Сильвенио, забывшись, торопливо закивал, и только потом спохватился и заверил его в своей понятливости вслух. Иногда паранойя этого человека, подумалось ему, выходила за всяческие разумные пределы…
С каждым последующим днем недоумение Сильвенио только возрастало. Откровенно говоря, он уже и сам не знал, восхищается ли он упертостью Аргзы или же осуждает ее, но одно было ясно: раз приняв какое-либо решение, варвар следовал ему до самого конца. И уж если он вздумал скрывать ото всех свою слепоту, то делал для этого все, что в его силах. На первый взгляд его распорядок дня не изменился ни на йоту. Он вел себя все так же уверенно – шагал твердо, не спотыкался, поскольку досконально знал свой корабль, не ходил с тростью, не шарил руками по стенам и окружающим предметам, по-прежнему бил провинившихся рабочих и проводил грабежи встречных кораблей. Даже более того – иногда лично руководил атакой. Неудивительно, что никто так ничего и не заметил. Даже Сильвенио, признаться, почти поверил, что слепота если и была, то исчезла после первого же дня. Почти – потому что все-таки знал правду: видел, как раздуваются порой ноздри Аргзы, как он чутко, неуловимо дергает головой на каждый непривычный звук, как он сжимает иногда челюсти, если нужно разобраться с какими-то мелкими деталями на глазах у своих солдат. Когда же ему не помогали его звериные инстинкты и обострившиеся в обмен на зрение другие чувства, он просто безмолвно приказывал Сильвенио побыть его глазами, и тот телепатически подключал его к собственному зрению. Часто такое проделывать он, правда, не мог, потому что после чересчур длительного «подключения» у Сильвенио нещадно болела голова – тогда весь оставшийся день он был вялым и рассеянным. Он отказывался предоставлять эту услугу только тогда, когда пират намеревался кого-то прикончить, пользуясь его глазами. Так что Аргза либо великодушно оставлял ничего не подозревающей жертве жизнь, либо убивал ее сам. И в такие моменты он выглядел так зловеще, что Сильвенио казалось: варвар слышит, как бьется сердце его цели. Рассуждать об этом можно было сколько угодно, но факт оставался фактом: за все это время Аргза ни разу не промахнулся.
Впрочем, одно явное изменение все же наблюдалось. Теперь ночами Аргза, убедившись, что основная часть экипажа спит, отправлялся в тренировочный зал, где обычно муштровались солдаты, и там, в одиночестве, заново учился сражаться. На манекенах, правда, упражняться было гораздо труднее, потому что механические куклы издавали только монотонный скрежет при движении и одинаковый на всех слабый запах железа и пластика. Сильвенио не знал, как он с этим справляется и справляется ли вообще, но в постель Аргза возвращался уже под утро, вымотанный до предела и совершенно обессиленный. Тем не менее спать в свою комнату Сильвенио не уходил: ложась в постель, Аргза теперь как-то по-особенному бережно прижимал его к себе, словно бы только его присутствие помогало ему хоть как-то расслабиться, и в такие моменты Сильвенио очень остро ощущал, насколько непривычно этому сильному, выносливому человеку вдруг оказаться в чем-то таким слабым. Аргза ничего не говорил ему ночью, но в его молчании отчетливо улавливалась окутавшая его смутная тревога и изрядно беспокоивший его вопрос.
– Если бы вы выполняли предписания врача, то шансов на возвращение зрения было бы куда больше, – сказал ему Сильвенио однажды, прижимаясь лбом к его ключицам.
Аргза тогда только усмехнулся ему в макушку и не ответил.
– Вы сами губите свое здоровье, – сказал Сильвенио в другую ночь, пока Аргза, вернувшийся с сегодняшней тренировки пораньше, задумчиво касался его лица кончиками пальцев, заново его для себя изучая. – Уверен, если бы не ваш разрушительный режим, который вы сами себе установили, вы бы уже давно вернули себе возможность видеть.
– У тебя так забавно ресницы щекочутся, когда ты моргаешь, – сообщил тот вместо ответа и зачем-то обхватил губами его нос.
– Почему вы такой упрямый? Я ведь хочу помочь, – сказал Сильвенио две ночи спустя.
– Прекрати читать мне лекции, или, клянусь, я просто поимею тебя в твой говорливый рот, – грубо отозвался пират и вопреки своему угрожающему тону начал медленно и осторожно, прислушиваясь к своим ощущениям, покрывать его долгими поцелуями.
Таким образом ночи их тоже вернулись в свою колею.
Аргза недовольно поморщился, разминая затекшую шею. Сильвенио некоторое время на него косился от консоли, уговаривая себя, что он вовсе не обязан помогать ему еще и в этом, тем более что варвар вроде как заслужил немного страданий. Но уговаривать себя – это одно, а смотреть, как человек мучается – совсем другое, и он, вздохнув, встал за спиной сидевшего в кресле пирата, положив ему руки на плечи.
– Вы позволите, сир?
Тот напрягся было еще сильнее, но затем вдруг кивнул и приспустил с плеч шубу. Сильвенио начал осторожно массировать его шею и плечи. Мышцы у варвара были тугие, жесткие, почти каменные от напряжения, не отпускающего его ни на минуту со дня потери зрения, и довольно быстро у Сильвенио стали уставать пальцы. Он уже хотел взять небольшой перерыв – но тут, видимо, надавил на чувствительную точку, и Аргза вдруг тихо и блаженно застонал своим низким грудным голосом. От удивления Сильвенио забыл об усталости и продолжил массировать: Аргза ни разу не стонал даже ночью, достигнув пика удовольствия. Слышать от него подобные звуки было, мягко говоря, непривычно.
