— Ясно, — сказал Генри, хотя, конечно, ничего не было ясно.
— Но куда мы идем? — поинтересовалась Эдвина.
— Подожди — увидишь.
Загадочно и одновременно волнующе. Может, их поведут в новый дорогой французский ресторан, недавно открывшийся в Релкирке? Перспектива показалась Эдвине приятной — она еще ни разу там не была. От радостного предчувствия ее настроение сразу же начало подниматься.
В пятнадцать минут девятого Джеймс отставил свой бокал.
— Пора ехать. — Все поднялись на ноги, надели плащи и вышли в сырую темень. — Эдвина, ты поедешь со мной, а Генри повезет Розмари. Я буду показывать дорогу.
Они отправились в путь. Джеймс рассказывал ей о том, как здорово Генри играл в гольф в последние дни. Она сидела, зарывшись подбородком в ворот плаща, и смотрела, как в свете фар разворачивается перед ними полотно дороги.
— Все дело было в длинном ударе. Он у него значительно улучшился после того урока с профессионалом.
Они доехали до деревни, и Эдвина ждала, что Джеймс свернет направо, на улицу, ведущую к французскому ресторану. Но он этого не сделал, и она ощутила укол разочарования.
— Живительно, как часто игрок не может понять, что он делает не так, — продолжал Джеймс. — Объективный взгляд со стороны в таких случаях творит чудеса.
— Мы, по-моему, возвращаемся в Хилл-хаус, — заметила она.
— Эдвина, Хилл-хаус не единственное здание в этой части города.
Она замолчала, глядя в окно и пытаясь угадать, куда ее везут. Машина свернула за угол, и Эдвина увидела огни. Они полыхали у нее над головой, где-то на вершине холма, в полной темноте, яркие словно залп фейерверка. Но что же это? Слушая Джеймса, она перестала следить за дорогой. Огни становились крупнее, ярче. Они миновали перекресток между двух коттеджей — знакомое место, — и она поняла, что это сияют окна Хилл-хауса и Джеймс везет ее домой.
В дом, который они оставили темным и пустым. Сейчас все его окна ярко светились, приветствуя хозяев и гостей.
— Джеймс, что происходит?
Но Джеймс не отвечал. Он проехал через ворота и устремился вверх по холму. Деревья перед ними расступились, и за ними открылась лужайка, залитая электрическим светом. Парадные двери были распахнуты настежь, и из них выскочили собаки, встретив их радостным лаем. На пороге стояли двое, мужчина и женщина. Сначала Эдвина подумала, что ошиблась, но это действительно были они — Присцилла и Боб.
Не дожидаясь, пока машина совсем остановится, она выскочила на лужайку, даже не обратив внимания на своих любимых собак, и бросилась под дождем к крыльцу, не заботясь о прическе и атласных туфельках на высоких каблуках.
— Привет, мамочка!
— О, Присцилла! Дорогая! — Они сжимали друг друга в объятиях. — Но что вы тут делаете? Как вы тут оказались?
— Приехали на вашу годовщину свадьбы, — ответил зять. Он улыбался во весь рот. Она крепко обняла и его тоже, а потом снова повернулась к Присцилле.
— А как же дети? Куда вы дели детей?
— Оставили с соседкой. Подготовка проходила в строгой секретности. — Тут подъехала вторая машина, и из нее выскочил Генри, на несколько секунд лишившийся речи от потрясения. — Привет, папочка! Сюрприз! Сюрприз!
— Что тут происходит? — только и смог вымолвить он.
Присцилла взяла отца за руку.
— Пойдемте-ка домой, и вы сами все увидите.
Изумленные, они последовали за ней. Когда они оказались посреди холла, сверху раздался голос: «С годовщиной, дорогие наши папочка и мамуля!» Они подняли голову и увидели Тессу, которая летела вниз по лестнице, и длинные светлые волосы развевались у нее за спиной. Одним прыжком преодолев три последние ступеньки, как делала это с детства, она бросилась на шею Генри, и он закружил дочь так, что ноги ее подлетали над полом.
— Ах ты, маленькая мартышка! Откуда это ты явилась?
— Из Лондона, откуда же еще! Мамочка, дорогая, ты выглядишь просто как картинка! Ну скажите, разве не чудесный вышел сюрприз? Ой, это же не все, будут еще сюрпризы… Идите все за мной!
— Все равно что в телешоу, — заметил Генри, но Тесса уже не слушала.
Она схватила мать за руку и потащила ее в открытые двери парадной гостиной. Чехлы с мебели были сняты, в камине горел огонь, и повсюду стояли цветы. Там их ждали Кейт и Тони — они стояли спиной к камину рядом с высоким юношей с загорелым лицом и волосами, выгоревшими добела под тропическим солнцем. Это был Родни.
— Ну вот! — провозгласила Тесса и отпустила материнскую руку.
— С годовщиной, мама, — сказал Родни.
— Ну и как же вы все устроили? — продолжала спрашивать Эдвина, обнимая сына. — Как вам это удалось?
— Мы все держали в тайне. Подключили тетю Кейт и дядю Тони, а еще Розмари и Джеймса, и Бесси Дигли. Мы все встретились вчера в Лондоне и вместе вылетели на север.
— Но Родни, как тебе удалось получить отпуск?
— Он полагался мне в любом случае. Я копил увольнительные.
— Но я сегодня утром получила телеграмму с твоего корабля…
— Я попросил первого помощника ее отправить.
Она повернулась к дочерям.
