— Мы не нуждаемся ни в вас, ни в ваших нравоучениях о том, как нам жить, — прошипел мэр. — Веками мы жили без посторонней помощи. Проживем и впредь.
Тереза выловила орешек из тарелки и положила в рот. Он оказался горьким, хотя, быть может, это у нее желчь поднялась к горлу.
— Ах, вы знаете, как жить? — с негодованием повторила она. — Так идите и расскажите это вдове Валента. Ее муж, видно, не усвоил ваших уроков!
Мэр навис над ней горой и со злостью смахнул все, что было на столе. Кружка, залив пол пеной и пивом, разлетелась на мелкие осколки, а орешки рассыпались по всему залу.
Тереза вскочила на ноги и взглядом приказала своим людям не вмешиваться.
— Только попробуйте это повторить! — подчеркивая каждое слово, выговорила она. — Еще одна подобная выходка, и я буду разговаривать с вами по-другому! Ясно?
Что-то в ее тоне или в выражении лица остановило мэра. Тереза могла быть твердой как скала, хотя обычно окружающие об этом даже не догадывались. Единственное, чего она не могла — больше не могла — выносить, так это агрессию.
Казалось, мэр немного остыл, хоть и тяжело дышал.
Друзья, столпившиеся вокруг него, шепотом уговаривали его удалиться.
— Лыжный сезон только начался, скоро рождественские праздники, — процедил он сквозь зубы. — Это же такой ущерб — пустые гостиницы и лыжные трассы.
Он пытался оправдать свое поведение. Это означало частичную капитуляцию. Тереза дала ему выпустить пар.
— Совсем скоро пятое декабря, мы отмечаем День святого Николая. Ряженые в масках дьявола спускаются в деревню с гор. Это важный для нас праздник, обычно к нам съезжаются сотни зрителей. А для кого устраивать представление, если никто не приедет?
Тереза спокойно его выслушала. Опасения мэра были небеспочвенны, однако, чтобы обеспечить безопасность населения, в интересах следствия требовалось избежать скопления туристов.
— Среди бела дня убили человека. На туристической тропе, — проговорила она. — И хотя Валент был крепким мужчиной, он даже не защищался. Не успел. Убийца голыми руками вырвал ему глаза, которые, кстати, так и не нашли. Потом напали на женщину, которая возвращалась домой. У нее, между прочим, нет половины лица.
В пабе воцарилась тишина.
— Понимаете, что это значит? — продолжала она. — Что убийца все это съел или унес с собой в кармане. Как бы то ни было, мне кажется, дьяволов у вас и так хватает. Вот только этот не ряженый. Поэтому я спрашиваю: вы и ваши жители собираетесь помогать следствию или будете чинить препятствия и дожидаться следующего несчастья?
Мэр и его друзья перевели взгляд на маску дьявола, висевшую около пивной бочки. Теперь на ее хищный оскал они смотрели по-другому.
— Да никто и не думал чинить вам препятствий, — проронил мэр.
Тереза покачала головой.
— Вы смотрите на всех как на чужаков. Даже на нас, хотя мы здесь, чтобы найти преступника. Отгородиться от остального мира — это не спасение, а приговор.
Не сказав ни слова, все еще рассерженный, но явно напуганный, мэр с приятелями удалился.
Тереза села на стул, вокруг нее валялись осколки и орешки. Хозяин, опустив глаза, живо протер столик и пол. Официантка поставила перед Терезой полную до краев пивную кружку, пробормотав, что это за счет заведения.
Постепенно паб наполнился приглушенными голосами. Тереза пригубила пиво и только сейчас заметила за дальним столиком человека. Доктор Ян поднял бокал и жестом показал, что пьет за ее здоровье. Тереза ответила тем же. Потом, прихватив шляпу и пиво, доктор направился к ней.
— Вы позволите? — спросил он.
— Пожалуйста.
— Не обижайтесь на нашего мэра, — начал он, — он неплохой малый, хоть и вспыльчивый. Без туристов тут многие не дотянут до конца месяца. Мы ведь здесь в основном туризмом и живем.
— Я не люблю пугать людей и создавать панику, но в этот раз просто не могла поступить иначе. Зачастую именно от страха зависит, останешься ли ты в живых или погибнешь. Страх спасает.
— Понимаю, понимаю. Страх гнездится в самой примитивной части нашего мозга. В той самой, что есть и у рептилий. Миллионы лет эволюции, а ей хоть бы хны — эта миндалина никуда не делась, — произнес он, постучав пальцем у виска. — По-видимому, Бог над ней изрядно потрудился, раз ничего не стал переделывать.
Тереза улыбнулась. Ее позабавило, что образованный человек, рассуждая об анатомии, ссылается на Бога, а не на эволюцию.
— Не так давно деревня была полностью отрезана от мира. Здешние жители привыкли бороться за кусок хлеба, — продолжил врач свой рассказ. — Все они — бывшие крестьяне, промышлявшие охотой и древесиной. В самые лютые зимы женщины избавлялись от беременности или оставляли тщедушных младенцев на пороге церкви. То были другие, тяжелые времена. К счастью, теперь они остались в прошлом, но, думаю, страх голода крепко засел у них в генах.
— Не верится, что все было настолько ужасно, — ответила Тереза.