– У тебя отличные руки, – заявил тот, едва не мурлыча. – Я никогда в этом не сомневался.
В этот момент поступил входящий сигнал по видеосвязи. Сильвенио убрал руки, давая Аргзе возможность одеться и ответить на звонок. Пират, однако, оказался гораздо менее тактичным:
– Кто разрешал тебе прекращать? Продолжай.
Очередное публичное унижение. Сколько их было всего за время знакомства, интересно? Сильвенио решил, что точный подсчет этого несметного количества только огорчит его еще больше, и послушно возобновил прерванное занятие.
На экране возникло упитанное загорелое лицо Слаовиша Добальски – работорговца, частенько связывавшегося с Аргзой. Немалая доля прежней команды – из тех еще живых до прибытия на злосчастный Данар – была составлена именно благодаря ему, и у Аргзы с ним давно наладилось что-то вроде приятельского сотрудничества. Сильвенио Слаовиш не нравился категорически: он не любил этого прожженного хитреца, у которого, казалось, напрочь отсутствовали любые понятия о морали.
– Кого я вижу! Паук, душа моя, почему не здороваешься с давним другом?
– Потому что ты мне не друг, старый пройдоха, – отозвался тот невозмутимо, ничем не выдав, что узнал его только по голосу. – Что тебе опять понадобилось? Мне пока не нужны новые люди.
Слаовиш, не прекращая сыпать любезностями и слащавыми метафорами, начал вдохновенно рассказывать о каких-то ошейниках удаленного контроля, лишняя партия которых была им закуплена так удачно. Аргза слушал его не слишком внимательно, и Сильвенио позволил себе не прислушиваться к неприятному разговору: вряд ли кому-то из них потребуется его мнение по этому вопросу.
Поэтому он пропустил момент, когда работорговец замолчал и с интересом уставился на него, продолжавшего разминать мышцы пирата. Взгляд его Сильвенио не понравился.
– Продай мне его, Паук, – произнес Слаовиш неожиданно. – Твоего мальчишку, умеющего и взламывать систему Федерации, и согревать постель, и так мило заботиться. Я отдам тебе за него моих умнейших техников, даже одного телепата, если захочешь. Нет, двух телепатов! И еще заплачу, как за целый корабль. Ты меня знаешь, Паук, у меня хватит денег.
Аргза неопределенно хмыкнул, будто бы размышляя. Сильвенио похолодел. Поощренный такой реакцией, торговец написал на листке сумму и поднес листок к экрану. Аргза сделал вид, что внимательно разглядывает записку.
«Что там за цифра, Лиам? Он ведь предлагает мне деньги, я его знаю».
Сильвенио издал судорожный вздох и замер. Пальцы его, лежавшие на плечах пирата, дрогнули.
«Сир… Не надо… Я буду слушаться… правда буду…»
Аргза снова хмыкнул:
«Успокойся, мне просто любопытно, во сколько он тебя оценивает. Я не собираюсь тебя продавать, дурачок».
Сильвенио не особенно ему поверил, но цифру все-таки назвал – все так же мысленно. Аргза удивленно дернул бровью и стукнул ногтем по экрану, показывая, что бумажку можно убрать.
– Так что, Паук? По рукам, душа моя?
– Нет.
– Тебе нужно больше? Я заплачу больше! Сколько?
Аргза улыбнулся:
– Он не продается.
Слаовиш напрягся:
– Паук, я могу…
– Нет. Я сказал, он не продается. Какое из моих слов тебе неясно?
Добальски это, кажется, не на шутку расстроило. Он сердито попрощался и отключил связь, а Сильвенио некоторое время все еще неверяще смотрел на потемневший экран, пытаясь осознать в полной мере, чего только что избежал. Голос варвара вывел его из раздумий:
– Не все ли равно тебе, кому служить?
Он вздрогнул:
– Нет… не все равно. Я, по крайней мере, знаю, чего от вас ожидать. По большей части. Мне с вами привычнее. Не продавайте меня, ладно? Я… мне… Мне страшно даже представить, что ко мне будет… прикасаться кто-то еще. С вашими… прикосновениями… я хотя бы смирился.
Аргзе, похоже, его ответ весьма понравился. Вид у него был откровенно довольный. Сильвенио молчал.
– Я не продам тебя, – заговорил пират медленно, взвешивая каждое слово. – Я никому тебя никогда не отдам, Лиам, неужели не очевидно? Ты – мой. Он может сколько угодно предлагать мне телепатов, техников, блудниц и блудников, горы золота – но все это неважно. Знаешь почему? Потому что золоту и чужим телепатам я не доверяю. А тебе – доверяю. Ты понимаешь? – Он вдруг взял его руки в свои и поочередно поцеловал каждую ладонь. – Мое доверие – бесценно. И тебе лучше никогда его не подрывать. Помни об этом.
Сильвенио пораженно уставился на его затылок.
– Я участвовал в бунте против вас, – напомнил он тихим срывающимся шепотом. – А потом пытался сбежать. И вы… все еще доверяете мне?