«Лета 7124 году генваря в 5 день преставился раб Божий царь Симеон Бекбулатович во иноцех схимник Стефан».
Так сложилась судьба царя-«басурманина» и женщины, которая боялась выходить за него замуж, а в результате получила верного, доброго, любящего и преданного супруга.
«Обрюхатил чухонку»
Четырнадцатилетняя девица была хороша! Царевич, пока нагружались с дьяком разнообразными яствами, только и смотрел на нее. Ладная, стройная. Коса толщиной в руку! Румянец на щечках горит – стесняется, волнуется. Еще бы, часто ли наследника престола воочию увидишь!
«Откуда взялась такая краса?» – спросил Алексей, отпивая из кружки.
«Да чухонка, – хмельным голосом отозвался дьяк, взмахнув рукой. – Родители померли, вот и досталась мне с братцем своим, Иваном. Работает исправно, да и красавица, посмотреть, как сами убедились, приятно».
«Приятно», – повторил Алексей, словно зачарованный. Где-то в холодной, такой неприветливой России его ждала беременная жена-принцесса, но он совсем не думал о ней. Думал о чухонке.
Царский дьяк Никифор Вяземский был человеком видным да уважаемым. Будучи правнуком небогатого дворянина Казарина Петровича Вяземского, благодаря уму и учености сумел обратить на себя внимание государя и стать одним из «птенцов гнезда Петрова». В 1696 году Петр поручил дьяку обучение своего сына и наследника, шестилетнего царевича Алексея Петровича. Никифор Кондратьевич успешно обучил мальчика чтению, письму, арифметике, географии, истории, французскому и немецкому языкам. Отцу, Петру Алексеевичу, Никифор с гордостью писал про успехи ученика:
«Сын твой начал учиться немецкого языка чтением истории, писать и атласа росказанием, в котором владении знаменитые есть города и реки, и больше твердил в склонениях, которого рода и падежа».
Алексей относился к учителю с уважением и впоследствии, став взрослым человеком, регулярно встречался с Никифором «для беседы». Эти встречи и погубили Алексея, да и самого Никифора едва не привели на плаху.
При дворе Никифора Кондратьевича появилась новая крепостная – малолетняя пленная чухонка (финка), принявшая при крещении имя Ефросиньи Федоровны. Девка ловкая, расторопная, все приказы исполняла послушно, и дьяк был ею вполне доволен. К тому же Ефросинья отличалась отменной красотою, а глазам, как говорил Никифор, «тоже приятность надобна».
Тем временем 21-летний воспитанник Никифора, царевич Алексей, в немецком Торгау сочетался законным браком с 17-летней принцессой Шарлоттой-Кристиной-Софией Брауншвейг-Вольфенбюттельской. В результате этого династического брака особой любви между супругами не возникло. Алексей постоянно бывал в поездках, иной раз не видя жены по году и более. Когда царевич наведывался в Петербург, где проживала Шарлотта, то предпочитал проводить время в хмельных компаниях, а не с супругой, вечно жалующейся на бытовые условия, притеснения и безденежье.
Жалобы принцессы стали еще более невыносимыми для Алексея, когда она забеременела:
«Я постоянно страдаю, ибо так полна, что принуждена почти всегда лежать на спине; ходить я не могу, и если мне нужно сделать два шага, то приходится меня поддерживать с обеих сторон, а если посижу одну минуту, я не знаю, куда деться от боли».
Летом 1714 года супруге настало время рожать, а Алексей сообщил, что едет на лечение в Карлсбад. Шарлотта испытала ужас, но ничего поделать не могла. Несмотря на треволнения, 21 июля 1714 года принцесса благополучно разрешилась от бремени, родив дочь Наталью.
Алексей воротился в Петербург только в декабре. Прибыв в столицу, царевич впервые взял на руки своего ребенка и был растроган. Благодаря малышке отношения между наследником и его супругой несколько улучшились, но ненадолго.
«Лечение» Алексея в Карлсбаде было весьма своеобразным – он беспробудно пьянствовал. Как-то один из друзей сообщил царевичу, что в Карлсбаде находится и дьяк Вяземский. Изъявив желание задушевно побеседовать со своим учителем, Алексей встретился с Никифором Кондратьевичем. Прислуживала господам за столом та самая чухонка Ефросинья.
Царевич был поражен красотою четырнадцатилетней крестьянки и немедленно попросил у Вяземского «уступить» ему ее. Дьяк не осмелился противиться этому пожеланию. Ефросинья вместе с ее братом стали жить в доме Алексея, и вскоре тот влюбился в девушку до беспамятства.
Так что Шарлотта, стараясь вернуть утраченный интерес мужа, напрасно тратила душевные силы: сердце Алексея было несвободно. Не помогла и вторая беременность принцессы, очень тяжелая, сопровождавшаяся сильными болями.
В конце августа 1715 года Шарлотта упала с лестницы, получив сильный ушиб левой части тела. По всей видимости, падение негативно сказалось на течении беременности.
Шарлотта родила здорового мальчика (будущего императора Петра II) 12 октября 1715 года, однако вскоре скончалась от «родильной горячки». Царевич, неотступно присутствовавший при супруге, невероятно страдал и несколько раз лишался чувств.