— Еще как было. Но со временем бедность удалось победить. Да и туризм многим набил кошелек. Но вот некоторым такие нововведения не по нраву.
— Вы имеете в виду активистов, бойкотирующих строительство новой лыжной базы?
Он кивнул:
— Перемены — это всегда непросто.
Тереза покрутила в руках пивную кружку.
— Кстати, о детях, — вдруг вспомнила она. — Хотела спросить у вас одну вещь.
— Спрашивайте.
— Роберто Валент был слишком строгим отцом?
Врач нахмурился.
— Нет, совсем нет, — поспешно ответил он. — А почему вы спрашиваете? Что-то всплыло в ходе следствия?
Тереза покачала головой. Она и сама не понимала, почему задала этот вопрос.
— Да так, просто хочу понять, что за человек был этот Валент. Это не имеет отношения к следствию. Ничего нового не всплыло.
— Роберто был образцовым мужем и отличным специалистом. Не припомню, чтобы видел его без жены, они всегда были вместе. Что касается ребенка, то Валент был замечательным отцом. Диего — прекрасный мальчик.
Тереза начала догадываться, каким мерилом доктор Ян мерит окружающих — диаметрально противоположным ее собственному.
— Прекрасный мальчик… — задумчиво повторила она. — Точь-в-точь как хотел его папочка.
— Вы в курсе, что Роберто был волонтером?
Не ответив, Тереза сменила тему, спросив, не проявлялось ли у кого из местных психических расстройств, особенно в последние месяцы. Врач покачал головой.
— Комиссар, уединение может вызывать помутнение рассудка, но превратить человека в убийцу — вряд ли. Я принимал здесь роды почти в каждом доме и уверен, никто из здешних на такое не способен.
Взглянув на крестик, висевший у него на шее, Тереза не стала говорить, что убийцы, как и святые, — дети Божьи. И рождаются они где угодно, даже в Травени.
41
— Стой, где стоишь!
Паризи произнес эти слова, играя в бильярд с Де Карли. При этом он даже не взглянул на Марини. Партия была практически у него в кармане, но Де Карли не собирался сдаваться без боя и то и дело отыгрывал несколько очков.
Марини спрашивал себя, как тот догадался о его намерениях. Казалось, полицейский почувствовал его растерянность.
— Она сама справится, — пояснил он. — Не вмешивайся, если не хочешь ее разозлить.
— А разозлить ее — проще простого, — добавил Де Карли, выбирая угол для удара. Прицелился — и промазал.
Массимо взглянул на комиссара. Стычка с мэром, привлекшая внимание всех посетителей, только что завершилась. Он был готов ринуться к Терезе, чтобы дать понять этому грубияну, что за нее есть кому постоять.
— Но я ведь даже не пошевелился, — удивился он. — Как ты догадался?
Паризи пожал плечами и послал в лузу еще несколько шаров.
— Ты не первый и не последний. Мы все через это проходили. Но она доходчиво объяснила, что не нуждается в нашей помощи.
Паризи внимательно посмотрел на него.
— Если мы обращаемся с ней как со слабой, то чего же ждать от остальных?
— Ей как женщине приходится несладко, — подтвердил Де Карли. — Вечно приходится доказывать, что она на своем месте и держит все под контролем.
Массимо отпил пива.
— Ну, мне это не грозит, — проговорил он. — По мне она каждый божий день катком проходится.
Паризи громко рассмеялся.
— Ты ее любимчик! Вашего покорного слугу она вообще пару лет по имени не называла.
— Все потому, что он ей сладости носит, — поддразнил Марини Де Карли.
Массимо скривился.
— Она же женщина, — ответил он. — А женщины любят сладкое.
— Ошибаешься! — воскликнул Паризи. — Ты должен относиться к ней не как к женщине, а как к коллеге. Иначе она сочтет себя ущемленной, понимаешь?
Марини окончательно запутался в том, как вести себя с комиссаром.
— Не ожидал, что меня запишут в сексисты из-за простой любезности, — возразил он.
Паризи с Де Карли переглянулись и прыснули со смеху.
— Она — комиссар, — пояснил Паризи. — Бесполое существо. Руководитель, который может превратить твою жизнь в ад. Чем она, впрочем, и занимается.
— Я заметил. А семьи у нее нет?
От внимания Массимо не ускользнуло, как по лицам коллег пробежала мрачная тень.
— Семья у нее была, — начал было Де Карли, но Паризи остановил его взглядом.
Массимо не понимал причин такой скрытности.
— И это всё? — спросил он.
Паризи загнал в лузу еще один шар.
— Та история плохо кончилась, — пробормотал Де Карли. — Давай сменим тему.
— А что так? — удивился Марини. — Эта тема — табу? Когда семья распадается и ты остаешься один, на то есть причины. Может, следует пересмотреть свое поведение?
Паризи положил кий на бархатное сукно.
— У комиссара есть семья — это мы.
Следом за Паризи Де Карли сделал то же самое.
— Даже если никто из нас не говорил этого вслух, она всегда может положиться на нас.
Массимо поразила такая реакция. Посмотрев на комиссара, он спросил себя, как ей удалось завоевать такую преданность подчиненных. Было похоже, что она не замечает витавшего вокруг нее обожания или же