— А ваши открытки?
— Небольшая хитрость, — сказала Тесса. — Ужин накрыт в столовой. Мы с Присциллой приготовили его на кухне тети Кейт и привезли все в багажнике их машины.
— Но… как же камины? И эта комната, и цветы — все?..
— Родни и дядя Тони сняли чехлы и развели огонь, пока мы накрывали на стол. А Боб прошелся по комнатам и включил свет.
— Это было так здорово! — радовалась Присцилла. — Когда вы отправились к Розмари, мы все сидели в машинах в конце подъездной аллеи, спрятавшись за деревьями и выключив фары, чтобы вы нас не заметили. Как будто играли в шпионов. А потом, когда вы скрылись из виду, мы пулей помчались в дом и принялись за работу.
— А как вы вошли? — хотел знать Генри.
— У Тессы был ключ. И потом, тут же была Бесси Дигли. Она сейчас стелет нам всем постели. Вы не против, если мы останемся на выходные? Родни побудет подольше, потому что взял отпуск на две недели, но я не могу оставить детей, а Тессе придется возвращаться на работу.
Громким хлопком выстрелила пробка от шампанского. Кто-то протянул Эдвине бокал. Она так и стояла в гостиной в плаще и чувствовала себя такой счастливой, как никогда раньше.
Немного позже Эдвине захотелось передохнуть от смеха, разговоров и шампанского. Она зашла в столовую: там тоже горел огонь, а на большом столе красного дерева был накрыт прямо-таки царский банкет. Она прошла по коридору и заглянула в дверь кухни. Возле плиты стояла Бесси Дигли.
— Отличный получился сюрприз, — сказала Бесси с улыбкой, какой Эдвина еще не видела на ее обычно суровом лице.
Она поднялась наверх. Двери всех спален были распахнуты настежь, повсюду горел свет. Она увидела открытые чемоданы, разбросанные вещи, и зрелище это согрело ее сердце. Зайдя в свою спальню, она наконец сняла плащ и бросила его на кровать. Хотела было задернуть занавески, но потом передумала. Пускай весь мир видит, какая радость сегодня царит у них в доме. Она встала спиной к окну и оглядела свою большую привычную слегка старомодную спальню. Туалетный столик, просторную двуспальную кровать, гигантский викторианский гардероб, небольшое бюро. Повсюду стояли фотографии в рамках: дети в разные годы, а теперь уже и внуки, собаки, пикники, дни рождения, свадьбы…
Тысячи воспоминаний.
Помедлив минуту, она посмотрелась в зеркало, поправила прическу и попудрила нос. Пора было возвращаться к остальным. Однако на верхней ступеньке лестницы Эдвина остановилась. Из гостиной до нее доносились веселые голоса и смех, счастье витало в воздухе. Ее дети были дома. Они приехали, чтобы снять с мебели чехлы, заполнить пустые гостиные, занять свои спальни. Генри был прав. Им предстояло прожить в этом доме еще долгие годы. Слишком рано она задумалась о переезде. Слишком рано вспомнила о старости.
Тридцать лет. Она коснулась пальцами своих новых сережек, поняла, что улыбается, и побежала по лестнице вниз, счастливая словно невеста.
Оранжевое море
Он не собирался заезжать в Брукфилд. Деревенька находилась в Гемпшире, в сельской глуши, в пятнадцати милях от шоссе, связывающего Саутгемптон и Лондон, и он легко промахнул поворот, даже не оглянувшись на отходящий от шоссе проселок.
И тем не менее Брукфилд поманил его, позвал к себе — может, сказались старые воспоминания, а может, вид знакомой местности, утопающей в закатных лучах. В любом случае все кончено и возврата к прошлому нет. Джулия с мужем еще наслаждаются медовым месяцем: пекутся на солнце средиземноморского пляжа или скользят на яхте по бирюзовым гладким как стекло водам Индийского океана. Она далеко отсюда. Все кончено.
Широкая дорога расстилалась перед ним, убегала из-под колес. С обеих сторон ее окружали деревни, сады, фермы, разрезанные пополам дорожным полотном, — они остались прежними, нисколько не изменились. В тени деревьев паслись коровы, а на полях зрели налитые початки золотистой кукурузы.
Прямо перед собой он увидел дорожный знак. Лэмингтон. Харстон. Брукфилд. Майлз перестал давить на педаль газа. Стрелка спидометра поехала вниз, с семидесяти миль до шестидесяти, потом показала пятьдесят. Какого черта я делаю? Однако воспоминания о старом доме из красного кирпича, увитом глицинией, о лужайке, спускающейся к реке, об аромате роз, от которого кружилась голова, тянули его словно магнит. Он знал, что когда-нибудь ему придется вернуться. Майлз увидел разворот: эстакаду над магистралью. Он взглянул в зеркало заднего вида, чтобы проверить, не идет ли кто-нибудь на обгон, а потом, решившись, свернул на эстакаду.
Он криво усмехнулся, удивляясь сам себе. Наверное, в глубине души ты собирался это сделать. Собственно, почему бы нет? Все равно для воспоминаний уже слишком поздно. Он опоздал как минимум на десять дней.
Когда автострада скрылась из виду и стих ее оглушительный гул, он смог насладиться знакомыми пейзажами. Майлз вспоминал, как проезжал вон по той дороге, заглядывал вон в ту деревню, как пил пиво в пабе после матча в крикет, ходил на вечеринку в доме за внушительными воротами. Впервые он оказался