бы она не извлекла пользы. Марини озабоченно сдвинул брови:
— Вот уж не ожидал, что моим начальником будет профайлер.
Тереза рассмеялась.
— Только давай без иронии. Если говорить по существу, — продолжила она, подмигнув, — работаю тут я, а ты только воду мутишь.
Марини перевел взгляд на экран монитора, прокручивая файлы колесиком мышки. Перед его глазами замелькали сотни документов с описанием тяжких преступлений. Тереза видела их отражение в его темных радужках.
— Я все-таки полагаю, что дела раскрывают с помощью улик и доказательств, а не догадок, — произнес он спустя какое-то время.
Слова инспектора позабавили Терезу.
— Судя по твоей писанине, догадками как раз занимаешься ты, — съязвила она и придвинулась к нему поближе. — Криминология — не точная наука, с этим не поспоришь. У нас нет готовых формул для каждого отдельного случая. Криминология — это искусство. Искусство видеть то, о чем люди вроде тебя даже не подозревают. Тут нет никакой магии — просто интерпретация. Все дело в вероятности и статистике, а не в уверенности.
Марини посмотрел на нее долгим взглядом.
— Вы так в этом уверены, — в конце концов пробормотал он.
Тереза вздохнула.
— Думаешь, мы тут в игрушки играем? — спросила она.
— Я думаю…
— Нет, ты не думаешь. Это ясно как божий день. Я тебе расскажу один случай…
— А это обязательно?
— Думаю, да.
Марини вытянул вперед руки и безвольно опустил вниз.
Терезу не смутило отсутствие энтузиазма со стороны инспектора. За свою карьеру ей приходилось не раз сталкиваться с новичками, не готовыми заглянуть в лицо гнусной действительности.
— Так вот, наш герой из маленькой деревушки, — начала она свой рассказ, — населения — где-то человек сто, не больше. Дебютировал как осквернитель могил. Его привлекали ступни покойников, он их коллекционировал. Кто-то коллекционирует обувь в шкафу, а этот предпочитал ступни. Знаю, звучит смешно. Но уж поверь, тем, кто заглядывал в тот шкаф, было не до смеха.
— Комиссар…
— В детстве ему нравилось примерять женские туфли, но мать окунала его ноги в кипяток, если заставала за этим занятием. Во взрослом возрасте он хотел сменить пол, но ограничился тем, что мешками скупал женскую обувь. Пресытившись могилами, принялся убивать молоденьких девушек. Он присматривал жертв летом, когда видны ноги, отрезал ступни и обувал в туфли, которые коллекционировал в шкафу. Полиция шла за ним по пятам, но он, если говорить начистоту, всегда оказывался на шаг впереди. Ну как, уже интереснее?
— Отличный сюжет для фильма.
— Был бы, если бы все это не приключилось на самом деле, недалеко отсюда. В девяностых, убийцу звали Игорь Розман, и жертвы, кстати, тоже были невымышленными.