После смерти Шарлотты единственным утешением для Алексея стала Ефросинья.
В 1716 году царевич Алексей покинул Россию. В Европе он намеревался связаться с врагами Петра. С ним отправились шестнадцатилетняя Ефросинья, ее брат Иван и трое слуг. Чтобы не вызывать подозрений, Ефросинья переоделась в мальчика-пажа. В Тироле беглецы на протяжении некоторого времени жили в крепости Эренберг, затем перебрались в Вену и наконец в Неаполь.
В Вене вице-канцлер Шенборн встречался с Алексеем Петровичем. В своих записках называл присутствовавшего при царевиче мальчика-подростка «petite page», что означает «маленький паж». С 17 мая 1717 года Алексей и Ефросинья жили в неаполитанском замке Сант-Эльмо, из окон которого открывался великолепный вид на город, залив и вулкан Везувий.
К этому моменту за царевичем уже установили постоянную слежку, руководил которой действительный статский советник граф П. А. Толстой. Помимо прочего, Петр Андреевич рапортовал в Петербург: «Нельзя выразить, как царевич любит Ефросинью и какое имеет об ней попечение». Невысокая хрупкая красавица повсюду сопровождала Алексея. Разумеется, под видом пажа.
В деньгах пара не нуждалась, много путешествовала по лучшим местам Европы, осматривала достопримечательности, вкусно и обильно ела, регулярно посещала театры.
Алексей, как ранее дьяк Вяземский, уделял большое внимание образованию Ефросиньи. Барышня много читала, владела иностранными языками, ее письма к царевичу были грамотными и содержали большое количество «благородных» слов. Вот что Ефросинья написала любимому из Венеции, куда ездила с братом Иваном Федоровичем и итальяно-российским торговым агентом Петром Ивановичем Беклемишевым:
«А оперы и комедий не застала, токмо в един от дней на гондоле ездила в церковь с Петром Ивановичем и с Иваном Федоровичем музыки слушать, больше сего нигде не гуляла…»
Вскоре после приезда в Европу Ефросинья забеременела. Будущего ребенка царевич Алексей в письмах к возлюбленной называет «селебеный», что с чешского можно перевести как «обещанный». Его высочество очень ждет сына от любимой женщины, ведь его двое других детей рождены женщиной нелюбимой.
О скором рождении «селебеного» узнают и в России. Петр I, который и сам обожал амурные дела с представительницами низкого сословия, крайне недоволен выбором сына. «Обрюхатил чухонку», – с неприязнью говорит он. Государю есть отчего беспокоиться: бастард, которого носила Ефросинья, в будущем мог стать серьезным оружием европейских держав против России.
По приказу Петра граф Толстой подкупил чиновника вице-короля Неаполя, который вызвал Алексея к себе и сообщил: итальянские власти намерены «отлучить от него женщину в мужской одежде», если тот не примет волю отца и не вернется в Россию. Для царевича это была страшная угроза. Он попросил передать графу Толстому, что согласен вернуться на родину, если император позволит ему жениться на Ефросинье.
Вскоре состоялась личная встреча графа Толстого и Алексея, в ходе которой вельможа сказал царевичу, будто бы Петр собирает войско для похода на Неаполь, чтобы силою оружия «достать» сына. Перепуганный Алексей вернулся домой и все поведал Ефросинье. Барышня призвала его покориться воле государя и просить у отца прощения. Так все страхи и сомнения царевича были преодолены, он окончательно решил возвратиться в Россию.
Домой Алексей ехал в компании графа Толстого. Ефросинья путешествовала отдельно, более медленной «оказией». В дороге царевич неоднократно просил графа подождать его любимую, чтобы он и Ефросинья могли обвенчаться в ближайшей церкви, но получал неизменный отказ. Толстой ждал ответной депеши от императора и наконец дождался:
«Мои господа! Письмо ваше я получил, и что сын мой, поверя моему прощению, с вами действительно уже поехал, что меня зело обрадовало. Что же пишете, что желает жениться на той, которая при нем, и в том весьма ему позволится, когда в наш край приедет, хотя в Риге, или в своих городах, или в Курляндии у племянницы в доме, а чтоб в чужих краях жениться, то больше стыда принесет. Буде же сомневается, что ему не позволят, и в том может рассудить: когда я ему такую великую вину отпустил, а сего малого дела для чего мне ему не позволить? О чем наперед сего писал и в том его обнадежил, что и ныне паки подтверждаю. Также и жить, где похочет, в своих деревнях, в чем накрепко моим словом обнадежьте его».
Письмо отца обрадовало Алексея. Он сразу же написал Ефросинье восторженное послание, клялся ей в любви, умолял заботиться о здоровье. Царевич послал любимой большую сумму денег и отправил повитух, которые в случае чего могли принять роды в дороге.
Ефросинью привезли в Россию 1718 году, когда Алексей по требованию отца отрекся от престола. Как прошли роды находившейся на последнем месяце беременности Ефросиньи, мы ничего не знаем. Не знаем и о том, родился ли на свет «селебеный».